Так или иначе, но «чем шире распахивались ворота выезда, тем меньше еврейского становилось в этом потоке», большинство активистов даже не знали толком ивритского алфавита[47]. – «Не обрести еврейство, а избавиться от него стало… главной побудительной причиной эмиграции»[48]. – И вот, иронизируют в Израиле, – «мир не наполнился топотом ног евреев, бегущих обживать свой дом… Следующие быстро учли ошибки авангарда: массово и проворно ринулись туда, где чужими руками налажена чужая жизнь. Именно массово – тут наконец проявилось пресловутое "еврейское единство"»[49]. – Ну да, ведь эти люди «выехали из СССР ради "интеллектуальной свободы" и потому, мол, должны жить в Германии или в Англии»[50], а проще – едут в Соединённые Штаты. – А и широко же сознаётся: диаспора уже для того нужна, что «кто-то должен же подбрасывать деньги безресурсному Израилю и поднимать шум, когда его обижают! Но с другой стороны, она, эта диаспора, увековечивает антисемитизм»[51].
А. Воронель делает тут более высокое обобщение: «Ситуация русских евреев и проблема их освобождения есть только отражение общего кризиса всего еврейства… Проблема советских евреев помогает нам увидеть смятение в собственных рядах»; «цинизм советских евреев», использующих фальшивые вызовы из Израиля, вместо того чтобы «покориться судьбе, предписывающей им дорогу чести, есть не более чем отражение цинизма и разложения, коснувшихся всего еврейского (и нееврейского) мира»; «под влиянием бизнеса, конкуренции и неограниченных возможностей Свободного Мира вопросы совести отодвигаются всё дальше»[52].
Итак, потёк просто – массовый побег от трудной советской жизни в лёгкую западную, по-человечески вполне понятный. Но в чём же тогда «репатриация»? и в чём «духовное превосходство» тех, кто решился на выезд из «страны рабов»? – Советские евреи, добивавшиеся эмиграции, в те годы звонко возглашали: «Отпусти народ Мой!» Но это была – усеченная цитата. А в Библии сказано так: «Отпусти народ Мой, чтоб он совершил мне праздник в пустыне» (Исх. 5:1). Но что-то много отпущенных – поехали не в пустыню, а в изобильную Америку.
Однако и отначала, в успешные годы внезапной эмиграции, – были ли сионистские убеждения и стремление в Израиль главными стимулами отъезда? Разные еврейские авторы свидетельствуют, что – нет.
«Советская ситуация конца 60-х годов была ситуацией алии, а не сионистского движения. Была волна людей, внутренне уже готовых бежать из Союза. А уже внутри этой волны началось то, что можно условно назвать сионистским движением»[53]. В активные кружки изучения еврейской истории и культуры вошли те, «отличительной чертой которых было, разве что, полное отсутствие карьеризма, столь принятого в кругах советско-еврейской интеллигенции. Поэтому-то они всё свободное время отдавали еврейским делам»[54]. Для таких уже с конца 70-х годов началась «эра учителей иврита», а с начала 80-х «учителя Торы были единственными, кто продолжал действовать на умы»[55].
Мотив же многих иных к эмиграции объясняется так: «Советская власть поставила перед евреями препятствия в самом главном для них – профессиональном продвижении» и, значит, «еврейству грозит деградация»[56]. – Их «загнал сначала в еврейство, а потом и в сионизм… безликий административный рок»[57]. – «Многие… никогда не сталкивались всерьёз с антисемитизмом или политическими преследованиями. Угнетала их бесперспективность своего существования как русских евреев – носителей противоречия… от которого нельзя было бежать ни в "ассимиляцию", ни в "еврейство"»[58]. – «Нарастало чувство несовместимости и горечи», «десятки и десятки бездарей… тащат тебя в неизвестность… отталкивают на дно»[59]. И порыв – только бы вырваться из Советского Союза. – «И эта вот светлая перспектива, когда человек только что находился в полном подчинении у советской власти и вдруг, через три месяца, становился свободным… действовала чрезвычайно зажигательно»[60].
