Куприн и четверо его сержантов, в форме, с настоящими документами, остановили «Мерседес» банкирши в квартале от банка, на обратном пути. Сидевшие в машине сержанты, выделенные для охраны, были из роты Куприна. Так что вышло без эксцессов. Если не считать, что банкирша, приговоренная к безвременной кончине (ни Куприн, ни его сослуживцы ее, естественно, ранее в лицо не знали), вдруг вынула ствол, а обе машины, и «канарейку» Куприна, и «мерс» банкирши, в секунду окружили невесть откуда взявшиеся спецназовцы в бронежилетах и с мощными короткоствольными автоматами в руках. То есть сопротивляться, конечно, можно было. Но шансов уцелеть — никаких. А так, чистосердечное-признание... Куприн стал «колоться» в кабинете Муромцева буквально с порога. Весь компромат на Мадам, какой знал, перекочевал в папку «важняка» Муромцева из светлой (в прямом смысле — белокурой) головы молодого, но сильно жадного капитана.
Через час после задержания банды Куприна без лишнего шума на квартире взяли талантливого инженера Петра Степановича Решетнева. Как на него вышли? Это секрет Муромцева и Патрикеева, которым они ни с кем не делились. Но вышли. Конечно, действия талантливого изобретателя подпадали под ряд статей Уголовного кодекса, но ведь и признание вины, и сотрудничество со следствием всегда помогало эту вину смягчить. А Решетнев был человеком разумным. Опять же, ни к Хозяйке, ни к Мадам личной приязни он не питал и не видел причин, почему бы ему не рассказать все, что знал, этому серьезному, уважительному генералу?
Так что многое прояснилось в течение суток для Муромцева, на многие вопросы он получил наконец ответ...
Решетнев без раздумий принял предложение Муромцева. В сопровождении двух сотрудников прокуратуры в штатском, естественно, с соответствующим разрешением на прослушивание телефонных разговоров подозреваемой в совершении тяжких преступлений криминальной дамы по кликухе Анаконда, он выехал в «спальный» район, где жила Мадам, спустился в вычисленный им люк, подключился к телефонной сети, позвонил крупнейшему московскому авторитету Додику Кутаисскому, с которым Мадам все эти годы сотрудничала, но жила в напряженном и хрупком равновесии интересов, и, измененным с помощью прибора, им же изобретенного, голосом стал угрожать Додику всякими карами, унижать его.
Надо знать Додика! Одно обещание поставить раком у параши могло вывести его из себя. А это было еще не самым сильным обещанием в том телефонном разговоре.
Естественно, Додик очень обиделся.
Естественно, у него был телефонный аппарат с определителем номера звонившего.
Естественно, через минуту он знал, что звонили с домашнего телефона Мадам.
Естественно, взвинченный неудачами последнего месяца, бесившей его конкуренцией Мадам в торговле наркотой и «живым» товаром, он искал только повода.
Естественно, уже через час по квартире Мадам были выпущены три заряда ракет «земля — земля», превратившие уютный дом Мадам в состояние полного распыла.
Мадам была в это время в офисе и лихорадочно переводила все российские конторы, всю недвижимость на мужа. Супруг, совершенно растерянный и опустошенный, сидел в кресле, прихлебывал из большого бокала неразбавленное виски и не глядя подписывал все бумаги, которые по кивку Мадам подносил ему ее референт.
О том, что квартира разбабахана в крошево и домработница размазана в кровавое месиво по сожженному паркету, Мадам узнала одной из первых. Она кивнула референту и, не оглядываясь на мужа, покинула офис.
В самолете, взявшем курс на Цюрих, она узнала, что какая-то падла дала цинк на сходняк, якобы она не сбросила процент от операций с якутскими сырыми алмазами. Процент выливался в миллион баксов. В России и не за такие бабки мочат. По сотовому телефону ей передали без околичностей: на нее выдана лицензия.
В Цюрихе, в номере гостиницы, она приняла душ и только после этого, хлебнув для храбрости, позвонила в Москву. Ей сообщили, что муж арестован. Скорее всего именно ему будет предъявлено обвинение в строительстве «пирамид», поскольку все бумаги выправлены на него. По данным ее осведомителя, муж свою вину признал на первом же допросе в Генпрокуратуре.
