– А если хищение с фабрики? – спросил Ендрых. – Или левые!
– В таких масштабах?! Отвергаю! – Проценко решительно махнул рукой.
– Тогда что же?
– А черт его знает! Думать надо, – Проценко посмотрел на Агрбу. – Что скажешь, Джума?
– Работать надо, – коротко ответил Агрба. – Может и БХСС подключить.
– Ладно, Чеслав, возьмем на заметку, – сказал Проценко. – С таможней тоже свяжемся. А этот ваш таксист-реализатор не сказал от кого получал товар?
– От одного и того же человека. Ни фамилии, ни имени, ни адреса не знает. Тот приносил раз в месяц кольца, забирал выручку, отваливал какую-то сумму и исчезал.
– Ну, а кто привлек таксиста к этому делу? С чего-то же началось?
– Этот самый неизвестный, что приносил кольца, и привлек. Однажды пришел, сказал: "Мне тебя порекомендовали. Будешь иметь хороший процент. Не хочешь – найдем другого. Твое дело – сбывать. И не задавать вопросов. Мы люди без имен, фамилий и адресов." – Солидная фирма, – Проценко потер ладонью подбородок. – Ты куда сейчас?
– Где-нибудь пообедаю, а потом – визит вежливости в наше консульское Агентство.
Проценко и Джума незаметно переглянулись, и Проценко сказал:
– Сходи-ка сначала к ним, а пообедаем вместе. Где, Джума? – обратился он к Агрбе.
– Можно в кафе "Оксана". Там у меня шеф знакомый.
– Значит давай, Чеслав, к трем сюда, – сказал Проценко.
Сдержав улыбку, Проценко спросил Агрбу:
– Что думаешь?
– Правильно сделали, что пригласили. Все-таки столько лет работали вместе, ели, пили и у нас, и у них, а теперь что ж, плевать друг другу в чай?
– Я не об этом. Я об этих кольцах.
– Тут размах чувствуется. Боюсь, что и мы влипаем. Не хотел говорить при Чеславе: помните дело азербайджанцев с рынка, которых потрошили рэкетиры? У одного при обыске нашли чемоданчик. Он прихватил его в гостинице в номере этих азербайджанцев, думал, там деньги. А оказалось, какие-то шмотки и коробка от конфет, набитая чистыми бирками бакинской ювелирной фабрики. Владельцем чемоданчика был, как показали пострадавшие, их земляк, бакинец. Познакомились с ним якобы здесь в ресторане, пригласили к себе в номер. А когда к ним заявились наши рэкетиры и пошла драка, хозяин бирок бежал без чемоданчика. Разыскать его не удалось. Не привез же он сюда эти бирки, чтоб торговать ими на рынке.
– А где чемоданчик?
Был в райотделе. Он не фигурировал нигде как вещественное доказательство.
– Ты разыщи.
– Если его не выбросили.
– И принеси лично мне. И вообще помалкивай. Тут нам инициативу проявлять ни к чему. Понял?
– Еще бы!..
26
Дело я уже знал почти наизусть. Во мне сидел зуд бывшего следователя, и кое-что я бы, конечно, решал не так, как Скорик. Но я давно не следователь, а адвокат. Посему подправлять Скорика собственными следственными действиями права не имею, моего права хватает лишь на независимую экспертизу. Случалось, осторожно, с оглядкой переступал я эту грань, но так, чтобы не давать повода прокуратуре придраться и поймать меня в нарушении закона. Как следователь, я мог посочувствовать Скорику: слишком много косвенных улик, а это всегда опасно для того, кто строит на них версию. Да и ответы Назаркевича на все вопросы Скорика были гладкими, без сучка и задоринки, без смысловой запинки, естественные, выглядели полной правдой, и пока не давали возможности Скорику уличить Назаркевича в чем-нибудь противоречивом, алогичном; они, эти ответы, именно своей логичностью, отсутствием попыток что-либо скрыть, своей утвердительностью как бы говорили следователю: "А ты попробуй, докажи, что это ложь, что мою правду можно истолковать иначе". Например: "В Богдановске вы были в каскетке?" – "Да". – "В той, что мы нашли в вашей машине?". – "Да" "Человек, в машине которого видели в Богдановске Кубракову, тоже был в такой каскетке". – "Полагаете, она сшита в единственном экземпляре, именно для меня?"… Вот и гадай, Скорик, доказывай, кто это был: Назаркевич или кто другой, хотя тебе удобней, чтоб это оказался Назаркевич, поскольку в цепи других эпизодов этот выглядит довольно убедительным и устойчивым…
Так я размышлял, сидя в маленькой комнате СИЗО, где стол и стулья привинчены к полу, а свет из единственного окна перечеркнут решеткой, тень от нее лежала на противоположной серо-зеленой стене. Лязгнули дверные запоры, ввели Назаркевича. К моему удивлению, лицо его на сей раз было совершенно спокойным, косоротила лишь странная нервическая улыбка. Когда он сел напротив меня, я сказал:
– Сергей Матвеевич, сразу хочу определить наши взаимоотношения. Я работой обеспечен сверх меры, ваши мать и жена упросили меня быть вашим адвокатом. Мои условия: от вас требуется полная искренность, правдивость, не занимать по отношению ко мне никаких поз и без совета со мною не делать никаких скоропалительных и изящных заявлений вроде того, что вы уже сделали, признав себя виновным. Надеюсь, вам все ясно?
