В батальон каждый день прибывало пополнение, прибыло много молодых офицеров из училищ. Тогда я познакомился с Костей Вяткиным, Димой Шишковым, с которыми меня связала потом фронтовая дружба.
Мне, как командиру отдельного артиллерийского взвода, была положена верховая лошадь. Пушки были на конной тяге, а один из ездовых был казах лет под пятьдесят, если не старше, и с первых дней относился ко мне, как к сыну. Не знаю, где, но он отыскал мне прекрасную скаковую лошадь по кличке «Казбек». Тогда я носил длинную кавалерийскую шинель, а мой ездовой подарил шашку. Если меня куда-нибудь вызывали или было свободное время, когда отводили в тыл, я надевал обязательно шашку, садился на лошадь и скакал (мне же не было 19 лет – мальчишка!). Один раз я спокойно ехал на лошади, как невдалеке разорвался снаряд, потом второй, третий; лошадь взяла в галоп. В довольно густой сосновой роще пришлось пригнуться к гриве лошади, я еле успокоил её.
При формировании дивизии было много свободного времени, и начальство особенно не следило за порядком. Мы, молодые офицеры и солдаты, часто собирались вместе, пели песни, рассказывали анекдоты.
В минуты затишья
Как-то раз к нам подошёл молодой лейтенант и начал расспрашивать о настроении солдат, о нашем житье-бытье; мы даже подумали, не провокация ли это, но вскоре появилась заметка в дивизионной газете «Воин Родины» о наших сборах с маленькой фотографией группы офицеров и солдат. Так в первый раз я познакомился с корреспондентом газеты Василием Субботиным.
Недалеко от нас стоял отряд службы ВНОС (воздушное наблюдение, оповещение и связь), отряд состоял почти полностью из девушек 18–25 лет. Они часто приходили в наше расположение и все вместе устраивали импровизированные концерты. Тогда я познакомился с маленькой курносенькой девчонкой Валей, фамилию не знаю, может быть, и не спросил у неё. На фронте называли друг друга или по званию, или по имени.
Она всегда садилась рядом со мной, когда пели песни, рассказывали анекдоты, всякие небылицы и случайности. Если её что-то заинтересовывало, она брала мою руку и по-девичьи сжимала, а когда рассказывал я, не сводила своих карих глаз с меня. Она была из детского дома, поэтому чувствовалось, что ей не хватало ласки, но компанию она любила. Мы долго гуляли по окрестным местам, если Вале не надо было идти на дежурство, всегда провожал ее до места расположения их отряда. Валя любила закаты, и, если она не дежурила, я появлялся на коне, привязывал «Казбека» к дереву, и мы уходили к обрыву реки. Свесив ноги над кручей, Валя запевала вполголоса какую-нибудь песню, а чаще всего «Хаз Булат…», почему, не знаю. Потом, много лет спустя, когда я услышал мелодию Мусоргского «Рассвет на Москве-реке», я вспоминал эти встречи. Но рассветов мы не встречали, в одиннадцать вечера в их отделении всегда была поверка, не хотелось неприятностей. На ночь я свой взвод тоже не мог оставить. Когда Валя не могла прийти, обязательно просила передать привет или отправляла записочку (она называла её «послание»). Я не скажу, что у нас была любовь, но влечение друг к другу было. О любви никогда разговор не заходил, наверное, понимали обстановку.
Река Ловать богата рыбой, особенно – судаком. Мы изредка лакомились рыбкой. Собиралось двое-трое, брали противотанковую гранату, вкручивали от «лимонки» запал и бросали в воду. Граната взрывалась, а на поверхность всплывала оглушённая рыба: судаки, окуни, плотва… Теперь не зевай, бросайся в воду и успей подобрать улов, иначе рыба после 2–3 минут оправится и уплывёт. Некоторые умудрялись брать не гранату, а мину, у этой заряд в четыре раза сильнее. Тут без лодки не обойтись – один гребёт в полную силу, а другой бросает мину с кормы. Пока мина взорвётся, успевали отъехать метров на 15, но всё равно лодку подбрасывало довольно сильно, зато улов был значительней. Конечно, всё это запрещалось, но очень хотелось рыбки, кроме того, части, стоящие на формировании, кормили неважно.
Вскоре я получил взвод, сформированный полностью, провёл обучение с новым составом и получил приказ занять огневые позиции на одном острове в дельте Ловати. Я погрузил орудия и расчёты на плашкоуты, и, как только стемнело, катер оттащил плашкоут к месту назначения. Мы под прикрытием темноты выгрузились, замаскировали орудия, заняли, на всякий случай, круговую оборону, выставили часовых.
