— Раз уж мы здесь одни, — наконец сказал он, — воспользуюсь-ка я случаем и спрошу тебя об одном деле. Узнал ли ты точно, на каком условии этот самый домовой, что заколдовал тебя, согласен снова превратить тебя в человека?
— Я слыхал только об одном: я должен доставить белого гусака целым и невредимым на север в Лапландию, а потом снова на юг — в Сконе.
— Так я и думал! — каркнул Батаки. — Вот почему, когда мы встретились в последний раз, ты так гордо говорил о том, что ничего нет на свете хуже, чем изменить другу, который надеется на тебя. Надо бы все же поподробнее справиться у Акки об этом уговоре. Знаешь, ведь она сама побывала у вас в Вестра Вемменхёге и беседовала с домовым.
— Акка мне ни слова об этом не говорила, — забеспокоился мальчик.
— Наверно, она сочла, что лучше тебе не знать, какое условие ставит теперь домовой. Ей, ясно, больше хочется помочь тебе, чем Мортену-гусаку.
— Просто удивительно, Батаки, как тебе всякий раз удается опечалить и встревожить меня! — вздохнул мальчик.
— Может, так оно и кажется с виду, — ответил ворон, — но на сей раз ты будешь мне благодарен, когда я передам тебе слова домового. А сказал он так: ты снова станешь человеком, если доставишь домой Мортена-гусака и матушка твоя его зарежет.
Мальчик вскочил.
— Не иначе, ты это придумал мне со зла! — вскричал он.
— Можешь спросить саму Акку! — каркнул Батаки. — Вон она летит в вышине со всей стаей! И не забудь предания, которые я нынче тебе рассказал! Помни: как бы ни было трудно, всегда есть путь к спасению! Надо его только найти! Меня порадует, когда я увижу, что тебе это удалось!
XLVIII ВЕРМЛАНД И ДАЛЬСЛАНД
Среда, 5 октября
На другой день во время привала, когда Акка щипала травку чуть поодаль от других диких гусей, мальчик улучил минутку и спросил ее, правда ли то, что ему рассказал Батаки. И Акка подтвердила: да, ворон правду говорил. Тогда мальчик взял с гусыни-предводительницы клятву, что она не откроет эту тайну Мортену. Ведь большой белый гусак так отважен и благороден! Мальчик очень боялся, что Мортен может сам навлечь на себя беду, если узнает, каково условие домового.
Потом Нильс угрюмо и молчаливо сидел на спине гусака, понурив голову и ничего вокруг не замечая. Он слышал, как дикие гуси кричали гусятам, что стая влетает в Далекарлию. Что сейчас, в горах севера, они увидят вершину Стедьян! Что они летят над рекой Эстердальэльвен и вот уже приближаются к озеру Хормундшён. А теперь, мол, под ними долина реки Вестердальэльвен! Но мальчик глядеть на все это не желал. «Видно, придется мне всю жизнь летать с дикими гусями по свету, успею еще всласть насмотреться на здешние края, пожалуй, даже больше, чем мне бы того хотелось», — равнодушно думал он.
Он ничуть не оживился и тогда, когда дикие гуси закричали, что они прилетели в Вермланд, и река, вдоль которой они мчатся на юг, — это знаменитая Кларэльвен! «Я уже видел столько рек! — думал он. — Стоит ли эта того, чтобы смотреть на нее?»
Но даже если бы ему этого хотелось, он бы не так уж много и увидел. Ведь в северном Вермланде ничего нет, кроме бескрайних однообразных лесов, сквозь дремучую чащу которых петляет река Кларэльвен, узкая, богатая водопадами. И лишь кое-где попадаются то приземистые, даже без труб лачуги, где живут финны, то яма углежога, то подсека — вырубленное, расчищенное под пашню место в лесу. Но вообще лес тянется так нескончаемо, что можно подумать, будто находишься еще далеко-далеко на севере, в Лапландии.
Дикие гуси опустились на подсеку у самого берега реки Кларэльвен, и пока они разгуливали там, щипля свежие, только-только выбившиеся из земли всходы озимой ржи, мальчик бродил по лесу. Вдруг он услыхал смех и веселый говор. Семеро рослых, крепких парней шли с котомками на спине и топорами через плечо. В тот день мальчик ужасно тосковал по людям и страшно обрадовался, когда все семеро работников сняли свои котомки и уселись на берегу реки — отдохнуть.
Они болтали без умолку, а мальчик лежал, спрятавшись за кочкой, и наслаждался, слушая голоса людей. Вскоре он узнал, что они вермландцы, а идут в Норланд — искать работу. Ну и веселый же был народ эти вермландцы! И им было о чем порассказать, так как они работали уже в самых разных местах. Но в разгар беседы одного из них угораздило сказать, что, хотя он исходил Швецию вдоль и поперек, места красивей, чем Нурдмаркен в западном Вермланде, откуда он родом, ему видеть не доводилось!
