столь стремительно он прокручивал открывающиеся для него возможности при подобном варианте. Предложение Дмитрия Михайловича явилось для него, как и для всех прочих, новостью неожиданной, но не лишенной приятности. Как тут было не вспомнить, что еще в 1725 году он ездил в Варшаву хлопотать тайно по поводу курляндской герцогской короны... для Меншикова. В ту пору князь Василий Лукич был усердным «конфидентом» светлейшего. Миссия не удалась. Упрямые курляндские бароны выбрали себе в герцоги Морица Саксонского. Тогда Василий Лукич некоторое время прожил в Митаве, где приобрел расположение и сблизился со вдовствующей герцогиней, скучавшей без отозванного Бестужева. Правда, тогда уже где-то в тени опочивальни начиналась карьера ее камер-юнкера Бирона, но... Возможно, князь Василий Лукич мог даже внутренне по-мужски улыбнуться некоторым подробностям времени, прошедшего в Митаве. Обездоленная судьбою Анна пребывала в 1726 году поистине в мизерном положении. А он, тонкий и опытный дипломат, ученик иезуитов, человек, обводивший вокруг пальца множество важнейших персон при чужих дворах, вдруг поддался воспоминаниям... Поддался и...
— Дмитрий Михайлович правду говорит. В дело с тестаментом покойного императора вязаться нам нечего. Обрученная невеста — не венчанная жена, коронованная на царство. Анна же Иоанновна — персона весьма подходящая...
Его слова решили дело. У всех будто глаза открылись. Раздались крики: «Так, так! Правильно! Чего рассуждать долго? Выбираем дочь царя Ивана!» Алексей Григорьевич еще пробовал протестовать, но его никто не слушал. Все были довольны разрешением мучившего вопроса. И таким удачным и «законным» разрешением спешили освободиться от тяжести неопределенности и ответственности. Дмитрий Михайлович с трудом навел тишину. Замолкали с неудовольствием. Чего ему еще надо было? Все ведь решено, и так-то хорошо, так-то законно и славно... Однако Голицын был тверд:
— Воля ваша, господа верховные. Кого изволите кричать на царство, о том и объявим. Одначе надобно будет и себе полегчить...
— Как это понимать — «полегчить»? — Это прозвучал голос канцлера Головкина, о котором в общем семейном гвалте даже забыли. И снова все глаза устремились на Дмитрия Михайловича.
— А так полегчить, чтобы воли себе прибавить... — ответил Голицын.
Василий Лукич покачал головою.
— Хоть и зачнем, да не удержим этого...
— Пошто не удержим? Право удержим, как правильно сделаем.
Теперь уже Дмитрий Михайлович внимательно вглядывался в лица окружавших его товарищей по Кабинету. Но они отводили глаза, убегали взорами. Никто ему не ответил. С избранием курляндской герцогини на российский трон согласились все. Готовы были согласиться и со вторым его предложением, но никто не желал высказывать этого вслух. И тогда Голицын со вздохом заключил:
— Ну, воля ваша... Токмо надобно написать и послать к ея величеству пункты кондиций...
И снова никто ему не ответил. Все заторопились к выходу из палаты в залу, где с нетерпением, а кто и со злостью, ожидали их решения «особы из Сената и генералитета».
7
Дальнейшие события нам известны: «верховные» вышли к собравшимся и Дмитрий Михайлович Голицын объявил, что «положили на престоле российском быть курляндской герцогине Анне Иоанновне». Предложение было для всех неожиданным, но, как сообщает о том журнал Верховного тайного совета, нареканий оно не вызвало, поскольку — «все к тому склонны были». Сразу после объявления бо́льшая часть присутствовавших за поздним временем разъехалась по домам, ощущая вместе с удовлетворением от кандидатуры нарастающее недовольство самоуправством «верховников». Почему не пригласили на совещание, зачем поставили перед готовым решением?.. Часть из тех, кто еще не успел уехать, князь Голицын воротил и пригласил снова в залу. Здесь он сказал, что «станет-де писать пункты, чтобы не быть самодержавию». И стал излагать свое мнение о том, как ограничить возможный самовластный произвол, чтобы отныне от имени единой императрицы дворяне российские не лишалися «не токмо имущества, но и живота своего»...
Пожалуй, в этом была его ошибка. Вернее, одна из ошибок. Уж коль скоро дело об ограничении самодержавия зачиналось в тайне и не было открыто поддержано даже членами Верховного тайного совета, можно и нужно было предусмотреть, что оно напугает еще более остальных... Нельзя было ему одному выходить с неподготовленным заявлением. Но... это с позиций потомков. А тогда? Утаить «пункты» от дворянства он тоже не мог. Конечно, он рассчитывал на поддержку тех, кто столько натерпелся от самодержавной, абсолютной власти. С некоторыми допущениями — его предложение являлось фактически предложением конституции. Вернее, попыткой конституционного ограничения абсолютизма, существовавшего в России, и перехода к новой форме узаконенного государственного устройства. Какого? Это мы сможем увидеть из пунктов сочиненных кондиций. Пока же нам ясно одно — фактическая власть, по-видимому, должна была принадлежать Верховному тайному совету, как это уже и было при Петре Втором. Но теперь Дмитрий Михайлович предлагал этот порядок узаконить.
Тут, для того чтобы окончательно понять, почему такая идея могла возникнуть в голове старого князя Голицына, нужно еще раз вернуться к его портрету. Аристократ не просто по происхождению, но и по убеждениям, он был чрезвычайно высокого мнения о своих способностях и ни минуты не сомневался, что соборное правление государством избранными «вышними» персонами есть единственная правильная форма управления в современном ему обществе. Он никогда не забывал деяний двух замечательных своих предков, двух Васильев Васильевичей Голицыных, с честью послуживших русской земле. Один был деятелем Смутного времени. По смерти царя Бориса Годунова он принял сторону Самозванца, а затем явился одним из первых участников его низвержения. Деятельно проявил себя в борьбе с Шуйским. А когда патриарх Гермоген предложил ему порфиру, благоразумно, но гордо отказался «во избежание смут и нестроений».
Второй — был фаворитом царевны Софьи, одним из инициаторов отмены местничества. Был, пожалуй, самым образованным человеком своего времени. Ведь это ему принадлежали первые в России идеи освобождения крестьян от рабства с землею...
Князь Дмитрий Михайлович был уверен, что избрание слабой герцогини без герцогства на русский престол, при наличии определенных кондиций, позволит утвердиться в государстве режиму олигархии и пустит общественное развитие по шведскому образцу. Таковы, можно предполагать, были его мысли «по большому счету».
Ну а с личной точки зрения? Не может быть, чтобы в предполагаемой комбинации не было для него никаких личных выгод. Казалось бы, для него кондиции, ограничивающие власть самодержавия, бессмысленны и даже вредны. Кому как не ему, предложившему кандидатуру Анны на престол, будет в первую очередь благодарна государыня? Какой простор для фавора!..
Но князь Голицын был стар и мудр.