Я разрешил солдатам отдыхать, запретив разжигать костры, курить и громко разговаривать. Вместе с расчётами мне придали пехотный взвод под командованием Вяткина. Остров был тот самый – против Чертицка, куда хотели уплыть немцы, когда подбили их катера. Вторая ночь прошла в оборудовании огневых позиций, расчистке секторов обстрела, определении мест дислокации пехотных отделений, места нахождения офицеров, налаживании связи между расчётами, и только в третью ночь мы подумали о строительстве укрытий для отдыха.
Днём мы старались не обнаруживать себя. Пищу на сутки, двое или трое, доставляли из Чертицка ночью. Я на каждые сутки получал пароль, так как по реке курсировали ночью наши катера. Проплывая по реке, судно должно было дать условный световой сигнал, если не было сигнала, мне разрешили бить на поражение, – могли появиться немецкие суда. Ночью орудия всегда были приготовлены к бою, и каждый расчёт находился у орудия.
Один раз катер выскочил из-за поворота реки и не сделал опознавательного сигнала. Я дал предупредительный выстрел, снаряд разорвался метрах в пятидесяти перед катером. Катер остановился и просигналил. Я не знаю, с какой целью был такой маневр, и ожидал нагоняя от начальства, но никто никуда меня не вызывал, поэтому я заключил: на катере допустили ошибку и не желали огласки.
Раза два немецкая корректирующая «рама» появлялась над нами, но обстрела позиций не было. Мы были прекрасно замаскированы. Обычно «рама» пролетала глубже в тыл и возвращалась обратно. Иногда, когда летала «рама», немцы вели артиллерийский и миномётный обстрел по нашим тылам.
Дней через 10 меня вызвал Чернобровкин, я с радостью прибыл в расположение штаба батальона, отрапортовал о положении на острове, получил нужные указания, пароли на неделю вперёд и был свободен. Я с нетерпением ждал встречи с Валей. Времени было еще достаточно, поэтому стремглав бросился к девчатам в отряд. Лошадь осталась на острове, пришлось бежать, чтобы выиграть время. Прихожу, спрашиваю о Вале, а девушки с грустью ответили: «Нет её!», и поведали страшную историю. Оказывается, когда Валя была на дежурстве, пролетала «рама», и, запеленговав радиоволны, вызвала огонь.
Наблюдательный пункт и радиостанция были разбиты, а Валя, тяжело раненная, вскоре скончалась. Мне сделалось тяжело, и её подружки начали утешать меня – война же. Валя, наверное, была неравнодушна ко мне, – мы же были ровесники, – и делилась своими чувствами ко мне с подругами. Это была вторая смерть, смерть, можно сказать, близкого мне человека да еще девушки, с которой связывала меня более, чем дружба, её я долго забыть не мог. Спустя много лет образ Вали встал в моей памяти, когда смотрел фильм «А зори здесь тихие».
Город Старая Русса был совершенно разрушен, редкий маленький домик остался цел, только заводская труба с оторванной верхушкой торчала над горизонтом. Город – то брали наши войска, то – немцы. Любое наступление начиналось с артподготовки, причём, обрабатывалась пушками и миномётами не только передовая линия, где сосредоточены основные войска, но и тылы противника, чтобы разрушить коммуникации, а значит – и город.
Это был крупный железнодорожный и шоссейный узел: рядом Ильмень, река Ловать – всё это стратегически важные пункты, поэтому немцы бросали новые войска при наших наступлениях, любой ценой старались удержать город.
Болота между городом и рекой Ловатью были заминированы, причём, мины ставили и наши сапёры, и немцы…».
28 февраля 1944 г. Понедельник. В течение дня на псковском направлении наши войска, продолжая развивать наступление, овладевают районными центрами Псковской области Карамышево, Славковичи, Пожеревицы, а также с боями занимают множество населенных пунктов, среди них крупные населенные пункты: Егорьевщина, Ольгино Поле, Скоморохова Гора, Торошино, Большое Загорье, Юхново-Солодово, Сумская, Крюково, Большие и Малые Пети, Лютые Болота, Заречье, Подгорье, Филистово, Вязовицы, Кустово, Одорье, Цвень и железнодорожные станции Молоди, Торошино, Лунево, Подсевы, Вешки, Карамышево.
Северо-западнее и западнее Новосокольники наши войска, продолжая наступление, с боями занимают более 200 населённых пунктов, в том числе крупные населённые пункты: Михалкино, Подлужье, Слобода (5 км восточнее Новоржев), Климово. Гривино, Вешелиха, Бельково, Туровские Холмы, Захарино, Заложье, Заполье, Скоково, Чернецова, Большие Боталки, Мольгино, Васьково, Сергейцево (из оперативной сводки Совинформбюро от 28 февраля 1944 г.).
