Нет, я не Молли Блум. Джойс, сукин ты сын. Она говорила да, да, да, а муж ее говорил нет, нет, нет. Не стану я спать с мужиком, который говорит «нет». Больше никогда не стану.
Мерлин спал. Дженел встала с постели и пододвинула кресло к окну. Закурила и стала смотреть в темноту. Она слышала, как Мерлин метался в кровати, одолеваемый беспокойными сновидениями. Он что-то бормотал во сне, но ей было все равно. Пошел он… Пошли бы они все…
МЕРЛИН
На руках у Дженел боксерские перчатки, матово-красные с белыми завязками. Она стоит напротив меня в классической боксерской стойке: левая рука вытянута, правая согнута, готовая нанести нокаутирующий удар. На ней белые атласные спортивные трусы. На ногах — теннисные туфли с резинками, без шнурков. Ее красивое лицо выражает решительность. Губы, изящно очерченные и чувственные, плотно сжаты, а белый подбородок прижат к плечу. Вид у нее угрожающий. Меня гипнотизировали ее обнаженные груди, кремово-белые с ярко-красными кружками сосков, набухших от выброса адреналина, но в предвкушении не любви, а яростной схватки.
Я улыбаюсь ей. Она не отвечает улыбкой. Будто молния, мелькает ее левая рука, нанося мне удар в челюсть, и я говорю:
— Ах, Дженел.
Она наносит еще два жестких удара левой. Чертовски больно, и я ощущаю привкус крови во рту. Танцуя, она отходит от меня. Я вытягиваю руки — на них тоже, оказывается, красные перчатки. Скользнув вперед в своих спортивных туфлях, я подтягиваю трусы. В этот момент Дженел кидается на меня и мощно бьет правой. У меня буквально сыплются искры из глаз. Пританцовывая, она вновь отдаляется от меня, гипнотизируя красными сосками своих прыгающих, будто мячики, грудей.
Я начинаю атаку и загоняю ее в угол. Она приседает, согнувшись, защищая голову перчатками. Хук с левой, нацеленный в ее изящно округлый живот, мне так и не удается провести — бархатная кожа, которой столько раз я касался языком, будто отталкивает мою руку. Мы входим в клинч, и я говорю ей:
— Ах, Дженел, прекрати, я люблю тебя, милая.
Она оттанцовывает назад и снова бьет. Ощущение такое, будто кошка вцепилась в мою бровь, и из брови начинает капать кровь. Ослепленный я слышу свой голос:
— О, Боже!
Вытирая кровь, я вижу, что она стоит посреди ринга, ожидая меня. Ее светлые волосы туго стянуты на затылке, а кольцо из горного хрусталя, удерживающее их, завораживающе сверкает, будто магический кристалл. Следуют еще два молниеносных удара: ее маленькие красные перчатки вонзаются в мое тело, словно языки пламени. На этот раз она плохо прикрылась, и я могу нанести удар в это изящное милое лицо. Мои руки не желают двигаться. Единственное, что могло бы спасти меня — это клинч. Танцуя, она пытается обойти меня. Видя, что она ускользает, я хватаю ее поперек талии и резко поворачиваю спиной к себе. Трусы прикрывают лишь переднюю часть ее тела, так что я могу видеть ее спину и обнаженные красивые ягодицы, округлые и упругие, к которым я всегда прижимался, когда мы были в постели. Сердце пронзает острая боль, и я думаю, какого черта ей вздумалось драться со мной? Удерживая ее за талию, я шепчу ей в ухо:
— Ляг на живот.
Я запомнил ощущение тонких нитей ее золотых волос на языке. Быстро развернувшись, она наносит мне прямой удар справа, я даже не успеваю заметить опасность — и вот, как будто в замедленном темпе, я взлетаю в воздух и падаю на канаты. Ошеломленный, я все же встаю на одно колено и слышу, как она считает до десяти тем приятным теплым голосом, которым она всегда звала меня к себе. Все еще стоя на одном колене, я молча смотрю на нее.
Она улыбается, а потом я слышу, как она повторяет: «Десять, десять, десять» — жестко, с напором, а потом радостная улыбка озаряет ее лицо, и она вскидывает вверх руки, прыгая от счастья. Словно откуда-то издалека доносится триумфальный рев — это миллионы женщин вопят от радости, а какая-то женщина, коренастая, вскакивает на ринг и обнимает Дженел, На этой женщине толстый свитер с высоким воротом, скрывающий чудовищных размеров груди. Надпись на груди гласит: «ЧЕМПИОН». Я плачу.
Потом Дженел подходит ко мне и помогает подняться.
— Это был честный бой, — все время повторяет она, — честная победа, и чистая, — А я сквозь слезы отвечаю:
— Нет, нет, ты не победила.
И тут я проснулся и протянул руку, чтобы обнять ее. Но ее не было рядом в постели. Я встал с постели и голышом пошел в гостиную. В темноте мерцал огонек ее сигареты. Она сидела в кресле и смотрела, как на город опускается туманный рассвет.
Я подошел к ней и нащупал руками ее лицо. Не было никакой крови, черты его не были изуродованы. Моя рука легла на ее грудь, и я почувствовал бархатное прикосновение ее руки на своей.