– Ясно, – коротко бросил он.
– Вы убили Кубракову? – в лоб спросил я.
Ответил он не сразу, как-то поколебавшись:
– Нет. Но тот, кто это сделал, наверное, имел основание, она умела вызывать к себе ненависть…
Дальше говорили о характере их взаимоотношений. Его рассказ ничем не отличался от того, что было зафиксировано Скориком в протоколах допросов, разве что я добыл несколько новых деталей.
– Каким образом, колпачок от баллончика с газом попал к вам в машину? – спросил я.
– Для меня это и есть главный вопрос. Загадка.
– Машина у вас запирается?
– Кроме одной дверцы, правой передней, там замок испорчен.
– На вашей докладной на имя Кубраковой отпечатки ее пальцев. Когда вы давали читать эту докладную и где, в чьем присутствии?
– За день до поездки в Богдановск. В кабинете был еще Лагойда. Но докладную я ей дал возле двери, почти в приемной, так что он едва ли что-то слышал. Разве что секретарша Кубраковой…
– Что же вы не обратили внимание следователя на это?
– Бесполезно, он был уже зациклен на других обстоятельствах, на другом времени и месте.
– Докладная адресована Кубраковой. Почему же она оказалась у вас, в "бардачке" машины?
– В последний момент мне пришла в голову мысль кое-что изменить в ней, добавить.
– Но возить-то ее с собой, какая возникла необходимость?
– В тот день я сунул ее в "бардачок". Назавтра уехал рано утром в Богдановск. На следующий день разбил машину, повредил колено, попал в больницу. Не до бумажки этой было. Даже забыл о ней, – он посмотрел на меня, прищурившись, мол, верю или нет.
Мне полагалось верить своему подзащитному. Но вот как доказать, что было именно так, как он говорит, а не так, как интерпретирует это следователь? Чем подтвердить?..
Затем мы прошлись по другим эпизодам, я выуживал мелочи, за которые мог бы зацепиться, чтобы пробить хотя щель в доказательствах Скорика, протиснуться в нее, а затем уже рыть в глубину…
– У вас есть какие-нибудь просьбы, пожелания, Сергей Матвеевич? спросил я в заключение.
– Единственное: с любым результатом, но побыстрее.
– Не надо так мрачно, Сергей Матвеевич.
Мы попрощались, и его увели…
По дороге домой, анализируя разговор с Назаркевичем, я задал себе естественный вопрос: сколь он искренен, правдив? Я знал по опыту, что подзащитные выбирают и такую позицию: врут и своим адвокатам, боясь сболтнуть лишнее, скрывают что-то, что может стать достоянием следствия, и продолжают полностью отрицать свою вину. Назаркевич был умен. И то, что он вроде сгоряча признал себя виновным, чтобы, дескать, в суде отказаться и таким образом объявить миру несостоятельность следователя, могло быть блефом, изощрением, даже шантажом, чтобы смутить Скорика. Не учитывать этого я не мог. Но даже если за правдой Назаркевича стояла ложь, мне полагалось искать для нее защиту…
27
Скорик стирал в ванной сорочки, когда пришла Катя.
– Ты что это? – спросила она. – Я бы постирала.
– Ладно, какая разница.
– У нас новость: хотим выделиться, отпочковаться и с судебными медиками создать кооператив различных экспертиз.
– Разбогатеешь.
– Может тогда ты на мне женишься.
– И так годишься.
– По Фрейду?
– Тебе этого мало?
– Я хочу и по "Домострою"… Знаешь, кого мы намерены пригласить криминалистом? Устименко.
– Адвоката?!
– Да. По договору.
– Ну и ну!
– Как у тебя с ним?
– Нормально.
– Ты поосторожней, не отказывай. Он был сильным следователем, учти это, не разозли, смотри.
– Учитываю, учитываю, – буркнул Скорик.
– Как движется? Щерба когда приезжает? – она задавала вопросы, угадывая настроение Скорика.
