— Комнату? Я даю приют честным морякам, а не лесным бродягам, — буркнул он.
— С каких это пор, боцман, наш общий друг Мартино стал моряком? — тихо сказал Руи, перегибаясь через стойку.
— Держись, дружок, от меня подальше, не наклоняйся, а то у меня иногда кулак, не пойму отчего, сам выскакивает. Никакого Мартино я не знаю. Иди справляйся у инспектора полиции сеньора Педру Маттиаса.
— Обязательно воспользуюсь вашим мудрым советом, сеньор боцман, но бесчеловечно оставлять истекающего кровью товарища, когда он нуждается в медицинской помощи, — громко, чтобы слышали сидевшие в салуне гости, сказал Руи и уже тише добавил:
— Мы ищем Мартино, чтобы передать ему привет от папаши и крестных. Кстати, где отыскать Одноглазого Чарли? Намечается небольшой заказик от папаши Мартино. Понятно?
— Ну, если истекает кровью, то нате ключ, волоките его в ту комнату. Я сейчас принесу белье, — уже миролюбивей громко ответил Мануэль.
Обстановка тесной комнатки состояла из трех двухъярусных коек, скамеек-рундучков и стола посредине. Широкое и высотой чутъ ли не во всю стену окно выходило на реку.
— Ребята, снимите с меня эти вонючие тряпки, — взмолился Сергей.
— Потерпи, Саор. Сейчас отдышишься, — успокоил Отега, освобождая Сергея от тряпок.
— Выходит, кровотечение кончилось, так, что ль? — спокойно Мануэль, входя в комнату со стопкой белья и одеял. — А теперь ты, культяпый, быстро выкладывай, что у тебя за душой!
Руи повторил, что их прислали Макалуни и Грасильяму, чтобы передать Мартино ряд инструкций, и попросил помочь переправить Сергея к чехословацкому консулу.
— Ладно! Ждите! — открыв дверь в салун, крикнул он с порога. — Жратву сейчас принесу, только денежки вперед! На кредит не надейтесь!
Через несколько минут Мануэль снова вошел с подносом, на котором стояла бутылка кашасы, стаканы, тарелки с жареной рыбой, накрытые полотенцем. Поставив поднос на стол, он вдруг сорвал полотенце, схватил с подноса кольт и направил его на Руи. В тот же миг в окне появилась еще чья-то фигура с автоматом.
— Ни с места! Руки вверх! — тихо проговорил Мануэль.
— Я, боцман, гимнастикой обычно занимаюсь по утрам, — спокойно сказал Руи, подымая руки. Все последовали его примеру.
— Руи, погляди, дружище, в окошко. Не узнаешь? — спросил Лоренцо.
— Ба! Никак Мартино! Крест господень! Какая встреча! Оркестр — туш! Наследный принц собственной персоной, — раздались иронические реплики.
— Довольно болтать! Вы зачем явились сюда? — спросил Мартино, перешагнув через подоконник в комнату и не опуская автомата.
— Вознеся руки к небу, я обычно разговариваю с богом, а не со смертными сеньорами, — ответил Руи. — Убери-ка, Мартино, эти штучки, если хочешь получить письмецо от своего августейшего папаши и ученых старичков.
— Кстати, Мартино, — вставил Кано, — Агурто и Фаб приказали долго жить. Вели этому старому пирату поставить нам вместо кашасы пинту доброго американского виски, помянем грешников.
— Ладно, опускайте руки. Садитесь! Ты, Мануэль, иди в салун, чтоб никто сюда не заглядывал. Ну, кто у вас за главного? — спросил Мартино, усаживаясь на рундук.
— Вот этот русский парень. Его зовут Саор. Знакомьтесь, — ответил Руи. — Надо ему помочь выбраться отсюда на родину.
Сергей дал Мартино письмо Грасильяму. Тот не спеша прочел его, поднял голову, обвел всех взглядом:
— Простите, друзья. Не поверил вам…
— Давай, парень, без этих штучек! Ближе к делу!.. — оборвал его Руи.
Через час Руи уехал на первом же проходящем пароходике в Манаус, где, по наведенным справкам, находился Одноглазый Чарли. Свидание Сергея с чешским консулом должен был устроить Мануэль. В этот день Карела Грдлички дома не оказалось, он был в отъезде и поэтому пришел по вызову только на следующее утро.
Его провели к «раненому».
Выслушав просьбу Сергея, Грдличка ответил, что он может предоставить Сергею убежище, если ищущий убежища, то есть Сергей, поставит его, консула, перед свершившимся фактом — переступит границы его усадьбы, на которую распространяется право экстерриториальности. В противном же случае он, консул, обязан предварительно испросить согласие своего посольства в Рио.
— Сегодня воскресенье. Наверно, все работники посольства на пляже в Копакабане, — подумал вслух Грдличка. — Дежурный сам этого не решит, значит, ответ придет только завтра. Вам здесь пока, ничто не угрожает, соудруг Гратчев, потерпите еще сутки. Ну, а если… Кстати, если вздумаете прокатиться по реке, то имейте в виду, к моей усадьбе можно подплыть на лодке. Она находится вон у того створа на мыске. Там стоит пристань-купальня с флагом, а с наступлением темноты горит трехцветный фонарь. Сейчас я удаляюсь. Повязку на голове смените: оставляю для этого бинт. На всякий случай, — тут Грдличка лукаво улыбнулся, — можете пожаловаться посетителям вашего отеля на мою жадность. Я, мол, отказался осматривать раненого, так как у него нет денег заплатить мне за визит, но я был все же великодушен, оставив ему бинт, — еще раз улыбнулся чех и откланялся.
— Что-то я не понял этого доктора. Почему он сам не «перевязал тебе голову? — спросил Лоренцо, когда закрылась дверь.
— Он же не только врач, но и консул. Представь себе, что меня захватит полиция.
Тогда сразу же обнаружится, что я не ранен. Возникнет вопрос: зачем же было тогда вызывать врача и зачем он делал перевязку здоровому человеку?
Следовательно, он пособник мой и пытался мне помочь скрыться. Для консульского работника это означает вмешательство во внутренние дела государства, в котором он аккредитован. Теперь же Грдличка может хоть на костре клятвенно присягнуть, что он меня не осматривал, поэтому не знает: ранен я или нет. И это правда.
— Верно! — ударил Отега ладонью по столу. — Теперь я понял его намек и насчет пристани-купальни. Он сказал это неспроста и нам надо иметь это в виду.
Давайте-ка заранее поглядим, где эта пристань?
— Я знаю где. Вон на том мыске со створом, — сказал Мартино. — Надо только, чтобы ваша гайола была все время наготове.
— Все в порядке, — отозвался Отега. — Она здесь, прямо под окном. Заводится мотор с пол-оборота. Я наладил его еще с вечера.
Как вскоре пригодились эти предосторожности!
Репортер сантаренской вечерней газеты Муано Мармаре в поисках сенсаций частенько заглядывал в порт. Правда, пока он еще не подцепил ни одной сенсации, кое-как перебиваясь хроникерскими заметками о драках между матросами, мелких кражах, найденных утопленниках. За эти честно выстраданные заметки он получал от шефа-редактора по двадцать пять — пятьдесят сентаво за строчку. Мало, очень мало, но, слава мадонне, было хоть на что жить. Конечно, если б он, Мармаре, был чуть-чуть побойчее, не так… робок. Робкий репортер! Это же нонсенс, бессмыслица! Но что поделаешь, если он от рождения робок. И каждый раз, когда надо было взять интервью, Мармаре долго ломал голову, внутренне краснел, не зная с чего начать, какой вопрос задать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
