– Делайте, что должно, – проворчал Маккандлесс.
– А потом мы заберем вас с собой на север, – продолжал ганноверец, – потому как вы должны оставаться под наблюдением доктора Фидлера.
Шотландец с мученической миной на лице приподнялся с ложа.
– Никуда вы меня не заберете! Я останусь здесь, полагаясь не на ваши заботы, а на милость Господа. – Он опустился, зашипев от боли, и сердито добавил: – За мной присмотрит сержант Шарп.
Полман выжидающе посмотрел на сержанта, вероятно полагая, что тот откажется оставаться с раненым, но сержант хранил стоическое молчание, и полковник кивнул в знак согласия.
– Раз вы так хотите, Маккандлесс, пусть так и будет. Удерживать вас против воли я не стану.
– А я скорее доверюсь провидению, чем такому вероломному наемнику.
– Будь по-вашему, – негромко сказал Полман и, повернувшись к выходу из палатки, поманил за собой Шарпа. – Каков упрямец, а? – Ганноверец посмотрел в глаза сержанту. – Итак, что вы решили? Идете со мной?
– Нет, сэр.
Прошлой ночью, лежа под звездным небом, он уже почти убедил себя согласиться на предложение Полмана, но кража лошадей и выстрел в Маккандлесса все переменили. Шарп просто не мог бросить полковника, оставить его страдать в одиночку. Мало того, он – к немалому для себя удивлению – понял, что не слишком-то и расстроен вмешательством судьбы, решившей проблему за него и по своему собственному усмотрению. Долг обязывал остаться, но к тому же призывало и сердце, так что сожалеть было не о чем.
– Кому-то надо приглядеть за полковником, – объяснил Шарп. – Однажды он позаботился обо мне, теперь моя очередь.
– Жаль, – сказал Полман, – очень жаль. Казнь состоится через час. Думаю, вам стоит посмотреть. Хотя бы для того, чтобы доложить полковнику, что правосудие свершилось и справедливость восторжествовала.
– Справедливость, сэр? – возмутился Шарп. – Какая ж это справедливость – расстрелять бедолагу? Его же подставил майор Додд. – Доказательств у сержанта не было – только подозрения. Додда, решил он, задели за живое обвинения Маккандлесса, и майор посчитал необходимым добавить к списку своих преступлений еще и конокрадство. – Вы ведь допросили сипая, сэр? Он-то должен знать, что за всем торчат уши Додда.
Полман устало улыбнулся.
– Задержанный рассказал все. Или почти все. Но что толку? Майор Додд отрицает свою причастность к краже, а еще дюжина сипаев готовы поклясться, что их командир и близко не подходил к палатке полковника, когда прозвучали выстрелы. Предположим, такое случилось бы в британской армии. Кому, по-вашему, поверили бы? Солдату или офицеру? То-то и оно. – Полман удрученно покачал головой. – Вам придется удовлетвориться одной смертью.
Шарп ожидал, что преступника расстреляют, но, прибыв в назначенное время к месту казни, не увидел никакой расстрельной команды. По две роты от каждого из восьми батальонов выстроились по периметру небольшой площадки, образовав три стороны квадрата. Четвертой служил полосатый шатер Полмана. Все палатки были уже сняты – лагерь готовился к маршу на север. Прикрывавший вход полосатый полог подняли, так что сидевшие на стульях офицеры могли наблюдать за экзекуцией, оставаясь в тени. Додд отсутствовал, не было и офицерских жен. В ожидании казни зрители угощались сладостями и прохладительными напитками, которые разносили слуги Полмана.
Наконец четыре телохранителя полковника вывели осужденного на середину площадки. Мушкетов при них не было, зато они принесли с собой колышки, деревянные молотки и короткие веревки. Несчастный сипай, наготу которого прикрывала только набедренная повязка, повертел головой, то ли отыскивая кого-то взглядом, то ли оценивая возможность побега, но один из телохранителей по кивку полковника сбил его с ног и тут же прижал коленом к земле. Остальные трое ловко набросили на запястья и лодыжки распластанного солдата петли и привязали веревки к колышкам. Бедняге ничего не оставалось, как только смотреть в безоблачное небо и слушать стук молотков.
Шарп стоял чуть в стороне от полосатой палатки. Никто не заговорил с ним, никто даже не взглянул на него, потому что – и это понимали все присутствующие – происходящее было фарсом. Настоящий виновник ушел от наказания, а умереть за него надлежало сипаю, всего лишь выполнявшему приказ командира. Застывшие в строю роты, похоже, придерживались того же, что и Шарп, мнения – лица солдат были мрачны, над лагерем повисла гнетущая тишина. Люди понимали несправедливость приговора и не одобряли расправы над одним из своих.
