До атаки, взрыва и телепорта оставалось не более двадцати минут.
6
Эгмонт позаботился обо всем: он приготовил взрывчатку, заколдовал ее нужным образом, составил сложное многокомпонентное заклинание с несколькими радикалами и даже усложнил амулет-обманку, чтобы тот, выгорев, превратился в точное подобие использованного мнемо-талисмана. Единственное, о чем он не догадался подумать, — это о завтраке.
Времени было мало, но я не зря училась в Академии целых два семестра. Голодный адепт — это очень быстрый адепт, и я в две минуты заглотила вчерашний пирог, каким-то чудом избежавший пристального внимания пана Богу слава. Мелькнула мысль, а не переодеться ли, но ее я с сожалением отвергла как неконструктивную. Княжна не может расхаживать по отцовскому замку в штанах, так что хочешь — не хочешь, а драпать придется в юбке. Что тут драпать-то, в конце концов? Прыгнуть в телепорт, а там уже эльфийские земли…
Хочется верить, что не полузабытый табор.
Время шло как-то странно, рывками: то мне казалось, что оно и вовсе замерло, а то я вдруг вспоминала, что нам осталось пятнадцать… двенадцать… нет, уже восемь минут! Так сильно меня не трясло даже перед второй пересдачей у Шэнди Дэйн. Я изо всех сил старалась держать марку, но получалось, скорее всего, не очень: почти каждый, кто меня видел, останавливался на секундочку и заверял панну Ядвигу, что здесь есть кому за нее постоять. Чтобы она не боялась и не думала, будто всякие там колдуны могут ее хотя бы пальцем тронуть. Э нет! Не так заведено на Подгини!
Я улыбалась, благодарила, кивала — и испытала невероятное облегчение, когда Эгмонт наконец сказал:
— Ну что… У нас есть три минуты. Вперед!
Бояться стало некогда — наступало время действовать. Мы поднялись на смотровую площадку, и Эгмонт вытащил из кармана кусок пергамента, исписанный рунами с обеих сторон. Мы переглянулись. Я обеими руками вцепилась в мешочек на своем поясе — там, подвергнутые сложным чарам, лежали все мои книги, в том числе и «Справочник боевого мага».
Эгмонт начал читать заклинание.
Я закрыла глаза.
Мне вдруг отчетливо представился небольшой подземный ход: начинаясь под стеной замка, он пересекал луг, проходил в нескольких метрах под дорогой и изгибался дальше на восток. Он заканчивался слепо, а сейчас его дополнительно маскировал пышный стог, находящийся буквально в нескольких шагах от ковенского магического щита.
И там, в конце этого узкого земляного туннеля, лежало несколько плиток изготовленной Эгмонтом взрывчатки. Они были плотно примотаны друг к другу тонкой бечевкой, а на стене над ними был едва заметен крошечный магический рисунок. Сейчас этот рисунок начинал наливаться голубоватым свечением.
Вот проявилась одна линия, другая, третья… Я только дивилась тому, как Эгмонт ухитрился выцарапать это на стене под бдительным взглядом здешней немаголюбивой стражи. Сиял уже весь рисунок — в нем невозможно было различить отдельных штрихов. Еще немного, еще совсем немного — и взрывчатка рванет! Раз… два… три…
Я открыла глаза — и вдруг встретилась взглядом с…
Не знаю, что это было. Меня будто пронзил ледяной клинок; я протяжно закричала, слыша свой крик со стороны. Вокруг заклубилась тьма, и я была одна, совсем одна, и было так холодно, холодно, о боги, а мне только двенадцать лет, и кругом чужаки, и я толком не понимаю их языка, и…
И нет никакой магии, не будет никакой Академии, в снежном буране скрылись башни Межинграда! Хельги, Генри, Полин, близнецы — я никогда не видела их, никогда Эльвира Ламмерлэйк не учила меня варить зелья, никогда магистр Зирак не давал мне книг, и Эгмонта — насмешливого, чересчур уж властного, понимающего если не все, то почти все… своего! — я тоже никогда не встречала…
Кто такой Сигурд? Кто такая Лерикас Аррская? Кругом был только снег, только маленькие заснеженные дома, только злые псы, надрывающиеся от лая, — мне суждено было замерзнуть тогда, и я замерзала, безнадежно сворачиваясь в комок, прижимаясь щекой к холодным коленкам…
Но что-то во мне рванулось наверх, будто огонь свечи. Я сжала пальцы так, что ногти вонзились в ладони; я — Яльга Ясица, Яльга Леснивецкая, я боевой маг, я полуфэйри; я не из тех, кто так просто дает себя убить.
Я — одна из трех… есть и остальные!
Я опять закричала и опять услышала свой крик — низкий, нечеловеческий вопль, разорвавший и тьму, и снег, и неподвижный холод полузабытого чердака. Давным-давно мои родичи кричали так над горами, и эхо повторяло их голоса… Шло время, и шел снег; стояла тишина, но потом откуда-то из-за грани мира я услышала отклик. Один… и еще один.
