А отчего Фродо решил бежать, этого Арагорн не сказал, хоть и догадывался отчего. Надолго осталось в тайне горькое признание Боромира.
– Ну, уж одно-то нам ясно, – сказал Леголас. – Ясно, что Фродо на нашем берегу нет: лодку взял он, больше некому. И Сэм уплыл вместе с ним: иначе кто бы взял его мешок?
– И выбор простой, – подтвердил Гимли. – Либо погнаться за Фродо на последней нашей лодке, либо за орками пешим ходом. Так и так затея безнадежная. Да и время все равно упущено.
– Погодите, дайте подумать! – сказал Арагорн. – Надо мне на этот раз выбрать правильно, а то нынче все не так. – Он постоял, точно прислушиваясь, потом вымолвил: – В погоню за орками. Я повел бы Фродо в Мордор и охранял бы его до конца, но теперь другое дело: искать его в заречной пустоши – значит отдать на смертную пытку двух пленников. Сердце вещает мне твердо: за судьбу Хранителя Кольца я больше не в ответе. Вдевятером и ввосьмером мы исполнили, что сумели. Втроем мы должны выручать товарищей. Скорее в путь! Спрячем где-нибудь лишнюю поклажу – бежать придется почти без роздыху, днем и ночью!
Они вытянули на берег последнюю лодку и укрыли ее в чаще, а под нею – все, что могло обременить в дороге. И, покинув Парт-Гален, под вечер вернулись на берег озера, туда, где в неравном бою пал Боромир. След орков искать не понадобилось.
– Сразу видать, кто прошел, – сказал Леголас. – Неймется им, лишь бы нагадить, вытоптать, выломать, вырубить – даже в стороне от своего пути.
– Однако же скороходы они изрядные, – заметил Арагорн, – и неутомимые. Пока что след как на ладони, но зелени скоро конец, дальше камни да осыпи.
– Ну, так за ними! – сказал Гимли. – Гномы тоже ходоки привычные и двужильные, не хуже орков. Только догоним мы их не скоро: давно уж они припустились отсюда.
– Да, – согласился Арагорн, – не худо бы нам всем троим быть двужильными гномами. Но будь что будет, нечего загадывать: идем вдогон. И горе врагам, если наши ноги быстрее! Тогда погоня кончится побоищем и станет сказанием трех свободных народов: эльфов, гномов и людей. Вперед же, трое гончих!
Он прянул, точно олень, и замелькал меж деревьев. Сомненья его сменились решимостью, и он мчался без устали, а Леголас и Гимли не отставали. Приозерный лес остался далеко позади. Они бежали предгорьем вверх по каменистой тропе, и справа, на рдяном закатном небе, темнели зубчатые хребты. Мимо сумеречных скал проносились три серые тени.
Глава II
Конники ристании
Смеркалось. Позади, у лесистых подножий, деревья тонули в тумане, и туман подползал к светлым заводям Андуина, но в небесах было ясно. Высыпали звезды. Новорожденная луна проплывала на западе, и скалы отбрасывали угольно-черные тени. Возле крутых откосов пришлось замедлить шаг, чтобы не сбиться со следу. Взгорье тянулось далеко на юг двумя прерывистыми цепями. Западные их склоны были крутые, обрывистые, а восточные – пологие, изрезанные балками и узкими лощинами. Всю ночь напролет взбирались они по осыпям на ближний возвышенный гребень, а потом спускались темными провалами к извилистой ложбине.
Там и остановились – в глухой и стылый предутренний час. Луна давно уже зашла, звезды еле мерцали, за восточным кряжем смутно брезжил рассвет. Арагорн постоял в раздумье: едва заметные следы, приведшие в низину, пропали начисто.
– Куда они, по-твоему, свернули? – спросил, подошедши, Леголас. – То ли на север, а там побегут прямиком к опушкам Фангорна и лесом почти до самого Изенгарда – ну, если они и правда оттуда? То ли, может быть, на юг, к Онтаве?
– Куда бы они ни бежали, к реке их путь не лежит, – отозвался Арагорн. – И коли все в Ристании прахом не пошло и Саруман здесь не воцарился, то орки, по-моему, опрометью кинутся через равнины Мустангрима. Пойдемте-ка на север!
Ложбина пролегала, точно каменный желоб, между ребристыми кряжами, и неспешно струился по дну ее, среди массивных валунов, убогий ручеек. Справа нависали скалы; слева высился серый склон, расплывчатый в ночном неверном свете. Добрую милю к северу прошли они наудачу. Приникая к земле, Арагорн пядь за пядью обследовал балки и впадины слева; Леголас ушел вперед. Вдруг эльф вскрикнул, и к нему тотчас подбежали.
– За иными уж и гнаться не надо, – сказал Леголас. – Глядите!
Скопленье валунов у медленного ручья оказалось грудой мертвецов. Пять жестоко изрубленных орков, два из них безголовые. Кровавая лужа еще не совсем подсохла.
– Вот тебе и на! – воскликнул Гимли. – Впотьмах не разберешь, что тут случилось.
– Что бы ни случилось, а нам это на руку, – сказал Леголас. – Кто убивает орков, тот наверняка наш друг. Люди живут здесь в горах?
– Не живут здесь люди, – сказал Арагорн. – И мустангримцам здесь делать нечего, и от Минас-Тирита далековато. Разве что с севера кто-нибудь забрел – только зачем бы это? Нет, никто сюда не забредал.
– Ну и как же тогда? – удивился Гимли.
– Да они сами себе злодеи, – нехотя отвечал Арагорн. – Мертвецы-то все северной породы, гости издалека. Ни одной нет крупной твари с бледной дланью на щите. Повздорили, должно быть: а у этой погани что ни свара, то смертоубийство. Решали, куда бежать дальше.
– И не убить ли пленников, – прибавил Гимли. – Их-то лишь бы не тронули.
Арагорн обыскал все вокруг, но попусту. Они пошли вдоль русла; бледнел восток, тускнели звезды, и расползался серый полусвет. Немного севернее обнаружилось ущельице с витым, упругим ручейком, проточившим сквозь камни путь в ложбину. По откосам кое-где торчала трава, шелестели жесткие кусты.
– Ну вот! Нашлись следы: вверх по ручью, – сказал Арагорн. – Туда они и побежали, когда разобрались друг с другом.
И погоня, свернув, ринулась в ущелье – бодро, будто после ночного отдыха, прыгали они по мокрым, скользким камням. Наконец взобрались на угрюмый гребень – и порывистый ветер весело хлестнул их предутренним холодом, ероша волосы и тормоша плащи.
Обернувшись, они увидели, как яснеют дальние вершины над Великой Рекой. Рассвет обнажил небеса. Багряное солнце вставало над черными враждебными высями. А впереди, на западе, по бескрайней равнине стелилась муть; однако ночь отступала и таяла на глазах, и пробуждалась многоцветная земля. Зеленым блеском засверкали необозримые поля Ристании; жемчужные туманы склубились в заводях, и далеко налево, за тридцать с лишним лиг, вдруг воссияли снежно-лиловые Белые горы, их темные пики, блистающие льдистыми ожерельями в розовом свете утра.
– Гондор! Вот он, смотрите, Гондор! – воскликнул Арагорн. – Если бы довелось мне увидеть тебя, о Гондор, в иной, в радостный час! Покамест нет мне пути на юг к твоим светлым потокам.
О белокаменный Гондор! С незапамятных порЗападный веял Ветер от Взморья до Белых гор,И сеял Серебряный Саженец серебряный свет с ветвей —Так оно было в давние времена королей.Сверкали твои твердыни, и с тех, с нуменорских временБыл славен венец твой крылатый и твой золотой трон.О Гондор, Гондор! Узрим ли Саженца новый свет,Принесет ли Западный Ветер горный отзвук, верный ответ?
– Вперед! – сказал он, переводя взгляд на северо-запад и свою дальнюю дорогу.
Погоня стояла над каменным обрывом. Сорока саженями ниже тянулся широкий щербатый уступ, а за ним – скалистый отвес: Западная Ограда Ристании. Последний обрыв Приречного взгорья: дальше, сколько хватал глаз, раскинулась пышная степь.
– Гляньте! – вскричал Леголас, указывая на бледные небеса. – Снова орел – высоко-высоко! Летит вроде бы отсюда, возвращается к себе на север. Летит – ветер обгоняет! Гляньте, вон он!
– Нет, друг мой Леголас, – отозвался Арагорн, – незачем и глядеть. Не те у нас глаза. Выше высокого, должно быть, летит. Наверно, он – вестник, и хотел бы я знать, с какими вестями, не его ли я вчера и видел? А ты лучше вон куда погляди! Туда, на равнину! Уж не наша ли это погань там бежит? Вглядись-ка толком!
– Да, – согласился Леголас, – там-то все как на ладони. Бежит целое полчище – все пешим ходом. А наша ли это погань – не разобрать. Далековато до них, лиг двенадцать, не меньше. Если не больше: степь – она обманчива.
– Лиг до них, сколько ни есть, все наши, – проворчал Гимли. – Ладно, теперь хоть след искать не надо. Бежим вниз – любой тропой!
– Любая тропа длиннее оркской, – возразил Арагорн.
При дневном свете след нельзя было потерять. Орки, видно, неслись со всех ног, разбрасывая корки и обглодки мякинного хлеба, изодранные в клочья черные плащи, засаленные тряпицы, разбитые кованые сапоги. След вел на север, вдоль по гребню, и наконец подвел к глубокой стремнине, откуда низвергался злобный ручей. Тропка вилась по уступам, резко ныряла вниз и пропадала в густой траве.
Так они окунулись в живые зеленые волны, колыхавшиеся у самых отрогов Приречного взгорья. Ручей расструился в зарослях желтых и белых водяных лилий – и зазвенел где-то вдали, унося свои притихшие воды покатыми степными склонами к изумрудной пойме дальней Онтавы.
