— Почему же они сражались со мной прошлой ночью?
— Потому что они тебя не узнали. Они не поняли, что ты женщина. Это настолько невероятно, чтобы беременная женщина бросалась в бой, что они, должно быть, приняли тебя за мужчину. Твоя голова обрита, ты скакала галопом, закутанная в плащ, было темно. Если кто-то и понял, что ты женщина и в придачу беременная, что для них еще хуже, то темнота защитила его от остальных орков. Теперь же они тебя разглядели.
— Занятно, — прокомментировала правительница, — действительно занятно. Жаль только, что эти их строгие правила объявляют недостойным сражаться с вооруженной женщиной, но ничего не имеют против стрельбы в нее из лука.
— Ну, знаешь ли, то есть знаете ли, не всё же сразу! — совершенно серьезно произнес Джастрин. — А знаете ли вы, что для орков еще хуже, чем сражаться с женщиной? И даже ужаснее, чем потерпеть от нее поражение? Быть обезглавленным! Пусть даже после смерти. Обезглавливание не дает воину перейти, как положено, в царство мертвых. Поэтому они так любят насаживать на колья головы людей: так они не просто убивают, но и уничтожают их вечные души.
— Ну-ка, ну-ка, повтори, — заинтересовалась Розальба, — то есть даже если орки, перед тем как подохнуть, убивали, увечили людей и сносили им головы, то они все равно имеют полное право оказаться в царстве мертвых — при том лишь условии, что у них самих всё еще держатся на плечах головы?
— Да, именно так.
— И что же, по мнению орков, ждет их в царстве мертвых?
Джастрин неопределенно махнул рукой.
— Почти то же, что нравится оркам при жизни, да еще и в немереном количестве. Но только при условии, что умерший орк всегда храбро сражался на стороне орков и что у него даже после смерти осталась голова на плечах. Любой орк предпочтет сгореть заживо или умереть под пытками, чем в собственной кровати, но зная, что потом ему отрубят голову.
— Правда?
Королева пересекла площадь и подошла к колодцу, возле которого лежали два раненых солдата.
Когда она отошла настолько, что не могла их слышать, Лизентрайль вновь подал голос.
— Она жена Эльфа? — спросил он. — Значит, она ведьма.
Многие из солдат приблизились к ним, пытаясь понять, что происходит.
Ранкстрайл кивнул, и ему опять пришла в голову мысль, что она — прирожденный командир, каких мало.
— Да уж, теперь понятно, почему Эльф ничего не боялся — с такой-то женушкой! Эй, капитан, а Эльфа-то как убили? Небось нелегко им пришлось: он один мог выстоять против целой армии.
— Они взяли в заложники его дочь, совсем еще ребенка. Эльфу пришлось позволить им убить себя, иначе они убили бы девочку, — пояснил капитан.
— Грязное дело. И вправду грязное. Капитан, а ты-то откуда все это знаешь? Тебе дочка Судьи рассказала? А по мне, так он не помер. Небось только притворился.
— Нет, он действительно умер, — ответил капитан. — Его тело сожгли, и потом, там, где пролилась его кровь, выросли ромашки, как было и с драконом. Эльф точно умер. Ей, дочке Судьи, рассказал об этом ее отец.
— Так королева из-за этого такая бешеная? А чего она на нас-то взъелась? Это что, мы, что ли, ее мужа убили? Дракона — да, мы убили, а мужа ее мы и пальцем не тронули.
— Но мы служили этому безумцу и преступнику, — ответил капитан, — и это бесчестие будет преследовать нас всегда. Нас и наших детей. Бесчестие — это замкнутый круг, из которого уже не вырвешься.
— Не говори глупостей, капитан, мы же наемники. Разве нам суждено дожить до рождения наших детей? Не говоря уж о том, что вряд ли найдется женщина, которая на нас вообще захочет посмотреть. Эй, капитан, — внезапно спохватился Лизентрайль, — у тебя есть какая-нибудь идея насчет того, что нам есть и где спать? Ежели мы подохнем, ромашки точно не вырастут и никто даже не заметит этого, так что, может, мы хотя бы поедим перед смертью? Мы как бешеные скакали целый день на пустой желудок, чтобы попасть в город, осажденный орками, где были бы рады от нас избавиться. Если даже орки не сдерут с нас шкуру, то ведьма уж точно вздернет на виселице… Как говорила золовка одной моей кузины, во всем надо видеть что-нибудь хорошее…
Ранкстрайл все еще смотрел на правительницу. Ей было не занимать ума, смелости и умения быстро принимать решения. К сожалению, она также отличалась способностью мыслить логически, а логика в настоящий момент была не на его стороне.
Если только она сможет удержаться от несправедливости, к которой ее толкают боль и ярость, она будет великой королевой.
Аврора, окаменев, наблюдала за столкновением королевы и капитана. Неожиданно через двор пробежала маленькая босая девочка с черными кудрями и в голубом переднике. С радостным смехом она бросилась в объятия Авроры, и та счастливо улыбнулась ей в ответ.
