Уильям наблюдал, как члены совета передавали бюллетени секретарю. Потом все смотрели на секретаря, который читал бюллетени, выписывая результаты голосования на лист бумаги. Уильям видел, что одна колонка существенно длиннее другой, но слабое зрение не позволяло ему определить, где какая.
Секретарь начал говорить, и Уильям не мог поверить своим ушам. За недоверие ему проголосовали семнадцать членов совета против двенадцати.
Ему удалось подняться на ноги. Авель Росновский победил его в последней схватке! Никто не сказал ни слова, когда Уильям выходил из зала. Он вернулся в кабинет председателя, взял своё пальто, последний раз посмотрел на портрет Чарльза Лестера и медленно пошёл по длинному коридору к выходу.
Шофёр отвёз его на Шестьдесят восьмую улицу; на ступенях перед входной дверью он упал. Кэтрин и водитель помогли ему зайти в дом. Увидев, что он плачет, Кэтрин обняла его.
– Что такое, Уильям? Что случилось?
– Меня вышвырнули из моего же банка! – всхлипывал он. – Мой совет больше не доверяет мне. Когда наступил решающий момент, они поддержали Росновского.
Кэтрин удалось уложить мужа в кровать, и всю ночь она просидела рядом. Он больше ничего не говорил. И не спал.
На следующее утро в «Уолл-стрит Джорнел» появилась заметка, в которой сообщалось: «Уильям Лоуэлл Каин подал в отставку с постов директора и председателя совета директоров банка «Лестер, Каин и компания» после вчерашнего заседания совета».
Не упоминалось о состоянии здоровья или каких-то других причинах, не делалось даже предположения о том, что его сын займёт его место. Уильям знал, что по всей Уолл-стрит теперь поползут слухи, включая самые гнусные. Он в одиночестве сидел в постели, и его больше не интересовали проблемы окружающего мира.
Авель Росновский прочитал заметку в «Уолл-стрит Джорнел» в тот же день. Он взял телефонную трубку, набрал номер банка «Лестер» и попросил соединить его с новым председателем совета директоров. Несколько секунд спустя в трубке раздался голос Джейка Томаса.
– Доброе утро, мистер Росновский.
– Доброе утро, мистер Томас. Я звоню вам, чтобы подтвердить, что сегодня продаю банку по рыночной цене десятипроцентный пакет акций авиакомпании «Интерстэйт», а вам лично – свои восемь процентов в акциях «Лестера» за два миллиона долларов.
– Благодарю вас, мистер Росновский, это очень щедрое предложение с вашей стороны.
– Не надо меня благодарить, господин председатель, это всего лишь условия, которые мы согласовали, когда вы продали мне ваши два процента, – сказал Авель.
40
Авель удивился тому, как мало удовлетворения принесла ему его окончательная победа.
Джордж пытался уговорить его поехать в Варшаву – осмотреть участки для строительства нового «Барона», но Авель не хотел ехать. По мере того как он старел, он стал бояться умереть за границей и больше никогда не увидеть Флорентину. Теперь Авель месяцами не интересовался делами группы. Когда 22 ноября 1963 года был убит президент Кеннеди, Авель впал в ещё более глубокую депрессию и стал бояться за Америку. В конце концов Джордж убедил его, что поездка за границу никак ему не повредит и что по возвращении он станет проще смотреть на вещи.
Авель съездил в Варшаву, где достиг негласного соглашения построить первый отель «Барон» в коммунистическом мире. Его владение языком потрясло варшавян, и он мог бы гордиться тем, что выиграл за «железным занавесом» гонку у таких сетей, как «Холидей Инн» и «Хилтон».
Но ничто не радовало Авеля. Он разгромил Уильяма Каина и потерял собственную дочь, и теперь думал о том, что чувствует его соперник по отношению к собственному сыну.
После Варшавы Авель колесил по миру, останавливаясь в своих отелях и наблюдая за строительством новых. Он открыл первый «Барон» в Южной Африке – в Кейптауне и вылетел в Германию, чтобы открыть ещё один – в Дюссельдорфе.
Авель провёл шесть месяцев в своём любимом «Бароне» в Париже, гулял днём по улицам, а вечером слушал оперу, пытаясь оживить воспоминания о Флорентине.
Наконец он оставил Париж и после долгого отсутствия возвратился в Америку. Верный Джордж уже ждал его и казался сильно постаревшим. По дороге в нью-йоркский «Барон» Джордж, как обычно, ввёл его в курс дел группы. Прибыли подскочили ещё выше, в группе было теперь семьдесят два отеля, в них трудились двадцать две тысячи человек… Авель, казалось, не слышал его. Он ждал только новостей о Флорентине.
– У неё всё в порядке, – сообщил Джордж, – она приезжает в Нью-Йорк в следующем году.
– Зачем? – спросил Авель, внезапно взволновавшись.
– Открывает один из своих магазинов на Пятой авеню. Это уже одиннадцатый её магазин.
– Ты видел её?
– Да.
– Как она, счастлива?