— Я признаю, что ты прав, только если ты назовешь вместо Нурдмаркена — Фрюксдален, откуда родом я, — вмешался другой работник.
— А я из Йоссехэрада, — подхватил третий. — И могу сказать: там куда красивее, чем в Нурдмаркене и Фрюксдалене, вместе взятых.
Оказалось, все семеро были из разных концов Вермланда, и каждый из них считал свои родные края лучше и красивее других. Тут пошла такая перебранка! Но никто не мог убедить других, что прав он; казалось, они тут же станут злейшими врагами. Вдруг к ним подошел какой-то прохожий — старик с длинными черными волосами и маленькими прищуренными глазками.
— О чем тут спор, молодцы? — спросил он. — Вы так орете — на весь лес слышно!
Один из вермландцев быстро повернулся к незнакомцу:
— Ты, верно, из финнов, раз бродишь тут в лесной чащобе?
— Да, так оно и есть! — ответил старик.
— Вот хорошо! — обрадовался парень. — Слыхал я не раз, будто вы, финны, разумом не обижены!
— Добрая слава — дороже золота! — признался старик финн.
— А мы вот сидим да спорим, где в Вермланде красивее всего. Не рассудишь ли ты, кто прав, чтобы нам не рассориться вконец.
— Ну что ж, рассужу, как умею, — согласился старик финн. — Но придется вам набраться терпения и послушать одно старинное предание.
— В былые времена, — начал финн, опускаясь на камень, — край к северу от озера Венерн казался людям просто страшным — одни голые скалы да горные кручи. И жить там было вовсе невозможно: ни дорогу проложить, ни лес выкорчевать. Зато край к югу от озера Венерн был благодатным, и землю там было легко возделывать, точь-в-точь как и теперь.
И вот там-то, к югу от озера Венерн, жил один богатый человек. Было у него семеро сыновей — сильных, ловких, но нравом гордых и упрямых. Так что частенько случались между ними распри да споры — каждому хотелось слыть умнее и лучше других.
Не по душе были отцу их вечные раздоры, и надумал он положить им конец. Призвал он к себе однажды сыновей и спросил, не хотят ли они узнать, кто из них самый умный и достойный.
Сыновья охотно согласились. Лучшего испытания они и не желали.
— Сделаем так, — молвил отец. — Знаете ли вы, что к северу от этого маленького озерца, что зовется Венерн, есть невспаханная пустошь? Лежит она неподалеку от нашего хутора, вся в буграх да камнях, и никакой-то пользы нам от нее нет. Возьмите-ка вы завтра поутру свои плуги, отправляйтесь туда да вспахивайте землю, покуда не стемнеет. А вечером я приду и погляжу, кто сколько успел за день, кто из вас лучше справился с работой.
На другое утро, не успело еще солнце взойти, а семеро братьев уже стоят наготове с лошадьми и плугами. Любо-дорого на них глядеть: лошади вычищены так, что даже лоснятся, стальные плуги так и сверкают, а лемехи у них наново отточены. Помчались тут лошади во весь опор! И вот они уже у озера Венерн! Свернули тогда двое братьев в сторону — захотели озеро объехать, однако старший прямиком в озеро покатил.
— Стану я еще такой малой лужицы страшиться! — сказал он об озере Венерн.
Как увидели другие, какой он храбрый, не захотелось им в грязь лицом ударить. Влезли они на плуги да и погнали лошадей прямо в воду. Лошади-то были рослые и не скоро еще опору под ногами потеряли. Но потом пришлось им вплавь пуститься, а плуги следом по воде потянулись. Только устоять на тех плугах было нелегко и кое-кто из братьев-смельчаков, держась за плуги, начал озеро переплывать, а кое-кто и брода искать. Однако все счастливо перебрались на другой берег и стали вспахивать пустошь. А была та пустошь не чем иным, как земельными угодьями, что зовутся ныне Вермланд и Даль, или Дальсланд.
Старший брат взялся в самой середке пахать, двое помладше — от него по обе стороны встали, а двое других, почти их погодки, — рядом с ними места заняли. Двое же меньших каждый свою борозду вспахивал — один у западного края пустоши, другой — у восточного.
Старший брат проложил сперва прямую и широкую борозду; пустошь-то внизу у озера Венерн была совсем ровной, и возделывать ее было легко. Работа у него ладилась, пока он на валун не наткнулся. И до того большой валун попался, что никак его было не обогнуть! Пришлось плуг через него перетаскивать. Потом всадил старший брат изо всех сил лемех в землю да и прорезал борозду — широкую и глубокую. Однако спустя час встретилась ему полоса земли — твердая-претвердая! Пришлось и через нее плуг перетаскивать. А как повторилось это с ним еще раз, разозлился он вконец: ну никак борозду одинаково широко и глубоко не провести!
