С приходом в Ленинград, как и положено, капитану порта был подан морской протест и оформлены все необходимые документы. Я уходил в плановый отпуск и сдал все дела новому старшему помощнику капитана. Уже дома через несколько недель узнал, что приказом по пароходству капитану и мне, как отвечающему за крепление палубного груза, был объявлен выговор и с каждого из нас была удержана треть заработной платы. Обычная практика тех лет, типичный случай: сколько подобных воспоминаний у любого из штурманов, кто дослужился хотя бы до старшего помощника капитана. Но не типичным оказалось время событий. Это был, напомню, 82-й год, когда шла очередная волна наведения порядка в стране. Днем на улице, в магазинных очередях, в других общественных местах, даже банях, проверяли, на каком основании люди в рабочее время не на рабочем месте. Тогда же были созданы транспортные прокуратуры, которые были призваны навести порядок на всех видах транспорта…
Вот под эту волну было заведено и уголовное дело по нашему происшествию. Следствие шло всю осень и зиму, все это время мне, как одному из участников события, пришлось жить в гостинице для моряков (а попросту, в общежитии) и почти ежедневно ходить в прокуратуру на допросы. Опрашивались все члены экипажа, имеющие хоть малейшее отношение к погрузке, проводились очные ставки, делались какие-то расчеты. Только к весне 83-го года стало ясно, что обвиняемым буду я один. Основным документом обвинения был акт экспертизы крепления палубного груза, сделанный капитанами рыболовного флота из Мурманска…
Судебное заседание было назначено на ближайший понедельник. Была среда. Мне хватило остатков мужества не впасть в панику и обдумать ситуацию. Спасти меня могла лишь настоящая экспертиза, которую в той ситуации мог бы сделать лишь один человек — сам автор «Правил перевозки…» Но для этого нужно было лететь в Ленинград, в институт, где он работал, и там уже попытаться объяснить ему что и как. На руках у меня была подписка о невыезде, но гораздо более серьезной проблемой в то время была сама возможность улететь из Архангельска. Билеты были дешевыми, но их было не достать. Выход был один — помощь кассирш из агентства «Аэрофлота», у которых иногда оставались билеты из брони обкома КПСС или их возвращал кто-то из пассажиров. Мне повезло: к закрытию агентства билет был у меня на руках. От какой-либо материальной благодарности моя благодетельница категорически отказалась (в те годы такие еще встречались, и не только в Архангельске), но согласилась выпить по рюмке коньяка, только у себя дома. Настроение мое было к тому времени таким, что было уже все равно где и с кем пить, хотелось просто напиться от безысходности, и я, не раздумывая, согласился.
Пока хозяйка хлопотала на кухне, от нечего делать взял с полки первую попавшуюся книгу и наугад раскрыл ее. Взгляд уперся в главу, которая называлась «Середина жизни», после чего сразу следовал эпиграф из Данте: «Земную жизнь прожив до половины, я очутился в сумрачном лесу, утратив правый путь во мгле долины». Затем автор писал о том, что он, как и Данте, в свои 35 тоже оказался в критической жизненной ситуации, и о том, как он выходил из нее. Я посмотрел на обложку книги: Виктор Конецкий.
Потрясенный, я перечитал начало главы несколько раз. Ведь именно в этот день, когда было предъявлено обвинение и жизнь для меня просто померкла, когда казалось, что уже ничто не может спасти от позора тюрьмы, и не оставалось практически никакой надежды (ну что можно было сделать в оставшиеся до суда два рабочих дня?), именно в этот день мне исполнилось ни много ни мало 35 лет! И у меня тоже была середина жизни, и я тоже «очутился в сумрачном лесу, утратив правый путь».
Глава была дочитана до конца, но с этого момента я был уже не один в этом мире со своими проблемами. Незнакомый мне человек своей историей вдохнул в меня ту надежду, которой мне так тогда недоставало. Не знаю, как это объяснить, но одиночества и безысходности в душе уже не было.
На следующее утро я был в Ленинграде. С помощью моих ленинградских друзей был найден автор «Правил…», которого удалось убедить в критичности ситуации, была проведена экспертиза, из которой четко следовало, что качество крепления палубного груза было надлежащим и что крепления не могли стать причиной потери труб. В понедельник утром этот официальный документ лежал у прокурора на столе. Убедительность его была настолько очевидна, что суд так и не состоялся. Сразу после этих событий я был назначен капитаном, проплавав в этой должности до того дня, когда навсегда сошел на берег.
Прошло более четырех лет после описанных событий. За это время перечитал все, что смог найти из Конецкого. Узнав его биографию, я проникся еще большим уважением к человеку, жизненный талант которого оказался не меньшим, чем литературный, а судьба — куда круче, чем это можно было предположить из его книг.
И вот однажды наше судно вновь оказалось в Игарке. Был декабрь, стояли жестокие морозы, и мы были для игарчан одним из двух последних лесовозов в ту навигацию, которую и продлили на месяц дольше обычного лишь для того, чтобы выполнить пресловутый план по вывозу сибирского леса на экспорт. Местное телевидение снимало специальный сюжет об этом событии, и от телевизионщиков случайно стало известно, что мой любимый к тому времени писатель Конецкий бывал в Игарке, что многие его хорошо знают лично и что Виктор Викторович переживает очередной нелегкий этап в жизни. Я решился послать Конецкому письмо с описанием изложенных выше событий, приписав в конце, что, возможно, данная история его заинтересует, а письмо поможет хоть в чем-то приободрить. На ответ я совершенно не рассчитывал, зная, насколько загружены такие люди, поэтому был очень удивлен, получив от него открытку с просьбой о встрече. К сожалению, по разным причинам встретиться с ним так и не получилось, о чем до сих пор глубоко жалею. Но до конца своей жизни буду помнить, как, сам не ведая того, этот талантливый человек помог мне в тяжелейший период моей жизни.
Воистину, «нам не дано предугадать, как слово наше отзовется»…
Иван Федорович Евдокимов, с 1972 по 1988 год плавал на судах Северного морского пароходства, прошел путь от 3-го помощника капитана до капитана дальнего плавания, с 1988 по 1993 год был директором Архангельского агентства «Инфлот».
Не помню, когда впервые услышал имя Виктора Конецкого. Не помню, когда впервые начал его читать. Сейчас кажется, это было всегда. «Полосатый рейс», «Тридцать три», «Путь к причалу». К моему поколению он потихоньку входил из кино… Первую книгу Конецкого мне кто-то подарил. Прочитал на одном дыхании и тут же по дурной привычке делиться радостью дал приятелю. Никогда она ко мне больше не вернулась. Украсть книгу Виктора Конецкого на флоте не считалось зазорным.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