– У них обоих всё хорошо, они счастливы и преуспевают в бизнесе. Ты можешь ими гордиться, Авель. Твой внук – уже большой, а внучка просто красавица. Вылитая Флорентина, когда она была в таком же возрасте.
– Она повидается со мной?
– А ты повидаешься с её мужем?
– Нет, Джордж. Я никогда не увижусь с этим мальчишкой. По крайней мере, пока жив его отец.
– А если ты умрёшь первым?
– Не стоит верить всему, что написано в Библии!
Авель и Джордж в молчании проделали остальной путь до гостиницы, и в тот вечер Авель ужинал у себя в апартаментах один.
В следующие шесть месяцев он ни разу не вышел из пентхауса.
41
Когда в марте 1967 года Флорентина Каин открывала свой новый бутик на Пятой авеню, казалось, что там собрался весь Нью-Йорк – кроме Уильяма Каина и Авеля Росновского.
Кэтрин и Люси, оставив ворчащего Уильяма в постели, тоже отправились на открытие магазина «Флорентина».
Джордж попытался уговорить Авеля пойти с ним на церемонию открытия. Авель ворчал, что его дочь открыла десять магазинов без его участия, и ещё один не сделает погоды. Джордж назвал его упрямым старым дураком и отправился на Пятую авеню один. Когда он прибыл в магазин – роскошный бутик с толстыми коврами и шведской мебелью, то вспомнил, как начинал Авель. Флорентина стояла в окружении гостей в красивом длинном платье со ставшей известной буковкой «Ф» на высоком воротнике. Она подала Джорджу бокал шампанского и представила его Кэтрин и Люси Каин, которые беседовали с Софьей. Жена и дочь Уильяма Каина были в прекрасном настроении и удивили Джорджа тем, что стали расспрашивать об Авеле Росновском.
– Я сказал ему, что он упрямый старый дурак, что не пошёл на такое роскошное мероприятие. А мистер Каин здесь?
Уильям всё ещё сердито ворчал на «Нью-Йорк Таймс», сообщавшую о том, что Джонсон лезет во Вьетнам. Затем свернул газету, вылез из постели и начал медленно одеваться, оглядев себя в зеркало, когда закончил. Он выглядел как банкир. А как ещё он должен был выглядеть? – рассердился Уильям сам на себя. Он надел тяжёлое чёрное пальто и старую парадную шляпу, взял в руку чёрную трость с серебряной рукоятью, которую ему завещал Руперт Корк-Смит, и с трудом вышел на улицу – впервые за три года, прошедшие со времени его последнего сердечного приступа.
Уильяму понадобилось немало времени, чтобы добраться до угла Пятой авеню и Шестьдесят шестой улицы, и, когда он, наконец, дошёл, толпа перед дверью в магазин Флорентины была так велика, что он не смог протолкнуться внутрь. Он стоял на тротуаре и смотрел, как весёлые взволнованные молодые люди обоего пола пытались попасть в магазин, и тут увидел своего сына, разговаривавшего с Кэтрин, – высокого, уверенного, спокойного. Вокруг него распространялась атмосфера власти, что напомнило Уильяму его собственного отца. Но в суете и постоянном движении Уильям не мог определить, кто же из молодых женщин – Флорентина. Он стоял, радуясь суматохе и сожалея о потерянных из-за собственного упрямства годах.
На Пятой авеню стало ветрено. Уильям поднял воротник. Пора возвращаться домой, – ведь все они придут сегодня вечером на ужин, и он впервые увидит Флорентину и внуков. «Каким дураком я был!» – сказал он однажды зимой жене и попросил прощения. Ему запомнились её слова: «Я всегда любила тебя». Флорентина написала ему письмо. Она с пониманием и добротой отнеслась к прошлому и закончила словами: «Не могу дождаться дня, когда встречусь с вами».
Ему пора домой. Кэтрин будет недовольна, когда узнает, что он в одиночестве вышел на холодный ветер. Но ему нужно было любой ценой увидеть открытие магазина. Пусть празднуют дальше. За ужином они расскажут всё о церемонии. А он утаит, что был там. Пусть это останется его секретом.
Уильям медленно направился к дому и вдруг увидел в нескольких метрах от себя старика в чёрном пальто, в шляпе, надвинутой на глаза, и шарфе вокруг горла. Ему тоже было холодно. «Неподходящий вечер для стариков», – подумал Уильям. Приблизившись к пожилому мужчине, он увидел на его руке серебряный браслет. И тут его сознание озарила вспышка, и впервые всё встало на свои места. Сначала «Плаза», потом Бостон, потом Германия и вот теперь Пятая авеню. Человек повернулся и пошёл ему навстречу. Должно быть, он долго стоял так, потому что лицо его покраснело от холодного ветра. Он уставился на Уильяма своими незабываемыми голубыми глазами. Они сходились всё ближе. Когда они поровнялись, Уильям приподнял шляпу и поприветствовал старика. Тот ответил тем же, и они разошлись в разные стороны, не обменявшись ни словом.