— Говори, что хочешь, мне все равно, — сказал я. — Я люблю тебя, хоть и не знаю, что это значит.
Она не ответила.
Прошло несколько минут. Она встала и отвела меня назад в спальню. Мы занялись любовью. А потом уснули, обнявшись. Засыпая, я пробормотал:
— Бог ты мой, ты ведь чуть не прикончила меня.
Она засмеялась.
Глава 44
Что-то разбудило меня, ворвавшись в мой глубокий сон. Розовый калифорнийский рассвет просачивался сквозь неплотно сдвинутые шторы, и я услышал, что звонит телефон. Несколько секунд я просто продолжал лежать. Дженел спала, почти с головой закрывшись одеялом. Она лежала на дальнем краю кровати, отодвинувшись от меня. Телефон не умолкал, и меня охватило паническое чувство. Здесь, в Лос-Анджелесе, раннее утро, значит звонили из Нью-Йорка, и звонила моя жена. Валери никогда не звонила мне просто так, значит что-то случилось с кем-нибудь из детей. Я чувствовал себя, кроме того, и виноватым, ведь я буду разговаривать с женой, находясь в постели рядом с Дженел. Поднимая трубку, я надеялся, что она все же не проснется.
Голос на другом конце произнес:
— Мерлин, это ты?
Голос был женский, но я не мог узнать его. Это была не Валери.
— Да, кто это?
Это оказалась жена Арти, Пэм. Голос ее дрожал.
— У Арти сегодня утром случился сердечный приступ.
Когда она это сказала, я почувствовал, что тревога немного отпускает меня. Значит, с детьми все в порядке. У Арти бывали сердечные приступы и до этого и почему-то я подумал, что ничего особенно серьезного.
— Ах ты, черт. Ну я тогда прямо сейчас еду в аэропорт. Я сегодня же буду. Он в больнице?
Пауза. Когда она заговорила, голос ее сорвался.
— Мерлин, он не выкарабкался.
Я все еще не понимал, что она такое говорит. Действительно не понимал. Даже не был удивлен или потрясен. И тогда я сказал:
— Ты хочешь сказать, что он умер?
И она сказала:
— Да.
Я в полной мере владел своим голосом. Я проговорил:
— Есть девятичасовой рейс, я вылечу этим рейсом, буду в Нью-Йорке в пять и сразу же приеду к тебе. Ты хочешь, чтобы я позвонил Валери?
— Да, пожалуйста.
Я не сказал ей, что сочувствую, я ничего не сказал. А просто:
— Все будет хорошо. Я прилечу вечером. Ты хочешь, чтобы я позвонил твоим родителям?
— Да, пожалуйста.
И я спросил:
— С тобой все в порядке?
— Да, я в порядке. Пожалуйста, приезжай. — И она повесила трубку.
Дженел сидела в кровати и смотрела на меня. Я снял трубку и по междугородному позвонил Валери, и рассказал ей, что случилось. Попросил встретить меня в аэропорту. Она хотела узнать подробности, но я сказал, что мне нужно паковаться и ехать в аэропорт. Что времени на разговоры нет, и что мы поговорим, когда она встретит меня. Потом я снова через телефонистку позвонил родителям Пэм. На счастье, к телефону подошел ее отец, и я объяснил ему, что произошло. Он сказал, что они с женой первым же рейсом летят в Нью-Йорк, что он позвонит жене Арти.
Я повесил трубку. Дженел смотрела на меня, изучая с большим любопытством. Из телефонных переговоров она все поняла, но ничего не говорила по этому поводу. Я стал бить кулаком по кровати, и повторял: «Нет, нет, нет, нет». Я не отдавал себе отчета, что не говорил, а кричал это. И тогда я заплакал, и тело мое переполнилось невыносимой болью. Я чувствовал, что теряю сознание. Я взял бутылку виски и выпил. Не могу вспомнить, сколько выпил, но следующее, что я помню, это как Дженел одевает меня, как мы идем с ней по холлу в отеле, и как она сажает меня в самолет. Я был будто зомби. И уже гораздо позже, когда я снова прилетел в Лос-Анджелес, она рассказала мне, что ей пришлось засунуть меня в ванну для протрезвления, а когда я немного пришел в себя, она одела меня, заказала билет, поехала вместе со мной в аэропорт и посадила в самолет, попросив стюардессу, чтобы та присматривала за мной. Даже не помню самого полета, и вдруг я уже в Нью-Йорке, меня встречает Валери, и я в порядке.
Мы поехали сразу же домой к Арти. Я взял на себя все хлопоты и сделал все необходимые в таких случаях вещи. При жизни Арти они с женой решили, что похороны должны быть по католическому обряду, и я в местной католической церкви заказал службу. Я сделал все, что мог, и, в общем-то, был в порядке. Я не хотел, чтобы он лежал там, в подвале мертвецкой, совершенно одинокий, и поэтому я позаботился, чтобы службу провели на следующий день и похоронили его сразу же после этого. И вечером того же дня будут поминки. После всех похоронных ритуалов я уже не смогу остаться прежним, я знал это. И что моя жизнь изменится, и изменится мир вокруг меня; магия моя улетучивалась.