Королева тут же оказалась возле них.
— Не смейте дотрагиваться до моей дочери, — прошипела она.
Улыбка исчезла с лица Авроры, так же как и с лица девочки. Голубые глаза малышки и зеленые глаза принцессы настолько потускнели, что казались серыми. Аврора опустила ребенка на землю и повернулась к королеве.
— Моя госпожа, — спокойно проговорила она, — прошу прощения, но я не давала вам повода думать, что я могу сделать ей что-то плохое.
— Не смейте дотрагиваться до моей дочери. Никогда, — повторила королева, взяв девочку на руки.
Среди присутствующих — воинов, горожан, матерей с освобожденными детьми на руках — наступило полнейшее молчание, прерываемое лишь редким кудахтаньем далигарских кур.
— Моя госпожа, я спасла вам жизнь.
— Да, от орков, — подтвердила Роби. — Ведь без меня спасти Далигар невозможно, и, очевидно, вы и ваш отец все-таки очень дорожите этим городом. Объясните мне сначала, каким образом вам удалось пройти невредимой по занятым орками землям и откуда они знали, где мы храним припасы. И объясните мне это как можно подробнее, а то я сама никак не могу понять.
Аврора не отвела взгляда, ее зеленые глаза твердо смотрели в темные глаза королевы.
— Мое платье и мой конь практически незаметны в темноте и тумане. Кроме того, я знаю короткий путь, который позволяет срезать излучину Догона. Он пролегает среди колючек и кустов, и найти его может лишь тот, кто уже прошел им однажды. Так я добралась до Варила, и тем же путем мы с солдатами пришли обратно. Орки не знают об этой дороге, поэтому она свободна. Что касается карты города, возможно, ее передал им мой отец. Он пытался договориться с орками. Он предал Варил, обменяв план шлюзов на мир с Далигаром. Теперь он пытается обменять Далигар на что-то еще. Я дочь моего отца, госпожа, это невозможно отрицать. Но одного этого недостаточно, чтобы так сомневаться во мне. Я — это я, моя госпожа, а не мой отец.
— В ваших жилах течет кровь вашего отца, вы — его дочь. Ваши руки — той же формы, что и у человека, который приказал уничтожить моего супруга, взяв в заложники мою дочь. Вы похожи на него лицом, у вас такая же улыбка. Почему я не должна бояться, когда теми же руками вы обнимаете мою дочь? Почему я не должна ожидать, что вы, взяв ее в заложники, убьете меня и ребенка, которого я ношу под сердцем? У нас говорят, что яблочко от яблони недалеко падает. Как уже заметил ваш друг капитан, орки у порога не оставляют мне выбора, но предупреждаю вас: не смейте трогать мою дочь, не смейте даже смотреть в ее сторону, не то я лично убью вас.
Лицо Авроры потемнело. Ее глаза канули в пустоту.
— Госпожа, — вмешался капитан, который не мог больше вынести этой сцены, — дама Аврора скакала ночь напролет, чтобы прийти к вам на помощь, на каждом шагу рискуя своей жизнью. Она рисковала жизнью по прибытии в Варил, по крайней мере вначале, когда ее приняли за разведчика ее отца, уже подозреваемого в предательстве. Она рисковала ею сейчас, когда мы пришли к вам на помощь, избавив детей, захваченных орками, мужчин и женщин, пытавшихся освободить пленников, и вас саму от неминуемой ужасной гибели. Но особенно принцесса рисковала этой ночью, когда она, хрупкая женщина, благодаря лишь своей отваге и своему коню в одиночку пересекла лагерь орков, рискуя гораздо большим, чем собственной жизнью. Что касается меня, то я признаю свою вину и готов ответить за нее так, как вам будет угодно, когда осада будет снята. Но я требую справедливости для моих солдат, которые покинули город, где к ним относились как к друзьям и освободителям, и пришли сюда сражаться, а может, и умереть за вас. Как вы можете быть такой жестокой?
— Ни вы, ни кто-либо другой не имеете права требовать от меня чего бы то ни было. Вы спасли меня, это правда, но, повторяю, без меня город погиб бы, и спасти меня — значит не желать, чтобы город достался оркам. Я видела, как стрелы пронзали тело моего мужа, моя дочь должна была смотреть, как он умирал. И вы называете себя сторонником моего супруга! С такими сторонниками и врагов не надо. Если бы вы не убили дракона, Йорш был бы непобедим. Если вы стали его соратником, то почему же вас не было рядом с ним, почему вы не пришли ему на помощь, когда его убивали? Как я могу быть такой жестокой? Я старательно учусь этому каждый день, — сухо ответила королева. — Господа, единственный воин, наделенный не только бесконечным мужеством, но и учтивостью, был убит как бродячая собака. Лишь моя жестокость отделяет теперь моих детей от смерти, и я клянусь вам, что этой жестокости я ни для кого не пожалею.
