Глава 18
Годы СПИДа
Никогда не надо ни о чем жалеть.
Рудольф Нуреев
С 1983 года Нуреев иногда просыпался в поту. У него случались приступы лихорадки, сопровождавшиеся необъяснимой потерей веса. Но, как всегда, при любом расстройстве здоровья он старался уходить от проблем. Зачем волноваться? «Машина» может и должна работать! Рудольфу было сорок пять, он только что принял руководство балетной труппой Парижской оперы, и это был не самый подходящий момент, чтобы прислушиваться к своему состоянию.
Тем не менее, почувствовав неладное, он позвал к себе на набережную Вольтера молодого французского дерматолога, о котором ему говорил Чарлз Мердленд, один из директоров Лондонского фестиваля балета. Этот доктор, Мишель Канези, хорошо знал симптомы, проявлявшиеся у многих пациентов-гомосексуалистов, которых он лечил в институте Верне в Париже, так как был одним из первых французских врачей, работавших над серьезной патологией, называемой тогда «рак геев».
В 1983 году Нуреев не мог игнорировать новую болезнь, о которой говорила вся Америка. В июне 1981 года федеральное эпидемиологическое агентство Атланты впервые описало пять необычных случаев, зафиксированных у гомосексуалистов, проходивших лечение в Калифорнии. Симптомы были общими: лихорадка, потеря веса и поражение легких. 3 июля 1981 года в «Нью-Йорк Таймс» появилась первая большая статья под заголовком «Редкая форма рака у гомосексуалистов». В январе 1982 года в США была создана ассоциация помощи больным, которая получила название «Gay men health crisis»1. Однако во Франции гомосексуальное сообщество не спешило с пониманием, что ситуация требует срочного вмешательства. «Рак геев» казался французам порождением средств массовой информации с гомофобным душком.
И тем не менее именно Франция стала пионером в исследованиях болезни, которую теперь мы все знаем как СПИД. В мае 1983 года команда Люка Монтанье и Вилли Розенбаума выделила ретровирус, а еще через год было подтверждено, что именно он вызывает передачу смертельного заболевания. В конце 1984 года в госпитале Питье-Сальпетриер в Париже стали проводить тесты на выявление вируса СПИДа, и Нуреев был одним из первых сероположительных пациентов, то есть тех, у которых наличие опасного вируса не подвергалось сомнению. С учетом анализов Мишель Канези сделал заключение, что он «заразился четыре-пять лет назад»2.
Нуреев выбрал Париж для лечения по трем причинам: во-первых, в этом городе он больше всего работал, во-вторых, ему было известно, что французы ушли дальше других в изучении этой болезни, и, в-третьих, он боялся, что его болезнь станет достоянием средств массовой информации. Лечись он за океаном, американцы не упустили возможности бы пообсуждать частые посещения клиник. Нуреев оказался прав: за девять лет ни в одной газете Франции не появилось разоблачительной статьи.
Что такое публично признаться в вирусоносительстве, он уже знал. 25 июля 1985 года американский актер Рок Хадсон, лечившийся в Париже, публично объявил о том, что болен СПИДом. Шок был значителен, и не только во Франции. В 1985 году общественное мнение связывало СПИД с маргиналами, наркоманами или «развращенными гомосексуалистами». Считалось, что прочие категории этой болезнью заболеть не могут.
И вот голливудская суперзвезда объявляет о том, что у него СПИД… Рок Хадсон не уточнял происхождение своей болезни, но это ни для кого не было секретом. Его многочисленные поклонники знали, что их кумир – гомосексуалист. Это был двойной удар для пуританской Америки, распускавшей о СПИДе самые худшие слухи. В тот момент обстоятельства распространения пандемии были еще очень плохо изучены и бытовало мнение, что можно заразиться даже через слюну. Смерть Рока Хадсона 2 октября 1985 года породила всевозможные страхи, а американские газеты не преминули напомнить, что за несколько месяцев до трагической развязки в сериале «Династия» Хадсон целовал Линду Эванс3.
Пресса бушевала по поводу вирусоносительства, а затем и смерти актера, и Нуреев мог только радоваться, что хранил молчание, как можно реже появляясь в госпиталях (врач посещал его на дому).
По сути, в те годы медицинские исследования СПИДа только начинались, и Нуреев, как это ни грубо звучит, был чем-то вроде лабораторной мыши. Ставка была высока, и он, и его врачи знали об этом, но и вызов был велик, потому что время торопило, а Нуреев не отличался терпением. И тем не менее он полностью доверился врачам, и даже согласился на совершенно новое лечение, предложенное Вилли Розенбаумом. Препарат НРА-23 (с его помощью пытались лечить и Рока Хадсона) применялся в виде ежедневной внутривенной инъекции. Для Рудольфа, который никогда не утруждал себя принятием таблеток, это было непривычно, тем более что теперь возле него постоянно присутствовал врач.
Доктор Мишель Канези был молод, хорошо говорил по-английски (что было необходимо для нормального общения с Рудольфом) и имел широкие взгляды на жизнь. Вскоре он установил со своим пациентом отношения, выходившие за рамки сугубо медицинских. Рудольф ценил то, что с Мишелем можно говорить обо всем и даже выходить с ним по вечерам в свет – в нем не было ничего от «шишек» в белых халатах, которые так отпугивали танцовщика. Чтобы не нанимать медсестру, Нуреев предложил Мишелю поехать с ним в турне в Испанию, Италию и Германию, а также отдохнуть в краткосрочном круизе. Новичок быстро проник в личное пространство звезды, но при этом надо отметить, что Нуреев сам пустил его в «ближний круг». Он считал Мишеля своим другом, и это объясняет всё. Несмотря на прогрессирующую болезнь (и неутешительный финал), он до конца сохранил доверие к команде французских врачей.
Рудольф сообщил о своей болезни лишь нескольким близким, не делая уточнений. Через два месяца после удручающих результатов теста он сказал Луиджи Пиньотти на вокзале в Венеции: «Предупреждаю тебя: очень скоро я буду сильно болен». Еще через несколько недель то же самое он шепнул Андре Ларкье: «Я должен вам кое-что сказать. Я болен, но пока чувствую себя хорошо. Позвоните моему врачу, доктору Канези». И наконец, Шарлю Жюду, видевшему, что Нуреев сильно сдал, он сказал, что уезжает на неделю, а потом добавил: «Если дело пойдет, буду жить. Если нет, тем хуже»4.
В курсе были только мужчины, Дус Франсуа он ничего не говорил. Впрочем, Нуреев никогда не произносил слово «СПИД», как будто, если не говорить о болезни, можно ее победить. По мнению Мишеля Канези, «это не было отрицанием, это было своего рода делегирование. Рудольф полагал, что это не его проблема, а моя. „Это он должен меня лечить“, – думал он»5.