Вокруг отъезда возникал, конечно, сложный ареал настроений. Вот, пишут, еврейское большинство, «воспользовавшись той же "сионистской" дверью… с тоской покидает такую привычную, такую притерпевшуюся Россию»[61](как выявляет язык прорыв смысла, ведь автор хотел сказать – «притерпленную» евреями). Или пишут так: «Для подавляющего большинства решение об эмиграции [было] "головное", сопротивление же ему нутряное»[62] – то есть вжитость в страну и её традиции. Насколько «большинство» – этого никому не оценить. Но известные нам настроения колебались от добротных стихов Лии Владимировой:
Но вам, моим возлюбленным, вам, гордым,
Я завещаю память и отъезд, -
до расхожей тогда шутки: «Кто будет уезжать последний, не забудьте потушить свет».
Пробуждение советских евреев к эмиграции совпало по времени и с началом «диссидентского» движения в СССР. Тут было и не без внутренней связи: «для некоторых из них [евреев-интеллигентов] "национальное самосознание еврейства в СССР" есть особая форма произрастания вбок… новая форма инакомыслия»[63], – свой нетерпеливый вырыв из страны они считали и отчаянной важной политической борьбой. Собственно, повторилась дилемма сионистов начала XX века: имея целью уехать из России, вести ли тем временем в ней политическую борьбу? Тогда – больше склонились: вести, теперь – не вести. Но нарастающая дерзость к эмиграции не могла не питать и политическую дерзость, и иногда совпадали личности действователей. Так, например (уже позже, 1976), некоторые активисты еврейского движения – В. Рубин, А. Щаранский, В. Слепак – приняли самостоятельное решение поддержать «хельсинкскую группу» диссидентов, – но это «было признано в еврейских кругах неоправданным и неразумным риском», ибо приведёт «к немедленному и тотальному усилению репрессий властей против еврейских активистов», да и превратит еврейское движение «в придаток диссидентства»[64].
С другой стороны, и немало диссидентов воспользовались одновременностью обоих движений, воспользовались эмиграцией как бегством с поля боя, для личного спасения. Под то были подведены и теоретические основания: «Всякий честный человек в СССР – неоплатный должник Израиля, и вот почему… Эмиграционная брешь, пробитая в железном занавесе благодаря Израилю… обеспечивает тыл тем немногим людям, которые готовы противопоставить себя бездушной тирании КПСС и отстаивают права человека в СССР. Отсутствие "запасного выхода" самым губительным образом сказалось бы на нынешнем демократическом движении»[65].
Надо признать: объяснение – весьма циничное, и довольно дурная услуга диссидентству. – Оппонент подмечает натяжку: так «эти "противники" [КПСС] играют в довольно странную игру: они начинают участвовать в демократическом движении, будучи заранее уверенными в существовании "запасного выхода". Но этим они демонстрируют временный и непоследовательный характер своей деятельности. Имеют ли право потенциальные эмигранты говорить о переменах в России, а тем более – от имени России?»[66]
Один диссидентский фантаст (в будущем, в эмиграции, православный священник) предлагал и такое построение: что еврейская эмиграция производит «революцию в сознании советского человека», «еврей, борющийся за право выезда, превращается в борца за освобождение» всеобщее… «Еврейское движение становится той социальной железой, которая начинает выделять гормоны правосознания», стало «своего рода ферментом постоянного взращивания диссидентства», «Россия "пустеет"», мифологическая до тех пор «"заграница" заселяется своими людьми», «еврейский Исход… постепенно выводит советскую тоталитарную Московию на просторы свободы»[67].
Такой взгляд был готовно усвоен и годами громко возглашался: «право эмиграции – первейшее из прав человека»… Хором и многократно повторялось, что это – «вынужденное бегство», а «утверждения о привилегированном положении евреев в смысле отъезда – кощунство»[68].
Да, спасаться с корабля на лодках – конечно, вынужденное действие. Но иметь лодку - огромная привилегия. И после изнурительного советского полувека – у евреев она вдруг оказалась, а у остальных – нет. Более чуткие выражали совестливое чувство: «Можно бороться за репатриацию евреев – это всем понятно, можно бороться за право эмиграции для всех – это тоже понятно, но нельзя… бороться за право эмиграции, но почему-то только для евреев»[69]. – Вопреки умилённым теоретикам эмиграции, что и все советские люди таким образом обживали заграницу и через это чувствовали самих себя в СССР свободнее, – как раз напротив: советские люди теперь почувствовали себя ещё более в безвыходьи, ещё более обманутыми и рабами. – Среди эмигрантов были и такие, кто понимал: «Коварнейший момент всей этой ситуации – тот, что уезжают евреи. Вопрос нелепым образом обернулся чем-то вроде проверки подлинности»[70].
