Он с трудом сглотнул. Дрожащей рукой взял у нее кольцо. Оно стоило больше, чем он мог бы заработать за целую жизнь на службе в Императорской гвардии.
Она велела ему избавиться от кожаных доспехов, верхней туники Бдительных и меча. Он повиновался. Все это полетело за борт. Всю дорогу он молчал, греб изо всех сил, покрывался потом, и в глазах его стоял страх. Кольцо он спрятал в сапог. Сапоги были слишком дорогими для рыбака, но ей оставалось надеяться, что никто этого не заметит.
Она снова воспользовалась его ножом, чтобы обрезать подол платья, сделала это неровно, порвала в нескольких местах. Сняла свои кожаные сандалии, и их тоже швырнула за борт. Посмотрела на свои босые ноги, на крашеные ногти на пальцах. Решила, что с этим все в порядке. Уличные женщины тоже красятся, не только придворные дамы. Она снова опустила руки в воду и стала тереть их, чтобы они огрубели. Стянула последнее кольцо, то, которое никогда не снимала, и смотрела, как оно тонет в море. Рассказывают сказки о народах моря, правители которых таким образом обручились с морем.
Ее поступок означал нечто иное.
Остаток пути до гавани она провела, обкусывая и обрезая ногти на руках, измазала жидкой грязью со дна лодки порванное платье, а потом и щеки. Руки и цвет лица, если их так оставить, выдадут ее прежде всего остального.
К этому времени в воде вокруг них появились другие небольшие лодки, так что ей приходилось действовать осторожно. Рыбаки, паромщики, маленькие суденышки, везущие товары из Деаполиса и в Деаполис, лавировали между нависающими над ними корпусами больших кораблей, которые должны отплыть на войну. Планировалось объявить об этом сегодня, но здесь никто этого не знал. Это должен был сделать император из катизмы на Ипподроме после последнего заезда, в присутствии всех высших лиц Империи. Разумеется, она рассчитала время своей утренней поездки так, чтобы прибыть туда вовремя.
Но теперь все изменилось. Теперь она чувствовала впереди ауру смерти, ауру конца. Два года назад, во дворце, когда горел Сарантий, она сказала, что предпочитает смерть в императорском облачении бегству и жизни в изгнании.
Тогда это было правдой. Теперь правдой стало нечто иное. Правда более холодная, более тяжелая. Если они сегодня убили Петра, если это сделали Далейны, она сама должна прожить столько, чтобы увидеть их мертвыми. Как-нибудь потом? Потом она сама о себе позаботится, как надо. Концы бывают разные.
Она не могла знать, хотя всегда следила за собой и своей внешностью, какой она представлялась в тот момент воину, сидящему вместе с ней в лодке и гребущему к Сарантию.
Они подошли к причалу в самом дальнем конце, маневрируя среди других шныряющих туда-сюда лодок. Над водой летали непристойные шутки. У Мариска едва хватало умения подвести лодку к причалу. Их громко обругали, она выругалась в ответ, грубо, голосом, которым не разговаривала уже пятнадцать лет, и отпустила соленую шуточку. Потный Мариек бросил на нее быстрый взгляд, потом снова согнулся над веслами. Кто-то в другой лодке громко рассмеялся, гребком подал лодку назад и освободил им проход, потом спросил, чем она ему отплатит.
Ее ответ заставил их покатиться со смеху.
Они причалили. Мариек выскочил из лодки, привязал ее. Алиана быстро вылезла сама, пока он не успел подать ей руку. Произнесла быстро и тихо:
— Если все хорошо, то ты заработал больше, чем мог мечтать, и мою благодарность на всю жизнь. Если плохо, то я ни о чем больше тебя не прошу, кроме того, что ты уже сделал. Храни тебя Джад, солдат.
Он быстро заморгал. Она с удивлением поняла, что он пытается сдержать слезы.
— От меня они ничего не узнают, моя госпожа. Но могу ли я еще что-нибудь…
— Больше ничего, — быстро ответила она и пошла прочь.
Он говорил серьезно и был храбрым человеком, но, конечно, они узнают все, что ему известно, если у них хватит ума разыскать его и расспросить. Иногда люди так трогательно верят в свою способность выдержать профессиональный допрос.
Она зашагала по длинному причалу одна, босая, ее украшения исчезли или спрятаны в длинном платье, оборванном и грязном, превращенном в короткую тунику (она все еще слишком хороша для ее теперешнего положения, скоро ей понадобится другая). Один мужчина остановился и уставился на нее, и у нее подпрыгнуло сердце. Потом он громко сделал ей предложение, и она расслабилась.
— Денег у тебя не хватит, да и мужчина ты хилый, — ответила императрица Сарантия, меряя моряка взглядом. Она взмахом головы отбросила свои неровно остриженные волосы и решительно отвернулась. — Найди себе осла за такую цену.
Его обиженные протесты потонули в хохоте. Она пошла дальше по кишащей народом, шумной гавани, но тишина внутри нее была такой глубокой, что рождала эхо. Она пошла вверх по узкой улочке, ей незнакомой. Многое изменилось за пятнадцать лет. У нее уже болели ноги. Она давно не ходила босиком.
Она увидела маленькую часовню и остановилась. Собралась было зайти в нее и попытаться привести в порядок мысли, помолиться, но в это мгновение услышала внутри себя, как знакомый голос произнес ее имя.
Она застыла на месте, не оглядывалась. Это был голос ниоткуда и отовсюду, голос человека, принадлежащего только ей. Принадлежавшего только ей.
Она почувствовала, как пустота вторгается в нее подобно армии захватчиков. Стоя неподвижно на этой маленькой крутой улочке, среди толкотни и суеты, лишенная возможности уединиться, она в последний раз простилась, назвав имя, данное при рождении, а не имя императора, с душой любимого, которая покидала ее, уже покинула ее и этот мир.
Она хотела иметь у себя в комнате запретных дельфинов. Сегодня утром повезла мозаичника, Криспина, посмотреть на них. В это самое утро. Петр… нашел их первым. Или они нашли его, и не на мозаичной стене. Возможно, его душу сейчас несут туда, куда обычно носят души на пути к Джаду. Она надеялась, что они добры к нему, что путь его легок, что боль не была слишком сильной.
Никто не видел, как она плакала. Слез не было. Она стала шлюхой в Городе, и ей предстояло убить некоторых людей раньше, чем они найдут и убьют ее.
Она представления не имела, куда ей идти.
В туннеле двое стражников совершили поразительно глупую ошибку: они оглянулись через плечо, когда император упал. Вся эта обстановка, этот ужас заставили их забыть все, чему их учили, сорвали их с якоря, как корабли срывает с якоря в шторм. За свою ошибку они сгорели. Погибли, издавая жуткие вопли, так как слепой нащупал и нажал на спуск на трубке и оттуда вылетел жидкий огонь. Лекан Далейн рыдал и тонким голосом сыпал нечленораздельные проклятия, завывая как безумный в своей смертной агонии, но он с ужасающей точностью прицелился прямо в солдат, мимо сестры и брата.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
