— Однажды он взял меня собирать яблоки, — говорю я. — Нес меня на плечах и показывал, как собирают яблоки в корзины, чтобы не подавить.
Какое-то время я записывал интересные факты о яблоках, потому что, насколько я помню отца, он, по крайней мере поверхностно, увлекался помологией — наукой о плодоводстве. Настолько, что однажды повел меня в сад на целый день. Например, мне известно, что:
1. Больше всего яблок в мире выращивают в Китае, Соединенных Штатах Америки, Турции, Польше и Италии.
2. Чтобы получить галлон сидра (около 4 литров) требуется тридцать шесть яблок.
3. В США больше всего произрастает яблок сорта «Рэд Делишиоз».
4. Чтобы завязалось одно яблоко, необходима энергия 50 листьев.
5. Самое крупное яблоко весило около килограмма.
6. Яблоки не тонут, потому что на четверть состоят из воздуха.
7. Яблони относятся к семейству роз.
8. Археологи обнаружили доказательство того, что яблоки употребляли в пищу еще в 6500 году до н. э.
— Класс! — вздыхает Тео. — А я его вообще не помню.
Я знаю почему: Тео было всего несколько месяцев от роду, когда отец нас бросил. Я не помню тот день, когда это случилось, но помню многое из того, что к этому привело. Мама с папой часто ссорились в моем присутствии. Я был рядом и меня с ними не было — в те дни я всецело был поглощен помехами на телеэкране или рычажком тостера. Родители полагали, что я не обращаю внимания, но дело обстояло совсем по-другому. Я все слышал, видел, чувствовал и осязал, даже сидя спиной к ним, именно поэтому я изо всех сил старался сосредоточиться только на одном раздражителе. Мне это напоминало кино: представьте себе камеру, которая может записывать весь окружающий мир — каждый звук, каждый взгляд. Производит сильное впечатление, но совершенно бессмысленно, если хочешь специально послушать разговор двух людей или увидеть, как мяч летит прямо на тебя, когда стоишь под корзиной. Тем не менее я не в силах изменить мозг, с которым родился, поэтому научился сужать окружающий мир с помощью самодельных шор, до тех пор пока в поле моего зрения не оставалось только то, что я хотел замечать. Такова природа аутизма с точки зрения тех, кто никогда сам аутистом не был.
Как бы там ни было, несмотря на то что родители считали, что мое внимание поглощено другим, я помню все их ссоры дословно.
— Ты забыла обо мне, Эмма? Я тоже здесь живу…
— Ради бога, Генри. Ты ревнуешь, что я все время посвящаю нашему с тобой сыну?
И
— Мне плевать, как мы будем расплачиваться. Я не стану отказываться от лечения Джейкоба только потому…
— Почему? Скажи. Ты считаешь, я мало зарабатываю?
— Ты сам сказал, не я.
И
— Я хочу возвращаться домой с чертовой работы и не видеть, черт побери, как десять посторонних людей толпятся у меня в гостиной. Разве я много прошу?
— Эти десять посторонних — люди, которые вернут нам Джейкоба…
— Эмма, очнись! Он таков, каков есть. Внутри него не скрыто чудо, которое только и ждет, как бы вырваться наружу.
И
— На этой неделе ты слишком поздно приходишь с работы.
— А зачем, скажи, мне спешить домой?
И
— Как это ты беременна? Мы решили, что больше детей у нас не будет. С нас и одного довольно…
— Знаешь, я не сама сделала себе ребенка.
— Знаешь, ведь это ты пила таблетки.
— Думаешь, я тебя водила за нос? Господи, Генри, я рада, что ты такого «высокого» обо мне мнения. Убирайся. Пошел вон!
И однажды он так и сделал.
Неожиданно отец стучит в дверь спальни Тео и просовывает голову в комнату.
— Мальчики, — говорит он, — как дела?
Мы оба молчим.
— Джейкоб, мы можем поговорить? — спрашивает он.
Мы сидим у меня в спальне: я на кровати, а отец за письменным столом.
— Ты не против… что я приехал?
Я оглядываюсь. Он ничего не трогает у меня на столе, поэтому я киваю.
