Наконец кортеж трогается в обратный путь. Уже за неделю до этого Иосиф II ходит хмурый, озабоченный известиями о волнениях в Нидерландах. Он как бы спрашивает себя: и как это меня угораздило отправиться в столь невероятный вояж? «Нас вели от одного миража к другому, – говорит он Сегюру. – Здесь, в России, все внутреннее очень несовершенно, зато все внешнее столь же реально, как и блестяще». И добавляет, говоря о Екатерине: «Вот уж не понимаю, как такая гордая и заботящаяся о своей славе женщина может проявлять такую странную слабость к прихотям своего молодого адъютанта Мамонова, который на самом-то деле всего лишь балованный ребенок». В Бориславе император расстается с императрицей, не забыв посоветовать ей быть осторожной с Турцией и твердой – в отношениях с Пруссией.
Несколько дней спустя, в Полтаве, глазам путешественников, которым уже казалось, что они потеряли способность чему-либо удивляться, предстал еще один грандиозный спектакль, поставленный Потемкиным. Пятьдесят тысяч солдат, одетых кто в русскую, кто в шведскую форму, передвигаясь по полю, воспроизвели различные эпизоды знаменитой битвы 1709 года, закончившейся полной победой Петра Великого над королем Карлом XII. Русские офицеры изображают царя, шведского короля, Меншикова, Шереметева. Кавалерийские атаки, беглый огонь пехоты, пушечная стрельба – все заставляет ошеломленных зрителей думать, что их перенесли в самый центр настоящей баталии. «Радость и гордость блестели в глазах Екатерины, – писал Сегюр. – Можно было подумать, что в ее жилах текла кровь Петра Великого».
После военного представления вереница карет продолжает медленное продвижение к Киеву. Для этой части империи не требуется гениального режиссера, чтобы ставить декорации и подбадривать статистов. Богатство края само бросается в глаза. Приветственные крики, обращенные к императрице, идут от чистого сердца. Даже скептически настроенный Сегюр пишет: «Императрицу принимали здесь как родную мать, и защищенный ею от произвола помещиков народ радовался ей из простого чувства благодарности».
В Харькове, охваченный внезапным приступом хандры, Потемкин решает покинуть Ее величество и возвратиться на юг. Екатерина встревожена его подавленным видом, особенно если учесть, с каким блеском проявил он свой организаторский талант. Уж не заболел ли он? Она пишет Потемкину: «В жары, которые стоят у Вас на юге, покорнейше прошу, сделайте мне удовольствие вылечиться, из любви к Богу и ко мне». И еще: «Вы мне служите, и я за это благодарна, вот и все! Касательно недругов Ваших, Вы им дали по рукам своей преданностью мне и Вашим попечением о государстве». Он отвечает ей: «Матушка императрица… Вы для меня больше чем мать, ибо Ваши попечения и забота о благе моем происходят от обдуманного порыва… Хитрость и зависть не могли повредить мне в глазах Ваших, и все коварство было напрасно… Край этот не забудет своего счастия. До свидания, благодетельница и матушка моя. Помоги мне Бог иметь случай показать всему миру, как я Вам обязан и что я преданный раб Ваш до самой смерти».[142]
Через Курск, Орел, Тулу, Москву с бесчисленными приемами, балами, представлениями и фейерверками императрица приближается к столице. Дни стоят жаркие, переезды изматывающе тяжелы. Сидя вместе с Фитц-Гербертом в карете Ее величества, Сегюр вдруг в какой-то момент увидел, что она задремала. Он негромко продолжал беседу с английским послом об американских делах. По мнению того, американская революция, лишившая британскую корону тринадцати колоний, все же была, по здравом рассуждении, скорее выгодна, чем убыточна для его страны. Ведь уже через короткое время избавленный от расходов по управлению далекими землями Лондон заработал немало денег, торгуя со своими бывшими владениями. В продолжение всего разговора императрица даже не приоткрыла век и ровно дышала, склонив голову набок. На следующий день она отвела Сегюра в сторонку и сказала ему: «Вчера у вас с Фитц-Гербертом был самый невероятный разговор, и я не понимаю, как, будучи столь умным человеком, он мог отстаивать столь странную позицию». И когда Сегюр удивился – как это она все услышала, хотя, казалось, спала, Екатерина с живостью ответила: «Я не хотела открывать глаза. Мне было страшно любопытно послушать продолжение вашего разговора. Я не знаю, думает ли Георг III так же, как и его посол, но я хорошо знаю, что если бы потеряла, как он, безвозвратно одну из отобранных провинций, то пустила бы себе пулю в лоб из пистолета». И еще одно высказывание Екатерины удивило того же Сегюра. Он был рядом с ней, когда доложили о приходе губернатора, виновного в том, что в его губернии ничего не было предпринято для борьбы с голодом. «Надеюсь, – сказал при этом канцлер Безбородко, – что Вы, Ваше величество, принародно сделаете ему суровый выговор, которого он заслуживает». – «Нет, – ответила Екатерина, – я подожду, пока он останется со мной один: я люблю награждать и хвалить громко, а ругать тихо».
Итак, поход приближается к концу. Екатерина раздает своим попутчикам специально выбитые медали, на которых с одной стороны – профиль императрицы, а с другой – маршрут ее путешествия в Крым. Одна из надписей говорит, что эта поездка приурочена к двадцатипятилетию ее царствования, а другая – что она предпринята ради «общественного блага».
Когда Екатерину спрашивают о впечатлениях от этой поездки, она с иронией в голосе отвечает: «Я лично видела, как горы Тавриды тяжелой поступью шли нам навстречу и склонялись в реверансе. Тот, кто не верит, может отправиться туда и посмотреть, сколько новых дорог мы там проторили! Вместо обрывистых скал он увидит повсюду пологие склоны».
22 июля 1787 года, после шестимесячного отсутствия, Екатерина возвращается в Санкт-Петербург. Кареты разъезжаются, и, вырвавшись из «феерического круга», каждый из путешественников с трудом возвращается в серую повседневную жизнь. «Опять пришлось вернуться к сухим политическим расчетам», – меланхолично замечает Сегюр. Екатерина едет в Царское Село, где рассчитывает провести самые жаркие дни августа. По дороге ее ожидает радостная встреча: внуки Александр и Константин, вместе с Лагарпом, выезжают ей навстречу и сопровождают до летней резиденции. Ни одна триумфальная арка не доставила ей столько радости, как вид раскрасневшихся от любопытства мальчишеских лиц. Дети засыпали ее вопросами о землях, которые она повидала, а Екатерина, в свою очередь, с такой же заинтересованностью расспрашивает их, как идет учеба. Встреча с великим князем Павлом не была столь же веселой. Он по-прежнему желчен и хмур. Его жена, великая княгиня Мария, ожидает шестого ребенка.