Чтобы снять напряжение, предложила референту заняться любовью, а уже потом пойти в банк и снять какую-то сумму для первого времени наличными. Или выписать чековую книжку. Или взять пластиковую карту «Америкэн-экспресс». В суматохе она ничего не взяла из Москвы. Вся надежда на хваленые швейцарские банки: ключ от именного цифрового сейфа — на шее, в голове — шифр, код и пароль. Слава Богу, картинку сетчатки ее глаза и дактокарту пальцев подделать нельзя. Через час-два она будет снова богата. А значит, и сильна.
Референт пыхтел изо всех сил. Но она все торопила его, требовала все более изощренных ласк — лишь бы снять жуткое напряжение, овладевшее ею и заставлявшее вибрировать каждую клеточку ее жаждущего жить тела.
Референт старательно делал ей минет, когда зазвонил телефон...
Источник в Москве сообщил, что ее муж Федор только что покончил с собой, повесившись на батарее отопления в камере «Матросской тишины». Зачем он это сделал? Мог бы с дошлым адвокатом от всего отмазаться. Ей ведь главное было — время выиграть. Федю вдруг стало до боли, до слез жалко! Она вспомнила, как он готовил ей по утрам завтрак, как тер спину в ванне, как скучно, но старательно делал минеты. Ей стало так жаль Федю, что она непроизвольно, инстинктивно сжала ноги, которыми обвивала шею референта. Он что-то пискнул. Но она в тот момент думала о другом.
Мадам плакала.
А когда кончила плакать и расслабила ноги, увидела, что референт лежит на ковре возле постели в какой-то странной позе. Она нагнулась над ним и, не будучи медиком, сразу определила причину смерти.
Она просто удушила его своими мощными ляжками!
Смешная смерть. Глупая.
Недаром ее прозвали анакондой. Это ж надо же... задушила парня...
Она действовала спокойно, без паники; в ней словно что-то затвердело, застыло. Оттащила бездыханное тело в ванную комнату, положила его в ванну, пустила воду. Дождалась, когда вода закрыла его с головой, и после этого тщательно заперла ванную на ключ. Вызвала к отелю машину. Спустилась вниз. Предупредила, чтобы «мужа не беспокоили, он спит». Села в машину:
— В банк «Цюрих-экспресс-кредит».
Войдя в высокий, как главный портал католического храма, зал для операций банка, огляделась и, не заметив ничего подозрительного, двинулась к окошку, в котором в прошлый приезд ей выдавали кредитную карточку. В окошке рядом надо было сделать заказ на проход к своему сейфу, куда ее сопроводит служитель банка со своим вторым ключом от хранилища.
Она успела только сказать:
— Гутен таг...
— Гутен морген, — поправила ее дамочка в окошке с седыми букольками на лысеющем черепе, одна из немногих фрау, работавших в этом царстве чиновников-мужчин.
— Действительно, не надо путать день с вечером, а утро с днем, Мадам, — раздался над ее ухом знакомый голос.
Она подняла глаза. Рядом с ней стояли полковник Патрикеев из Генпрокуратуры, полковник милиции Федченко из РУОПа и незнакомый пузатый дядька с добродушным улыбчивым лицом, оказавшийся начальником кантональной полиции. У Патрикеева был ордер на ее арест в России, а у швейцарца — разрешение местной полиции на экстрадицию в соответствии с запросом Интерпола...
Патрикеева она знала по Москве, пыталась его купить год назад. Ни хрена не вышло. И в эту минуту опять пожалела, что не вышло. Хотя это уже ничего в ее биографии не меняло. Надежда оставалась только на Хозяйку. Но захочет ли Хозяйка ей помочь? Во всяком случае, показаний на Хозяйку она давать не будет. В ней последняя надежда...
Под утро ей опять приснилось мужское бородатое лицо. Узкие губы кривились в глумливой усмешке, хитрые глаза смеялись, в лунном свете маслено переливалась соболиной спинкой высокая боярская шапка. Ставшее даже знакомым за последние полгода мужское лицо могло появиться в любой момент, в любую часть ночи, в начале, середине или конце сна. Обычные сны для нее кончились. А кошмар был всегда один и тот же. «Змея, змея... — повторял мужик в боярской шапке, дробно смеялся и добавлял: — Но вашим костылем не служу я...»
Что было совершенно непонятно. И потому особенно страшно.
Москва, 1997 г.
Москва — Цюрих — Вена