Закончив дело, четыре телохранителя отступили, и сипай остался один в центре площадки. Офицер-индиец в ярких шелковых одеждах и со щегольски загнутой саблей на боку выступил с небольшой речью. Шарп не понял из нее ни слова, но догадался по лицам солдат, что офицер говорит о суровом наказании, ожидающем каждого вора. Едва индиец вернулся в палатку, как из-за нее вывели громадного слона с окованными серебром клыками и ниспадающей со спины металлической сеткой. Погонщик управлял гигантом, дергая то за одно, то за другое ухо, но необходимость в маневрировании отпала, как только слон увидел распростертого на земле человека – зверь сразу устремился к жертве. Сипай отчаянно воззвал к Полману, прося пощады, однако ганноверец оставался глух к его мольбам.
– Вы здесь, Шарп? – спросил он, слегка повернув голову. – Смотрите, это любопытно.
– Вы взяли не того, сэр. На его месте должен быть Додд.
– Правосудие должно восторжествовать, – ответил полковник. Слон между тем подошел к сипаю, который продолжал метаться и даже сумел, вырвав один из колышков, освободить левую руку. Но вместо того чтобы попытаться развязать другие веревки, бедняга лишь отмахивался от нависшего над ним хобота. По шеренгам прокатился недовольный ропот, но джемадары и хавилдары мгновенно восстановили тишину. Понаблюдав за жертвой еще несколько секунд, Полман глубоко вдохнул.
– Хадда! – крикнул он. – Хадда!
Сипай взвыл от отчаяния. Слон медленно поднял массивную переднюю ногу и слегка подался вперед. Нога опустилась на грудь осужденного и замерла. Несчастный индиец попытался оттолкнуть лапу, но с таким же успехом он мог бы отодвигать в сторону гору. Полман сделал полшага вперед, как зачарованный следя за происходящим. Медленно, почти незаметно слон начал переносить вес на грудь лежащего человека. Еще один вскрик. На большее индийцу уже не хватило воздуха. Руки и ноги еще шевелились, но голова вдруг дернулась, и в ту же секунду Шарп услышал хруст ребер, а изо рта жертвы потекла струйкой кровь. Сержант попытался представить себя на месте индийца – как ломаются кости, как рвутся легкие, как трещит спина – и на мгновение зажмурился. Умирающий мотнул головой, словно силясь подняться, и уже молча откинулся на песок. Розовый пузырь на губах лопнул, и кровь хлынула потоком, собираясь под телом темной лужицей.
Кости хрустнули еще раз, слон отступил, и шеренги выдохнули. Полман зааплодировал. К нему присоединились офицеры. Шарп отвернулся.
Ублюдки! Ублюдки...
Ночью бригада выступила на север.
* * *
Сержант Обадайя Хейксвилл не получил никакого образования и не отличался особым умом, если только не считать умом хитрость, но он хорошо усвоил одну вещь: самое главное – это какое впечатление ты производишь на других. Его боялись. И не важно, кто был перед ним, только что попавший сопливый рядовой-новобранец или украшенный золотыми галунами и обвешанный тяжелыми шнурами генерал, – его боялись все. Кроме двоих. И эти двое наводили страх на Обадайю Хейксвилла. Одним из них был сержант Ричард Шарп, в котором Хейксвилл чувствовал ярость и силу, не уступающие тем, что кипели и в нем, а другим – генерал-майор сэр Артур Уэлсли, который, в бытность свою полковником 33-го, словно и не замечал исходящей от Хейксвилла опасности.
Вот почему сержант предпочел бы избежать конфронтации с генералом Уэлсли. Однако, когда возглавляемый им конвой прибыл в Ахмаднагар и когда стало известно, что Ричард Шарп убыл с полковником Маккандлессом на север, Обадайя Хейксвилл понял: продолжить путь к цели он сможет только с разрешения Уэлсли. Добравшись до палатки генерала, упрямый сержант доложился ординарцу, тот поставил в известность адъютанта, а уже последний приказал просителю дожидаться очереди в тени раскидистого баньяна.
Там Хейксвилл и провел едва ли не все утро, пока армия готовилась выступить из Ахмаднагара. Одни цепляли орудия к передкам, другие впрягали в повозки быков, третьи снимали и сворачивали палатки. Когда крепость, устрашенная судьбой города, покорно сдалась после первых же орудийных залпов, Уэлсли, обеспечив прочный тыл, решил двинуться дальше на север, форсировать Годавари и уже там, на другом берегу, отыскать вражескую армию. Сержант Хейксвилл отнюдь не горел желанием участвовать в этой авантюре, но другой возможности нагнать Шарпа не было, а потому оставалось только уступить судьбе.
