Несколько раз в неделю Антуан заходил за Рашелью, и они вместе отправлялись обедать.
В тот вечер, перед самым выходом, она подошла к зеркалу, стала вынимать пудреницу из сумочки и уронила какую-то бумажку, сложенную вдвое, которую Антуан и поднял.
- А, благодарю.
В ее голосе ему почудилось какое-то замешательство; Рашель тут же отгадала его мысль.
- Ну, вот, - начала она, стараясь все обратить в шутку. - Что ты выдумал? На, читай. Это расписание поездов.
Бумажку он не взял, и она снова спрятала ее в сумочку. Но немного погодя он спросил:
- Отправляешься в путешествие? - На этот раз ему бросилось в глаза, что ресницы у нее дрогнули, улыбка стала явно натянутой. - Рашель!
Она уже не улыбалась. "Нет, я не хочу... - подумал Антуан, и его внезапно охватила тоска. - Нет, я не перенес бы даже недолгой разлуки". Он подошел к ней, тронул ее плечо; она разрыдалась, припала к его груди.
- Да что с тобой?.. Что? - тихо допытывался он.
Она поспешила ответить, роняя отрывистые фразы:
- Ничего. Ровно ничего. Просто настроение плохое. Да ты сейчас сам увидишь, пустяки это: все из-за могилы девочки, знаешь, там, в Ге-ла-Розьер. Просто я давно уже туда не ездила, а съездить надо, понимаешь? Ах, как я тебя напугала! Прости меня. - Но вдруг, сжав его в объятиях, она жалобно спросила: - Скажи, котик, ты и вправду так ко мне привязался? Значит, тебе было бы очень тяжело, если бы я когда-нибудь?..
- Молчи, - шепнул он, испуганный тем, что впервые осознал, какое место заняла Рашель в его жизни. И робко спросил: - А на сколько дней ты... уедешь?
Она освободилась из его объятий и с искусственным смехом подбежала к зеркалу обмыть глаза.
- До чего же глупо так плакать, - проговорила она. - Постой-ка, все произошло тогда тоже вечером, в это же время, как раз перед обедом. Я была дома, у меня собрались друзья, - ты их не знаешь. Вдруг раздается звонок телеграмма: "Девочка больна, состояние очень тяжелое, приезжайте". Я все поняла. Бросилась на вокзал в чем была - в кружевной шляпе с блестками и открытых туфельках; вскочила в первый же поезд. Ехала всю ночь одна, в оцепенении. Как я не сошла с ума? - Она обернулась к нему: - Потерпи немного, пусть пообсохнут - так будет лучше. - Ее лицо вдруг оживилось: Знаешь, как было бы мило, если б ты поехал со мной! Послушай, можно обернуться за два дня - субботу и воскресенье. Переночуем в Руане или в Кодбеке; а на следующий день отправимся на кладбище, в Ге-ла-Розьер. Вот было бы здорово, проехались бы, да еще вдвоем! Верно ведь?
Они отправились в путь в последнюю субботу сентября, в погожий послеобеденный час; ехали в полупустом поезде, одни в купе.
Антуан радовался двум дням отдыха, да еще вдвоем с Рашелью. Нервное напряжение у него прошло, помолодевшие глаза смеялись, он был оживлен, как мальчишка, подшучивал над Рашелью - над тем, что у нее столько свертков, завалила почти всю сетку, - и отказался сесть рядом, а устроился напротив, чтобы вдоволь на нее насмотреться.
- Да угомонись ты, пожалуйста, - проговорила она, когда он снова вскочил, чтобы опустить занавески на окне. - Я ведь не растаю.
- Конечно. Зато я слепну, когда тебя освещает солнце!
И правда: когда яркий свет падал на ее лицо и зажигал волосы, долго смотреть на нее было невозможно - слепило глаза.
- Мы ведь еще ни разу не путешествовали вдвоем, - заметил он. - Ты об этом подумала?
Она даже не улыбнулась, сжала губы с каким-то непокорным, своевольным выражением. Он наклонился:
- Что с тобой?
- Ничего... Поездка...
Он умолк, думая о том, как эгоистично ведет себя, совсем забыл о цели путешествия. Но она вдруг сказала:
- Меня всегда волнует отъезд. Пейзажи, мелькающие мимо... А впереди неизвестное.
На миг ее взгляд задержался на линии горизонта, убегающей назад.
- Покаталась я в жизни на всех этих поездах да пароходах!
Ее лицо омрачилось.
Антуан перебрался к ней, растянулся на диване и положил голову ей на колени.
- Umbilicus sicut crater eburneus[56], - прошептал он. Потом, немного помолчав и ясно чувствуя, что мысли Рашели витают где-то далеко, он спросил: - О чем задумалась?
- Да ни о чем. - И она постаралась прикинуться веселой. - О твоем каком-то учительском галстуке! - воскликнула она, и ее палец скользнул под полоску материи. - Ну, скажи, пожалуйста, неужели, даже собираясь в дорогу, ты не можешь повязать его повольнее, чуть посвободнее? - Она потянулась и, снова улыбнувшись, добавила: - Нам повезло, мы с тобой одни... Ну, говори же... Расскажи что-нибудь.
Он рассмеялся.
- Но ведь всегда рассказываешь ты, а что у меня? Больные, экзамены... О чем же рассказывать? Всегда я жил, как крот в своей норе. А ты меня вытащила из темной ямы и показала вселенную.