Мое пламя вновь рванулось ввысь. Я почувствовала, как раскалились руны, начертанные у меня на животе. Огонь, тепло, движение, жизнь! В мире не было ничего — ни Академии, ни магии, ни единой живой души, — но огонь горел, и этого оказалось достаточно. Я прыгнула сквозь ледяную тьму, будто сквозь черную воду. Что там, внутри, — и есть ли там что-то, кроме мрака?
Я висела в пустоте, не видя даже собственных рук. Как понять, движешься ли ты, если нет никаких ориентиров? А может, я просто застряла здесь, как муха в янтаре, и когда огонь погаснет…
Он не погаснет!
В темноте передо мной вспыхнули глаза Лиса. Они прищурились, оценивающе рассматривая мое положение; из последних сил я бросилась вперед и неожиданно вырвалась из мрака.
Я очутилась на огромной лестнице, поднимавшейся в никуда из ниоткуда. Стояла абсолютная тишина. Я посмотрела налево, потом направо — ступень продолжалась в обе стороны, и было ясно, что конца ей не будет.
Когда я вновь посмотрела перед собой, воздух чуть замерцал, и из пустоты медленно проявилась дверь.
Это была самая обыкновенная дверь, каких в Академии полно: старенькая, крашенная в белый цвет, с медной ручкой-шариком. Вместо цифры, правда, к ней была прикручена какая-то руна, значение которой было мне неизвестно. Что еще? Замочная скважина, петли, поцарапанный косяк…
Дверь была приоткрыта.
Я вновь огляделась по сторонам. Тихо и пусто. Идти по лестнице вверх или вниз мне было страшно, и потому я потянула дверь на себя. Она оказалась неожиданно тяжелой.
Дверь распахнулась, и на меня дохнуло жаром, будто от рассерженного дракона. В узкий четырехугольный проем была видна багряная пустыня под черным небом, в котором висели две синие луны. Меня вдруг качнуло вперед; я едва успела вцепиться в косяк, потому что попадать внутрь у меня не было никакого желания. Из последних сил оттолкнувшись, я упала на ступень, и дверь громко захлопнулась, будто от порыва ветра.
— Яльга! — вдруг услышала я. Голос был знакомый, но я никак не могла вспомнить, как зовут того, кому он принадлежит. Приподнявшись на локтях, я увидела, что ко мне бежит огромный белый волк. На бегу он кувырнулся через голову и превратился в высокого человека.
— Ты в порядке? — спросил он, помогая мне встать. — Эй, чего молчишь?
Он встряхнул меня так, что моя голова резко мотнулась, и я от неожиданности вспомнила его имя.
— Си… Сигурд? — Язык не слушался, как если бы я не открывала рта несколько лет.
Человек — волк? — оборотень! — быстро закивал.
Я закрыла глаза, постаравшись успокоиться. Огонь, проснувшийся во мне, сейчас горел очень ровно, и понемногу снежные тучи безумия разошлись, открывая небо. Я заново вспомнила себя, от начала и до конца.
— Сигри… мрыс… что это было? Где мы?
— Я не знаю, — взволнованно ответил волкодлак. — Эгмонта бы найти, магам-то про такие штуки наверняка все ведомо…
— Хочется верить, — осторожно сказала я.
Голос звучал немного странно, однако я не могла понять, изменился он или нет. Сейчас я как вспоминала себя заново — словно шла знакомой дорогой, но смотрела на нее совсем другими глазами. И я смутно припоминала, что такое со мной уже случалось, причем совсем недавно. Да! Ночью летнего солнцестояния, когда мы трое, еще почти не знавшие друг друга, шли по пояс в мокрой траве…
Мир опять провернулся вокруг нас. Все опять стало с ног на голову. И я опять понимаю, что мне никогда не бывать такой, как прежде.
Откуда-то из-за спины вдруг раздались энергичные ругательства на эльфаррине, и я облегченно выдохнула. Какие бы кунштюки ни выделывало мироздание, непременно должны быть вещи, которые остаются неизменными. Что-то вроде точки опоры посреди бесконечного хаоса. Яльга Ясица любит молоко; Сигурд дель Арден тоскует по дому; Эгмонт Рихтер говорит по-эльфийски с жутчайшим акцентом.
Я обернулась. Эгмонт стоял парой ступенек ниже и выглядел, надо признать, весьма живописно. На левой щеке у него виднелось пятно сажи, правый рукав был прожжен в двух или трех местах, а нос украшала длинная ссадина. Складывалось впечатление, что маг вынырнул из самой гущи боевых действий, и мне сразу представилось, как следом за ним на лестницу, толкаясь и переругиваясь, вываливается целый ковенский отряд.
