– Что происходит?
– Даймонд? – Хел заставлял себя сохранять спокойствие. – Что с теми парнями, которые крутили лебедку?
– Мы пристрелили их.
– Ясно. Послушайте. Вам нужен я, а я нахожусь на дне этой шахты. Это ведь не я привязан к веревке. Это мой друг. Я могу объяснить вам, как можно спустить его вниз.
– На черта мне это нужно?
Хел услышал голос Даррила Старра, он, видимо, стоял рядом:
– Это тот сукин сын, который забрал мою пушку. Пусть повисит там, повертится взад-вперед на веревке, как свиная туша в мясной лавке!
Послышалось угодливое глупое хихиканье – это, конечно, тот недоносок из ООП, которого они зовут Хаман.
– Почему вы считаете, что я замешан в этом деле? – спросил Хел так спокойно и рассудительно, точно они беседовали где-нибудь за круглым столом; он отчаянно пытался выиграть время, чтобы обдумать ситуацию.
– У Компании есть свои источники информации прямо под боком у наших английских друзей – просто чтобы убедиться в их лояльности. Думаю, вы знакомы с мисс Биффен, очаровательной юной манекенщицей?
– Если только я выйду отсюда, Даймонд…
– Поберегите нервы, Хел. Мне посчастливилось узнать, что это “зияющая бездна, из которой нет выхода”.
Хел медленно перевел дыхание. Это были те самые слова, которые Ле Каго произнес сегодня днем в кафе вдовы.
– Я предупреждал вас, – продолжал Даймонд, – что мы вынуждены будем принять ответные меры, чтобы удовлетворить кровожадные запросы наших арабских друзей. Вы будете умирать здесь медленно, постепенно, и это должно им понравиться. Кроме того, я постарался оставить весьма наглядное доказательство мощи Компании. Ваш замок, Хел! Вот уже полтора часа, как он прекратил свое существование!
– Даймонд…
Хелу нечего было больше сказать, он просто старался задержать Даймонда на другом конце провода.
– Ле Каго для вас ничего не значит. Зачем же вам оставлять его так висеть?
– Эта маленькая подробность наверняка позабавит наших арабских друзей.
– Послушайте, Даймонд, есть люди, которые должны прийти сменить этих парней. Они найдут нас и вызволят отсюда.
– Это неправда. Можно даже сказать, это удручающе жалкая ложь. Однако, чтобы кто-нибудь и впрямь случайно не наткнулся на это славное местечко, я собираюсь послать сюда людей, которые закопают поглубже ваших баскских приятелей, размонтируют всю эту дребедень и набросают побольше булыжников в эту дыру, чтобы не осталось ни малейшего намека на то, что здесь когда-то был вход в пещеру. Все это я говорю вам исключительно по доброте душевной, с тем чтобы вы не питали понапрасну бесплодных надежд.
Хел ничего не ответил.
– Вы помните моего брата, Хел?
– Смутно.
– Ну что ж. Не забывайте о нем.
В наушниках послышался треск; ясно было, что их сорвали и отбросили в сторону.
– Даймонд? Даймонд?
Хел изо всех сил сжимал в руках телефонный провод. Единственным звуком, который доносился до него теперь, было натужное дыхание Ле Каго.
Хел включил лампочку на своем шлеме и еще одну, десятиваттную, подсоединенную к батарейке, так чтобы Ле Каго мог видеть хоть что-нибудь внизу, под собой, и не чувствовал бы себя покинутым.
– Ну, что ты скажешь об этом, мой старый, добрый друг? – донесся до него сдавленный голос Ле Каго. – По правде говоря, это не совсем подходящий конец для моего героя, для того чудесного, живописного образа, который я создал для себя.
Какое-то мгновение, поддавшись отчаянию, Хел раздумывал, не попытаться ли ему взобраться наверх по стенам пещеры; может быть, ему удастся подняться выше того места, где висит Ле Каго, и спустить ему сверху веревку.
Нет, невозможно. Потребовались бы целые часы напряженной работы; пришлось бы просверливать дырки в скале и вставлять в них бесчисленные стержни, для того чтобы вскарабкаться по этому гладкому, нависающему над головой склону; задолго до того, как он сумеет что-либо сделать, Ле Каго уже будет мертв; он просто задохнется в тугой паутине лямок и ремней, которые уже и сейчас сдавливают ему грудь, выжимая из нее остатки воздуха.
А что, если Ле Каго попытаться снять с себя ремни снаряжения и подняться по веревке к устью каменного штопора? Оттуда ему, возможно, – хотя, конечно, это и маловероятно, – удалось бы выбраться на поверхность, просто карабкаясь по стене шахты.
Он высказал это предположение Беньяту по телефону.
Голос Ле Каго был слабым и хриплым:
– Не могу… ребра… вода… давит…
– Беньят!
– Что, во имя всего святого?
У Хела мелькнула спасительная мысль. Последний шанс. Почти безнадежный. И все же стоило попробовать. Телефонный провод. Кабель не слишком крепок, но ведь он запросто мог зацепиться за что-нибудь там, наверху, может быть, даже переплестись со свисающей веревкой.
– Беньят? Ты можешь достать до телефонного кабеля? Можешь перерезать лямки?