Я вижу, что ему становится легче от моего молчаливого ответа, его плечи расслабляются.
— Я должен перед тобой извиниться, — говорит он, — только не могу подобрать слова.
— Со мной такое тоже случается, — успокаиваю я его.
Он улыбается и качает головой. Тео так похож на отца — я всю жизнь слышал это от мамы, но сейчас вижу, что отец во многом напоминает меня самого. То, как он втягивает голову в плечи, прежде чем начать говорить. То, как барабанит пальцами по ноге.
— Я хотел извиниться перед тобой, Джейкоб, — говорит он. — Есть люди — такие, как твоя мама, — которые никогда не сдаются. Я не из таких. Это не оправдание, а констатация факта. Я хорошо знаю себя, и тогда знал и понимал: с этой ситуацией мне не справиться.
— Под «этой ситуацией» ты имеешь в виду меня? — уточняю я.
Он колеблется, потом кивает.
— Я, в отличие от мамы, мало знаю о синдроме Аспергера. Но, думаю, в каждом человеке скрыто нечто, что не дает нам общаться с людьми, даже когда мы очень этого хотим.
Мне нравится сама идея: синдром Аспергера — сродни «приправе», что добавляют к человеку, и, несмотря на то что во мне «приправа» более концентрированная, если разобраться, то у каждого можно найти черты синдрома.
Я заставляю себя взглянуть отцу в глаза.
— Ты знаешь, что яблоки подвергаются коррозии? — спрашиваю я.
— Нет, — отвечает он, и его голос становится мягче. — Не знал.
Помимо фактов о яблоках, я составил еще список вопросов, которые задам отцу, когда представится шанс:
1. Если бы не я, он бы остался?
2. Он когда-нибудь жалел о том, что ушел?
3. Мы могли бы когда-нибудь стать друзьями?
4. Если я пообещаю исправиться, он подумает над тем, чтобы вернуться?
Стоит отметить, что мы, пока сидели в моей спальне, успели обсудить яблоки, вчерашние свидетельские показания судмедэксперта, статью из журнала «Уаирд» о возросшем количестве детей с синдромом Аспергера в Силиконовой долине — результат преобладания в этой географической области генетической склонности к математике и точным наукам. Однако я пока не задал ни одного из перечисленных выше вопросов, которые написаны на листе бумаги и хранятся в глубине левого нижнего ящика моего письменного стола.
Мы все едем в суд на машине, которую отец взял напрокат. Она серебристого цвета и пахнет сосной. Я сижу на своем обычном месте, на заднем сиденье за водителем. Папа за рулем, мама рядом с ним, Тео рядом со мной. Пока мы едем, я смотрю на просветы между линиями электропередач на столбах: у концов они сужаются, а к середине расширяются, словно гигантское каноэ.
Мы в пяти минутах от здания суда, когда звонит мамин сотовый телефон. Она чуть не роняет его, прежде чем подносит к уху.
— У меня все в порядке, — отвечает она, но лицо ее становится пунцовым. — Встретимся на стоянке.
Наверное, я должен нервничать, но я радуюсь. Наконец настал день, когда Оливер скажет всем правду о том, что я сделал.
— Джейкоб, — говорит мама, — помнишь правила?
— Говорить будет Оливер, — бормочу я. — Передать ему записку, если будет необходим перерыв. Мама, я не тупой.
— Это как посмотреть, — вмешивается Тео.
Мама оборачивается назад. Зрачки у нее огромные и темные, на шее бьется пульс.
— Сегодня тебе будет намного тяжелее, — тихо говорит она. — Ты услышишь о себе то, что можешь посчитать глупостью. Даже неправдой. Но помни: Оливер знает, что делает.
— Джейкоб будет давать показания? — спрашивает отец.
Мама поворачивается к нему.
— А ты как думаешь?
— Господи боже, я только спросил!
— Знаешь, нельзя приехать к третьему действию и рассчитывать на то, что я буду пересказывать, что было в предыдущих, — отрезает она, и в машине, словно отравляющий газ, повисает тишина.
Я начинаю себе под нос нашептывать последовательность Фибоначчи, чтобы успокоиться. Наверное, Тео тоже неловко, потому что он спрашивает:
