характер,
Ты со мною не шути!..
Даже мать Королева – Мария Николаевна Баланина – заметила однажды, что «по характеру он был человеком бурным» и что в разговорах с виновником нечеткой работы «слова-то у него находились такие хлесткие».
«Отнюдь не были ему чужды, – вспоминает многолетний соратник СП, его заместитель Б.Е. Черток, – такие черты характера, как властолюбие и честолюбие». Правда, к этим откровенным, но справедливым словам хочется добавить, что если свое властолюбие Королев имел полную возможность проявлять в масштабах достаточно широких, то честолюбие его при жизни выхода почти не имело, к чему мы в этой повести еще вернемся.
Вспоминая людей, которых уже нет среди нас, принято умиленно восклицать: «Как все его любили!»
Не уверен, что это похвала. Не знаю ни одного сколько-нибудь незаурядного человека, у которого не было бы недругов.
Нет, Королева любили не все. Далеко не все!
Наверное, этому в значительной мере способствовала сама его незаурядность – бросающаяся в глаза, не поддающаяся какой бы то ни было нивелировке, часто неудобная для окружающих, выпирающая из всех рамок незаурядность.
Однако в интересах истины нельзя не добавить, что Королев обладал немалым умением сам создавать себе недругов и – что бывало еще досаднее – ссориться с друзьями. Обидно было видеть, как из-за своей вспыльчивости, резкости, властности он иногда создавал конфликты между собой и людьми, бывшими для него, без преувеличения, родными братьями по таланту, по масштабу мышления, по сложившейся судьбе, наконец, по одному и тому же делу, которому оба преданно служили. Конфликты – для обеих сторон тяжелые, но тем не менее затяжные – на многие месяцы и годы.
Правда, на резкость СП я стал смотреть гораздо терпимее после того, как случайно стал свидетелем одного характерного для него эпизода. В присутствии добрых трех десятков людей, занимавших самые различные положения на ступенях так называемой служебной лестницы, он довольно откровенно нагрубил человеку, представлявшему собой по отношению к самому СП хотя и не совсем прямое, но все же достаточно высокое начальство.
Я понимаю, конечно, что и в такой, направленной «вверх», резкости ничего особенно хорошего тоже нет. Но все-таки насколько же она симпатичнее так часто встречающейся резкости, с предельной точностью ориентированной вниз и только вниз!
Интересная подробность: высокая персона, с которой Королев обошелся так неаккуратно, отнеслась к этой вспышке весьма миролюбиво:
– Ладно, Сергей Павлович, не горячитесь. Давайте лучше ваши соображения, что будем делать. – И разговор вернулся в нормальное русло.
Характер Королева – во всех его ярких, часто противоречивых гранях – до сих пор служит предметом горячих дискуссий. Разные люди в разное время воспринимали его по-разному.
Когда я впервые опубликовал отрывки из своих воспоминаний о Сергее Павловиче, где постарался в меру своих сил показать эту противоречивость его сложной натуры, то вскоре получил неожиданно много письменных и устных читательских откликов – пожалуй, не менее противоречивых. Смысл некоторых из них тоже оказался для меня довольно неожиданным – меня упрекали за идеализацию тех черт характера и тех особенностей поведения Королева, которые действительно этого не заслуживали.
– Ты Королева идеализируешь, – сказал один очень близкий мне человек, работавший в организации, тесно связанной с королевским КБ. – Допускаю, с тобой он действительно обращался более или менее прилично, но с другими!..
Зато еще один человек из той же организации, причем занимающий в ней должность весьма заметную (по совпадению – тезка первого), напротив, возмутился:
– Не любили вы, я вижу, Королева! Плохо к нему относились. Так уж его расписали…
Услышав подобное, я поначалу огорчился: неужели рассказанное мной можно было истолковать как проявление антипатии к Королеву?!
Но тут же мое огорчение на корню перебил отзыв другого человека, тоже неоднократно имевшего дело – прямо по службе – с Сергеем Павловичем:
– Он у вас, Марк Лазаревич, выглядит гением. А ведь гением-то он не был…
Нет, изображать его гением я, честное слово, тоже не собирался. Не собирался хотя бы потому, что с этим словом, по моему глубокому убеждению, следует обращаться крайне осторожно. Объявлять человека гением – прерогатива потомков. Имевшие место в истории попытки присвоить эпитет «гениальный» кому-то из современников редко переживали самого носителя этого звания.
А читательские мнения продолжали обрушиваться на меня одно за другим.
Одно из них – исходившее, кстати, от человека не только очень умного по природе, но к тому же театроведа по профессии, для которого раскрытие характеров человеческих есть, так сказать, основная работа по специальности, – звучало примерно так:
– Все-таки, я вижу, печать своего времени на вашем Королеве стояла.
Сходную точку зрения высказал, прочитав в рукописи мои заметки о Королеве, один из старейших советских летчиков, который, закончив свою летную деятельность, ряд лет проработал в королевском КБ. Энергично критикуя (кое в чем, как мне кажется, необоснованно, но кое в чем довольно убедительно) написанное мною, он заметил:
– СП жил и работал в определенной среде… Был продукт всего этого. Без описания внешней среды его отдельные вспышки и резкости не могут быть поняты…
Сказано совершенно справедливо.
Конечно, каждый из нас, в большей или меньшей степени, есть продукт своего времени, своей среды, своего места среди людей. И Королев, разумеется, не был в этом смысле исключением. Но именно в меньшей – никак не большей! – степени. Пресловутая «печать эпохи» легла в нем на внешнее, поверхностное, мало коснувшись внутреннего, глубинного.
Да и вообще валить все только на «эпоху» было бы тоже не очень-то справедливо. Разных, очень разных по своему внутреннему облику руководителей формировала она.
Трудно, конечно, сравнивать реальных – живущих или живших – людей с персонажами произведений литературы. Но все же, если признать, что лучшие из этих произведений как-то отражают нашу жизнь, подобное сравнение – пусть с известными оговорками, – наверное, в какой-то степени правомерно.
Так вот, можно вспомнить не один образ крупного руководителя – «генерала промышленности» – тридцатых, сороковых, начала пятидесятых годов, известный нам из литературы. Взять хотя бы заводских директоров Листопада в «Кружилихе» Веры Пановой и Дроздова в «Не хлебом единым» Владимира Дудинцева. В обоих этих превосходно написанных персонажах немало общего: оба чувствуют себя этакими «удельными князьями» на своем заводе, в своем городе, даже своей области, причем воспринимают такое свое положение как совершенно естественное. Оба категоричны в своих высказываниях, безапелляционны в оценках, решительны в деле, весьма круты в обращении с окружающими. Словом, сходства много. Но, если копнуть поглубже и постараться заглянуть в души этих людей, невозможно не заметить, насколько они различны по своему нравственному облику, человечности, отношению к людям, пониманию своего