У Ле Каго уже не хватало воздуха, чтобы ответить, но по тому, как задрожал провод, Хел понял, что баск пытается выполнить его указания. Прошла минута. Две. Размытый огонек лампочки танцевал, подрагивая, под самым потолком пещеры, Ле Каго цеплялся за кабель, напрягая последние силы, стараясь успеть перепилить ножом все лямки, прежде чем потеряет сознание от удушья.
Он изо всех сил сжал в кулаке влажный телефонный провод и рассек последний ремень. Под тяжестью его тела кабель дернулся… и оборвался.
– О, боже! – раздался крик баска.
Огонек его лампочки стремительно полетел вниз, прямо на Хела. Через долю секунды свернутый кольцами кабель плюхнулся на землю. Тело Ле Каго мягко ударилось о вершину каменного конуса, отскочило, скатилось в груду скалистых обломков и осталось лежать менее чем в десяти метрах от Хела. – Беньят!
Хел бросился к баску. Он был еще жив. Грудь его была раздроблена; она с трудом, судорожно вздымалась при каждом вздохе; всякий раз, как он выдыхал из себя воздух, на губах его вскипала кровавая пена. Шлем, принявший на себя первый удар, слетел, когда тело катилось по булыжному конусу, подскакивая на уступах. Кровь шла из носа и из ушей Ле Каго. Голова его находилась ниже туловища, и он захлебывался собственной кровью. Бережно, со всей возможной осторожностью, Хел поднял Ле Каго на руки и уложил его поудобнее. Он не боялся, что от передвижения ему может стать хуже; его друг умирал. Хел поражался нечеловеческой силе этого могучего баскского организма, которая не позволила ему мгновенно кануть в небытие.
Ле Каго дышал быстро и неглубоко; глаза его были открыты, зрачки постепенно расширялись. Он закашлялся, и от этого сотрясения волна мучительной, жгучей боли прокатилась по его телу.
Хел ласково погладил поросшую бородой щеку, скользкую от крови.
– Как?.. – Ле Каго задохнулся на полуслове.
– Отдохни, Беньят. Не разговаривай.
– Как… я выгляжу?
– Ты выглядишь замечательно.
– Лицо не пострадало?
– Ты красив, как бог.
– Отлично.
Ле Каго стиснул зубы, преодолевая новый приступ боли. Нижние были выбиты при падении.
– Священник…
– Отдохни, дружище. Не напрягайся, не пытайся с этим бороться. Пусть оно возьмет тебя.
– Священник!
Кровавая пена в уголке его рта, засыхая, стягивала губы, мешая говорить.
– Я знаю.
Даймонд в точности повторил слова Ле Каго о пещере как о зияющей бездне. Единственным человеком, от которого он мог их услышать, был этот фанатик, отец Ксавьер. Он же, без сомнения, выдал им место, где скрывалась Ханна. Исповедальня была его источником информации, его “Толстяком”.
В течение трех нескончаемых минут булькающие хрипы в груди Ле Каго были единственным звуком, нарушавшим тишину. Кровь, толчками вытекавшая у него из ушей, начинала густеть.
– Нико?
– Отдыхай. Спи.
– Какой у меня вид?
– Просто великолепный, Беньят.
Внезапно тело Ле Каго напряглось и застыло, откуда-то из глубины гортани вырвался слабый, еле слышный стон.
– Боже!
– Больно? – тупо спросил Хел, не зная, что сказать.
Судорога прошла, и тело Ле Каго постепенно расслабилось. Он сглотнул кровь.
– Ты что-то сказал?
– Больно? – повторил Хел.
– Нет… Я переживаю незабываемые минуты.
– Дурачина, – ласково сказал Хел.
– Во всяком случае, это не самый плохой вариант ухода.
– Да, неплохой.
– Могу поспорить, в подобную минуту тебе не удастся проделать ничего подобного.
Хел крепко зажмурился, стараясь смахнуть слезы; он, не переставая, нежно поглаживал щеку своего друга.
Дыхание Ле Каго прервалось и замерло. Ноги его начали судорожно подергиваться. Затем он снова задышал, коротко, часто, с глубокими гортанными хрипами. Его разбитое тело выгнулось в агонии, и он успел еще крикнуть:
– Аргх! Клянусь крестными яйцами Иисуса, Марии и Иосифа…
Кровь потоком хлынула у него изо рта. Он был мертв.
* * *
Стон мучительного облегчения вырвался из груди Хела; он скинул с себя лямки баллона с воздушной смесью и сунул его в угол между двумя неровными каменными плитами, упавшими, по всей видимости, с потолка “вздымающейся” пещеры. Николай тяжело опустился на камень, уткнувшись в грудь подбородком, и глубоко, с жадностью, задышал, судорожно, до отказа наполняя воздухом легкие, пока не закашлялся. Пот струйками стекал по его лицу, несмотря на холод и сырость пещеры. Скрестив на груди руки, он осторожно провел пальцами по свежим шрамам на плечах, там, где ремни баллона с воздухом врезались ему в тело, сдирая кожу даже через три шерстяных свитера и комбинезон из парашютного шелка. Баллон был невероятно громоздким и неуклюжим грузом, совершенно неприспособленным для протаскивания через узкие, неровные расщелины или для подъема по крутым скалистым уступам. Если закрепить его плотнее, он затруднял движения, так что немели руки и пальцы; если же ослабить ремни, он до крови натирал кожу и опасно раскачивался, угрожая опрокинуть человека.
