— Да что вы, батенька! Нос — самый раз!.. Ну, разве чуточку поболе, чем был прежде.
— Спасибо, спасибо, доктор. Когда же вы мне меня покажете?
— Еще несколько деньков терпенья: сживутся получше швы. Очень скоро. Уверяю вас, все будет хорошо. Однако, милый Андрей Григорьевич, теперь уж позвольте вам сказать… Я интересовался подробностями вашей ситуации… Когда вы чуть не сгорели… Ну, свет, вы родились в рубашке!
— Вы хотите сказать, Михаил Иванович, мне повезло?
— Если не подыскать более сильных слов для такого везения!
— Вы знаете, мне всегда очень везло. Я думаю, испытатель должен обладать этим везением. Иначе ему никак нельзя. Ну, посудите хотя бы… — Андрей опять помедлил. — В войну я должен был перегнать из Мурманска самолет «китихаук» — мы получали эти «топоры» из США, — и один из них я должен был перегнать в НИИ ВВС.
Собрался целый полк таких самолетов, направлявшихся на фронт, и я намеревался пристроиться к этому полку в качестве попутчика до Москвы. Но мы застряли в Мурманске на несколько дней из-за погоды.
Потом погода как-то вдруг разъяснилась, и мы получили срочную команду лететь. Но я что-то замешкался — уж и не помню почему — и, когда прибежал на аэродром, как говорится, "весь в мыле", гляжу: моего «кити» нет… Оказывается, на нем уже взлетел один из летчиков перегоночного полка. Я — к его командиру, а он мне: "Да плюнь, какая разница, самолет как самолет… Ну перепутал парень, не поднимай бузы! Лети вон на том, на котором должен был он лететь… А?.."
Я так и сделал и успел пристроиться к ним, пока они канителились, крутясь и набирая высоту над аэродромом.
Ладно, пошли… А через полчаса вижу — один самолет запарил мотором и пошел вниз… Он так и затерялся из глаз, в болотах, в тундре, а мы полетели дальше и прилетели в Москву.
А потом выяснилось, что это был как раз мой самолет, на котором я должен был лететь; у него произошло разрушение в моторе…
— А летчик уцелел? — спросил Светлаков.
— Да, он выпрыгнул… Потом, правда, ему пришлось «покукарекать», пока вышел к людям.
7. Цепь везений
"А что, ведь и правда — бесконечная цепь везений, — подумал Андрей. — Ну хотя бы везенье первое: как я попал в летную школу".
И Кочеткову вспомнился Ленинград, 1925 год.
Он тогда мостил дороги на Кировских островах. Руководили дорожным строительством приглашенные немецкие инженеры.
Рядом с Новой деревней был аэродром, и там целыми днями стрекотали самолеты.
Как-то ранней весной прочел он объявление, что идет набор в Военно-теоретическую школу летчиков, в «Теорку», как ее тогда в Ленинграде называли, и Андрей твердо решил податься в летчики.
У ворот школы выяснилось, что явился он поздно, что набор уже прекращен и теперь нужно ждать следующего года.
"А, была не была, не расстреляют!" — отважился Андрей и попросил часового пропустить его к начальнику школы.
Тому доложили, что на прием рвется комсомолец-строитель.
Комдив Клышенко, высокий и худой, с болезненным лицом и бородкой клинышком, как у Дзержинского, услышал от Андрея несложное объяснение, что "уж очень захотелось летать, глядя на летающие самолеты…". Андрей говорил это, краснея, не поднимая головы, и видел перед собой только орден Красного Знамени на груди комдива.
"Попробуем включить тебя в поток", — сказал начальник школы и вызвал делопроизводителя.
На другой день Кочетков прошел сразу три приемные комиссии: мандатную, общеобразовательную и врачебно-экспертную. На третий день он надел шинель курсанта Военно-теоретической школы летчиков. Шинель торчала на нем колоколом. Старшина сразу же приметил Кочеткова и выставил напоказ перед строем: "Смотрите, как не нужно носить шинель!"
…Или вот хотя бы везенье второе…
Закончив в декабре того же года «Теорку», он остановился перед выбором: в какую практическую школу ехать? В Оренбургскую, Борисоглебскую или Качинскую?
Знающие люди ему говорили: "Имей в виду, в Качинской порядки строгие: чуть что — и вылетишь на "ундервуде"!"
Но Андрей решил: "Если уж суждено вылететь из школы — ничего не поделаешь. Зато если уж научусь, так научусь!"
В январе 1928 года в стенгазете Качинской школы появилось сообщение под крупным заголовком:
"Грачи прилетели!"
Среди этих грачей оказался и Кочетков.
Он попал в группу инструктора Михаила Алексеева.[8]
Это был молодой летчик, оставленный в школе инструктором после окончания ее и вопреки своему желанию. Он стремился летать в боевой части, терпеть не мог инструкторской работы, отличался неплохими знаниями, в силу которых позволял себе несколько свысока относиться к юношам, в общем-то, по возрасту — своим сверстникам. Такая беда бывает со многими молодыми людьми, этого не следует скрывать. А впрочем, Михаил Алексеев летал и храбро и красиво.
Но не будем забывать главного: всеми фибрами своей рвущейся в воздух души он не терпел учебной, требующей адского терпенья и выдержки работы с людьми.
Поэтому в первый же день он выстроил свою группу и очень внушительно сказал: "У меня не будет никаких поблажек, и всех слабо успевающих я незамедлительно стану представлять на отчисление!"
После этой короткой прелюдии инструктор предложил Кочеткову лететь с ним на учебной «аврушке» одним из первых.
…Андрею вспомнилась бесконечная вязь словесности, которую ему пришлось выслушать по одностороннему телефону от инструктора в продолжение пятидесяти полетов… Затем настал день, когда инструктор представил его командиру отряда на отчисление.
Среди намеченных Алексеевым для вылета на «ундервуде» Кочетков был не один, и командир должен был слетать с каждым по разу. Андрей собрал все силы, старался лететь как можно лучше, держал на разворотах чуткий шарик прибора в центре, перед следующим разворотом прибавлял на десять километров скорость, опуская «аврушке» нос. И командир отряда не вмешивался в управление и не говорил ни слова.
Кочетков был готов ко всяким подвохам: говорили, что проверяющий неожиданно выключает мотор, может резко сбавить скорость, проимитировать еще какую-нибудь неожиданность, но все шло нормально, и ученик успешно выполнил задание.
Вдруг Андрей услышал: "Где аэродром?!"
Этого вопроса он не ожидал. Глянул по сторонам: вокруг ничего!.. Грудь обожгло подкатившее волнение.
Но, видно, и здесь Андрею помогло его везенье. Его вдруг осенило:
— Аэродром под нами!
— Правильно, — услышал он в пухлый наушник голос командира и его спокойное дыхание. — Пошли на посадку.
После этой проверки инструктору, очевидно, была выдана сильная взбучка, и он принялся за дело добросовестней.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
