— Скромность украшает, — заявила на это Авира, не желая слушать оправданий. Остановившись возле раздвижной двери, она обернулась к Кангасску и Саарину и строго предупредила: — Прошу вести себя тихо, молодые люди. И еще раз напоминаю: с душевнобольным человеком ни в коем случае не следует спорить.
Ученик и инквизитор, не сговариваясь, оба послушно кивнули.
Дверь вела в маленькую светлую комнату, почти без мебели; замкнутый сонный мирок, который делили между собой пять человек — двое мужчин и три женщины. Взгляды их, отрешенные от всего, тем не менее таили в себе безумие. Кангасск чувствовал его — так, как быстроногие кулдаганские ящерки чувствуют слабую дрожь земли, что предшествует землетрясению и не заметна для большинства созданий. Внутреннее горение присутствовало в каждом из пятерых, и лишь магия спокойствия держала его под контролем.
Авира подвела Кангасска и Саарина к худому смуглому парню, который беспокойно дремал в своей койке. Это и был Одижио-наемник…
Едва присмотревшись к бедняге, Кан поспешно приказал всем трем харуспексам замолчать… сразу — как только почувствовал, что чужие бредовые сны коснулись его собственного восприятия. Упаси Небо от такого!..
Если у обычного человека изможденный безумец Одижио вызвал бы жалость, то для гадальщика этот парень являл собой настоящий кошмар. Он казался существом, у которого все нити судьбы связаны в тугой, уродливый узел, где уже не различить ни прошлого, ни настоящего, ни будущего, словно человек потерян во времени. Должно быть, самому Одижио так и казалось; вряд ли он смог бы внятно объяснить, кто он сейчас — мальчик, юноша или древний старик, — и какой на дворе год. Требовать от него вспомнить, что с ним случилось, — тем более глупо.
— Разбудить его? — осведомилась у Кангасска Авира Кае.
— Нет, — покачал головой Ученик. — Нет, не нужно… Скажи, — обратился он к Авире, — что могло вызвать подобное состояние?
Женщина нахмурилась и в упор посмотрела на Ученика.
— Я могу назвать тебе причину, — сказала она, бросив краткий взгляд на Одижио: тот тихонько постанывал во сне. — Подобные вещи с людьми делает магия правды в больших дозах. Нам не раз приходилось лечить людей, прошедших допрос Инквизиции, — без всякого снисхождения к стоящему рядом Саарину произнесла она. — Если использовалось больше четырех доноров, человека, как правило, уже невозможно вернуть к нормальной жизни. Вот это, — она простерла руку над больным парнем, — происходит с теми, кому насильно подняли на поверхность глубинные слои памяти… Лично я всегда считала подобный «допрос» пыткой.
Саарин шумно вздохнул и одарил долгим взглядом безликий белый потолок. Спорить с упрямой женщиной он не собирался.
Кангасск невольно поморщился: в груди жгло немилосердно, и мысли его посещали одна мрачнее другой. Происходило нечто очень и очень серьезное, но понять и осмыслить этого Кан все еще не мог. Не складывалась мозаика, никак не складывалась…
— Ты можешь помочь ему, Ученик миродержцев? — требовательный голос Авиры вывел Кангасска из забытья. — Можешь?
— Купите ему харуспекс, — неожиданно выдал Кангасск. Брови Авиры Кае удивленно поползли вверх. — Нити судьбы… — Кан закусил губу и пару раз щелкнул пальцами, пытаясь найти нужные слова. — Настоящее, прошлое, будущее… в представлении этого парня они перепутались. Харуспекс расставит все события по местам. Я просто уверен.
— Гадальные камни стоят очень больших денег… — с сомнением произнесла Авира.
— Это не важно, — отрезал Кан. — Обратитесь от моего имени к Центральной Сальватории. Или к Сейвелу Нансару из Нави. Харуспексы будут.
— Хорошо, — тихо произнесла женщина. Кангасску даже показалось, что в ее глазах промелькнул испуг… должно быть, он говорил чересчур резко… или что-то еще не так сделал… некогда было думать об этом.
…Оказавшись на улице, Кан встретил вопросительный взгляд Саарина. Молодой инквизитор ждал объяснений.
— Я его видел, этого парня, — сходу заявил Кангасск. — Вместе с Вилем и другими наемниками.
— Этого не может быть! — возразил Саарин, скрестив на груди руки. — Одижио нашли неделей раньше того срока, о котором ты говорил.
— Виль тоже пропал раньше… — напомнил Кан.
— Да… — вздохнув, согласился молодой инквизитор. — Похоже, я был прав… — он поддел ногой камешек, некстати оказавшийся на дороге, и кашлянул, устыдившись этого детского жеста, столь странного для того, кто носит форму инквизитора. — Все это смахивает на грандиозную иллюзию… Поглядеть бы на человека, который сумел сделать подобное… и знать бы, зачем…
…Немаан…
Кангасск уже промолчал о нем дважды. Обратного хода нет.
И это дело из стороннего неизбежно должно превратиться в личное.
«Чувствуется, при следующей встрече у меня к Немаану будет очень много вопросов… — почти мстительно подумал Кан. — Он задолжал мне немного правды, я считаю…»
«Письма к Кангасску Дэлэмэру
год 15006 от п.м.
ноябрь, 1, Файзульские степи
…У каждого человека есть свои страхи… Глупые, бессмысленные, скрытые…
Вот взять меня… Везде, где бы я ни жил, где бы ни останавливался, я приказываю выносить из моей комнаты всю мебель, или же выбираю для себя самый дальний, самый пустой чердак — и чтоб непременно окна были большие и без штор.
Я боюсь замкнутых пространств. Мне важна возможность в любой момент, обернувшись, увидеть небо. И нагромождение вещей тоже вселяет в меня тревогу.
Странно, да? Я убивал — людей; тварей; тварей, похожих на людей… Я многое видел и многого перестал бояться. И — до сих пор живу в полупустых комнатах.
Этого не было у Милиана Корвуса. И ни у кого из Девяти — не было. Это мое. Я принес неразрешенный страх с собой. Из „мира, где все началось“. Это его печать, дань тому, что я там пережил. И только там я смогу это исправить.
Иллюстрация… вот чем является то, что я рассказал. Потому это не просто досужая мысль, что зря занимает твое время, друг мой.
…Мы несем тяжкий груз. Все, кто сменил достаточно жизней; или живет одну слишком долго. Порой до корней своей беды добраться так сложно, что многие даже не пытаются.
Что до меня, то мне кажется, я тащу на плечах целую гору. Что-то я исправлю — здесь, а что-то — только Там… все к тому идет.
…Впервые за долгие годы я иду по земле, где небо огромно и просторно, как купол, и ничто не закрывает горизонта. Земля эта ровна, как стол; ее покрывают ломкие желтые и бурые травы: такова здешняя осень. Подобного простора я не видел уже давно; с ним сравнимо лишь открытое море, каким оно запомнилось Бале Мараскарану, когда тот покидал Черные Острова. Здесь легко и свободно дышится. Даже мне — угробившему легкие подчистую, как почти все Марнсы за эти несколько лет.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
