оно и правильно. Тут и без тебя есть кому дела мутить. Поэтому будет лучше, если вы сейчас уедете. Тем более с вами девка. Ей тут вообще лучше нос из машины не высовывать.
«Девка», похоже, умирала от любопытства. Китайчата, судя по всему, тоже.
– Ты-то сам из этой деревни? – решил спросить я мужичка под конец. – Наш археолог говорил, эту деревню потомки ссыльных шведов якобы основали. Фамилии европейские за это говорят, понимаешь?
– Да как тебе сказать… – пожал плечами алтаец. – У нас тут до войны, дед говорил, треть деревни носила фамилию Дюгонь. Сейчас из нас, Дюгоней, человек пять всего осталось. Саважи были еще, раньше три семьи Саважей тут жили, сейчас никого нет – померли все. Участкового нашего Даль фамилия, как артиста того – Олег Даль… У него и отец был мент, и дед, наверное, тоже. А так все мы местные, русские… – «Дядя Кота» о чем-то вдруг задумался, потом сказал грустно: – Скоро во Вранках ни одного русского из старожилов не останется, сопьются все, помрут или уедут… Некоторые, правда, возвращаются.
Тут полагающий себя русским «Дядя Кота» по фамилии Дюгонь с внешностью алтайца резко оборвал сам себя и еще раз порекомендовал мне не терять тут времени, ничего не вынюхивать и постараться не задерживаться во Вранках на ночь.
– …Блин, это ж работорговля какая-то! – возмутилась Татьяна, когда я передал ей рассказ алтайца, и от негодования стукнула кулачком по рулю. – Потом приедем, надо будет про этих китайцев сообщить куда следует. И в блогах написать.
– Да тут наверняка все схвачено, – резонно произнес Аркадий. – Участковый в теме, а кто над ним стоит, тот наверняка с этим Чжэном водку пьет и в баньку ходит. А Дюгонь – так, вынужденный коллаборационист…
Я всегда уважал людей, умевших выговорить это слово без запинок и ошибок. Но не стал комментировать, а обратился к Тане:
– Слушай, давай я сяду за руль, потому что хочу аккуратно проползти между вон теми скалами. Мы спрячем там машину, а ночью я аккуратно схожу на разведку и попытаюсь найти Геннадия.
Таня с готовностью остановила автобус (мы уже отъезжали от деревни), я вышел наружу и собрался было пройти на место водителя; Татьяна тоже выпрыгнула на землю.
В этот момент из-за угла ближайшего дома прямо под колеса кинулись трое – видимо, они прятались впритирку к забору. Невероятно грязные и оборванные с черными руками и рельефными морщинами на небритых лицах – определить возраст было абсолютно невозможно.
– Ребятки, голубчики! – зашамкал один из оборванцев. – Заберите нас с собой, христом-богом молю!
– Китайцы совсем оскотинели, – добавил другой. – Работать задарма заставляют и бьют, суки!
– Участковый паспорта у всей деревни забрал якобы на замену еще позатем летом, – пояснил третий. – И все, пиндец: мы тут теперь на своей земле как в чужой тюрячке.
– Давайте, уедем скорее! – довершил серию реплик второй. – И вы мотайте отсюда, пока можете, а то и вас тут припашут так, что мигнуть не успеете…
Знаете, я слегка струхнул от последних слов. Мне уже приходилось работать на вооруженных людей под принуждением и, скажу вам, большего унижения для цивилизованного белого человека трудно придумать… Несколько секунд я колебался, пытаясь принять хоть какое-то решение, успел только переглянуться с Татьяной и услышать крик Монина: «давайте быстро отсюда, все!», и тут послышался треск мотоциклетного двигателя, и к нам быстро подлетел тот самый «урал» с люлькой. Управлял мотоциклом гражданин Дюгонь, а в люльке сидел камуфлированный китаец. Не успел экипаж затормозить, как китаец, вооруженный длинным хлыстом, выскочил из люльки, и вопя что-то вроде «лабота, суволаць, бегом поле!», принялся лупить этим хлыстом оборванцев почем зря. На нас он даже внимания не обратил.
Я почти насильно затолкнул Татьяну в автобус. «Дядя Кота» подскочил ко мне и с досадой заговорил:
– Я же сказал тебе: не ваше это дело, мотайте отсюда! Зачем было останавливаться?
Не говоря ни слова, я вскочил в кабину и дал газ. Дверь захлопнулась почти что сама собой. В зеркале заднего вида хорошо было видно, что неприятный алтаец так и стоит на дороге и смотрит нам вслед. Китаец в камуфляже шел следом за тремя оборванцами, которые понуро брели в сторону поля и арыков.
– Черт знает, что тут творится, – выдохнула Таня. – А ведь когда-то наоборот было: китайцы нанимались за еду к европейцам… Их еще почему-то «кули» называли.
– Тяга человечества к рабовладению неискоренима, – проговорил Монин.
Солнце скрылось за горами, и низину быстро заполнили тяжелые чернильные тени. Пока еще хоть что-то можно было разглядеть, я, не включая фар, вел машину вдоль цепи утесов недалеко от дороги. Найдя первое более-менее подходящее ущелье, я остановился, прошел вглубь и, убедившись, насколько это было возможно, что среди скал можно спрятать автобус, осторожно завел машину в укрытие. Сделал я это как нельзя вовремя. Уже через десять минут над нами сгустилась непроглядная тьма, а зажигать фары было нельзя. При свете тусклых фонариков мы обсудили увиденное и попытались решить, каким именно образом мне найти Геннадия, потому что мы все были склонны верить тому, что он прячется в этой деревне… Или его, может быть, удерживают тут насильно.
– В третий раз с этим «дядей» лучше не встречаться, – резонно проговорил Аркадий. – Он заподозрит, что мы либо шпионим за ним, либо хотим поломать китайцам налаженный бизнес.
– За такой бизнес их бы депортировать без штанов восвояси, – мечтательно произнесла Таня.
– Поздно, – проскрипел Монин. – Сама же знаешь: это теперь в порядке вещей. Кроме того, я считаю, что тут бессмысленно что-то ломать. Ну выгонят китайцев. Этих. Придут другие. А даже если и не придут, этим выродившимся потомкам рыцарей и отловленным алкоголикам ты, что ли, предложишь работу? Ты их будешь кормить? Не будешь ты этого делать. А если и попытаешься, они же тебя сами и съедят, или поменяют на водку.
– Почему они так много пьют, в этих деревнях? – спросила Таня и почему-то посмотрела на меня.
– А что им еще делать? – сказал я.
– Ну раньше ведь такого не было.
– Да ладно, «не было»… Было.
– Ну, все равно, не так! – не сдавалась Таня.
– Может, и не так, – поддакнул Монин.
– Ну, пусть не так. Но все равно, пили. Раньше с чем было сравнивать? Деревенские еще и над нами, городскими, посмеивались: вы, типа, в своих муравейниках в дикой тесноте живете, как дураки тратите по два-три часа, чтобы на работу добраться, потом магазины штурмуете, в которых ничего нет. Такая же тоска зеленая, как и в деревне, только без чистого воздуха. Да и то