Никогда еще он не делал ей такого признания. Она наклонилась, обхватила обеими руками его голову, лежавшую на ее коленях, и долго смотрела на любимое лицо.
- Правда? Истинная правда?
- Знаешь что, - продолжал он, не меняя позы, - на будущий год мы с тобой не будем торчать все лето в Париже.
- Ну что ж!
- В этом году я не брал отпуска; постараюсь получить две недели.
- Хорошо.
- А может быть, даже и три.
- Хорошо.
- Поедем куда-нибудь вместе, все равно куда... Верно?
- Хорошо.
- Если хочешь - в горы. В Вогезы. Или в Швейцарию. А может быть, и еще дальше?
Рашель сидела, задумавшись.
- О чем ты думаешь? - спросил он.
- Да все об этом. Хорошо, поедем в Швейцарию.
- Или же на итальянские озера.
- Ну нет!
- Почему? Тебе не нравятся итальянские озера?
- Не нравятся.
Он все еще лежал - его убаюкивала легкая тряска вагона, и он согласился:
- Ну что ж, поедем в другое место... Куда захочешь. - Но после паузы он переспросил санным голосом: - А почему тебе не нравятся итальянские озера?
Она поглаживала кончиками пальцев лоб Антуана, его ресницы, поглаживала виски, чуть впалые, как и щеки, и не отвечала. Он закрыл глаза, и в его дремлющем мозгу засела упорная мысль:
- Значит, не хочешь говорить, почему ты против итальянских озер?
Она сделала чуть приметную недовольную гримаску:
- Да ведь там умер Арон. Ну да, мой брат, ты же знаешь? В Паланце.
Он подосадовал на свою настойчивость и все же осведомился:
- А разве он там жил?
- Да нет же; он там путешествовал. Совершал свадебное путешествие.
Она нахмурилась и немного погодя, как бы отгадав мысли Антуана, прошептала:
- Чего только мне уже не привелось в жизни увидеть...
- Ты что, в ссоре со своей невесткой? - спросил он. - Ты никогда о ней не говорила.
Поезд шел медленно. Она поднялась, выглянула в окно. Но, очевидно, услышав вопрос Антуана, обернулась, спросила:
- Что? С какой невесткой? С Кларой?
- С женой твоего брата: ты же сказала, что он умер во время свадебного путешествия.
- Она умерла вместе с ним. Я же тебе рассказывала об этом... Нет? - Она не отрываясь смотрела в окно. - Оба утонули в озере. Так никто и не узнал, как все это произошло. - Она поколебалась: - Никто, кроме, пожалуй, Гирша...
- Гирша? - воскликнул он, приподнимаясь на локте. - Значит, он был там вместе с ними? Но... тогда и ты тоже?
- Ах, не будем говорить об этом сегодня, - умоляюще сказала она и снова села. - Передай-ка мне сумочку. Ты не голоден?
Она развернула плитку шоколада, сжала ее зубами и протянула Антуану он, улыбаясь, подхватил игру.
- Так всего вкуснее, - сказала она, и в ее глазах мелькнуло что-то сластолюбивое. Неожиданно она произнесла резким тоном:
- Клара была дочерью Гирша. Теперь-то понимаешь? Через дочь я и познакомилась с отцом. Неужели я тебе никогда не рассказывала об этом?
Он отрицательно покачал головой, но больше ни о чем не выведывал, стараясь сопоставить новые для него подробности с теми, о которых слышал раньше. К тому же Рашель, как всегда, когда он прекращал расспросы, начала обо всем рассказывать по собственному почину:
- Ты не видел фотографии Клары? Я разыщу и покажу тебе. Она была моей подругой. Мы познакомились еще в младшем классе. Но она пробыла в Опере всего лишь год. Здоровье у нее было слабое, А может быть, Гирш предпочитал держать ее при себе, что вполне возможно... Мы с ней подружились. По воскресеньям я отправлялась к ней, в манеж Нейи. Тогда-то я и начала учиться верховой езде, в одно время с ней. А позже, по заведенной привычке, мы вместе катались верхом - все трое.
- Кто же это - все трое?
- Ну да - Клара, Гирш и я. А начиная с пасхи я стала заезжать за ними три раза в неделю к шести утра. В восемь мне уже следовало быть в Опере. В эту пору весь Лес принадлежал нам одним; было чудесно.
Она ненадолго замолчала. Он смотрел на нее, облокотясь на полку, и совсем притих.
- Она была сумасбродка, - продолжала Рашель, отдаваясь воспоминаниям. Очень смелая, очень добрая; обаятельная; обаятельная и немного озорная, а иногда взгляд у нее становился жуткий - совсем отцовский. В те времена она была моей лучшей подругой, а мой брат уже несколько лет был в нее влюблен: он и работал, поставив перед собой цель в один прекрасный день жениться на ней. Но Клара не желала. Гирш, разумеется, тем более. И вдруг она сразу перерешила, причем я сначала не могла понять почему. Впрочем, и во время помолвки я еще ни о чем не подозревала. А потом уже было слишком поздно вступиться я не могла. - Она помолчала. - Ну а потом, недели три спустя, я получила телеграмму от Гирша, который звал меня в Паленцу. Я понятия не имела, что он поехал к ним, но когда выяснилось, что он там, я мигом почуяла трагическую развязку. Да тут и тайны никакой нет. Ведь на шее у Клары виднелись кровоподтеки. Он наверняка задушил ее.
