Сражение происходило во время движения и растянулось на 1100 миль. Оно продолжалось с 21 по 25 февраля, причем обе стороны проявили незаурядное упорство и мужество. 2 субмарины – «U-606» (командир Дёхлер) и «U-225» (командир Леймкюхлер) – были потеряны. Противник лишился 14 судов (88 000 тонн), 1 судно (9382 тонны) получило повреждения. Успех определенно был на нашей стороне.
21 февраля «U-664» (командир Адольф Греф) приблизилась к еще одному конвою, идущему на запад, и потопила 2 судна (13 466 тонн). Она не смогла сохранить контакт, поэтому направить другие подлодки к конвою не представилось возможности.
В удаленных районах в январе и феврале немецких подлодок почти не было – их по-прежнему не хватало. К тому же там тоже начала приживаться конвойная система, поэтому условия для нас стали намного менее благоприятными, чем ранее. Тем не менее «U-124» (командир Мор) к востоку от Тринидада атаковала конвой и потопила 4 судна (23 566 тонн).
В районе Кейптауна одиночные суда тоже больше практически не встречались – судопоток был организован в конвои, которые шли вдоль берега под сильной охраной. Немецкие подводные лодки перешли к Дурбану и Лоренсу-Маркишу. Об их деятельности в этом районе я расскажу немного позже.
Пришлось констатировать факт, что в январе наши разведывательные мероприятия результатов не дали. После длительных неудач мы снова оказались перед вопросом: что может знать противник о диспозиции наших подлодок? Ведь даже неспециалисту понятно, что самые удачные тактические решения бесполезны, если противник может без труда заглянуть в наши карты и принять своевременные меры.
Мы строго придерживались правил безопасности, всячески старались обеспечить секретность. Тем не менее мы предполагали, что в окупированной Франции действует хорошо законспирированная шпионская сеть, агенты которой, весьма вероятно, есть и на наших базах. Для разведки противника, скорее всего, не являлось тайной распределение наших лодок по базам, так же как и даты их выхода в море и возвращения в порт. Очевидно, и районы, куда они направлялись, тоже были известны врагу. Мы многократно проверяли и перепроверяли свои шифры, стремясь сделать их недоступными для взлома. А руководитель военно-морской разведки был уверен (и ни от кого своего мнения не скрывал), что расшифровать наши коды противник не сможет. Мы до сих пор не знаем, удалось англичанам отгадать эту загадку или нет.
В этой книге мне уже неоднократно представлялся случай упомянуть о прекрасной работе немецких шифровальщиков – службы Б. Им неоднократно удавалось взламывать даже самые сложные британские шифры. В результате немецкое командование регулярно получало передаваемые англичанами конвоям приказы и рейсовые инструкции, а в январе и феврале даже британские сводки о местонахождении немецких подводных лодок, которые направлялись командирам конвоев в море и содержали известную англичанам информацию о распределении наших подлодок по разным морским районам. Эти сводки оказывали нам неоценимую помощь, поскольку из них мы узнавали, какие сведения известны противнику и насколько они верны. Мы пришли к следующему выводу:
«За исключением двух-трех сомнительных случаев, англичане опираются на доступную для них информацию о местонахождении наших подлодок, на основании которой делают логические выводы. Проведенное нами расследование доказало, что с помощью установленных на самолетах радаров противник имеет возможность с большой степенью точности устанавливать местонахождение немецких подлодок, что дает возможность конвоям предпринять обходной маневр».
Таким образом, мы пришли к заключению, что значительную часть информации о местонахождении наших подводных лодок противник получает с помощью авиационного радара с очень большим радиусом действия. Этому мы ничего не могли противопоставить. 3 марта 1943 года я передал на подлодки приказ, на основании которого при обнаружении работающего радара противника подлодка должна была немедленно погрузиться на 30 минут – экстренная мера, эффективность которой была весьма сомнительной.
Мы не имели в своем распоряжении воздушной разведки, поэтому мой непосредственный противник, адмирал Хортон, имел преимущество – он мог заглянуть в мои карты, а у меня не было возможности ответить тем же. Во время Второй мировой войны Германия вела войну на море без военно-морской авиации – это было основной особенностью наших военно-морских операций, которая никак не вписывалась в рамки современной войны и оказала решающее, причем крайне негативное влияние на ход событий.
В конце февраля 2 группы подводных лодок – «Сорванец» и «Бургграф» – прочесывали район к востоку от Ньюфаундленда, рассчитывая перехватить конвой в Великобританию. И действительно, 27 февраля с подлодок, расположенных на северном краю патрульной цепи, заметили быстроходный конвой НХ-227. При атаке 2 судна (14 352 тонны) было потоплено, но при установившихся погодных условиях (волнение, снежные заряды, град) попытка задействовать в операции дополнительные подлодки, которые находились довольно далеко позади конвоя, не удалась.
Следующий конвой SC-121 проскользнул мимо подлодок незамеченным, несмотря на то что были выполнены все необходимые маневры, чтобы помешать ему это сделать. Только когда конвой достиг точки в 90 милях к северо-востоку от подлодок, его заметили с одной из лодок. И снова подводные лодки оказались в хвосте конвоя, который рассчитывали атаковать. С этим ничего нельзя было поделать. Несмотря на неудачную попытку догнать конвой НХ-227, я приказал начать преследование SC-121.
На этот раз удача от нас не отвернулась. Сильное волнение, туман, а также периодически налетавшие заряды снега и града разбросали суда конвоя. Подлодкам удалось догнать и потопить 13 судов (62 198 тонн) и повредить еще одно.
9 марта командование подводного флота получило информацию от службы Б – точные координаты конвоя НХ-228, идущего на восток. Он находился в 300 милях от района, где развернулась группа наших лодок «Новь». Основываясь на имеющемся опыте, мы предположили, что противник засек группу «Новь», которая несколько суток шла в западном направлении, поэтому конвой предпримет обходной маневр, чтобы оказаться за пределами ее досягаемости. В связи с этим я немедленно перебросил группу на 120 миль севернее. Тут я ошибся. На следующий день конвой спокойно проследовал мимо южного конца патрульной цепи. Если бы я не переместил лодки, конвой угодил бы прямо в ловушку. Что ж, в шахматной игре можно сделать и неверный ход. А попытки поставить себя на место противника и предугадать его действия далеко не всегда бывают удачными. Конечно, возможно, мой английский оппонент понял, что я, вероятнее всего, сделаю, и поэтому позволил конвою следовать прежним курсом. Он ведь тоже старался просчитывать действия на несколько шагов вперед. Но ничуть не менее вероятно, что в условиях жестокой непогоды противник просто-напросто не обнаружил подводных лодок.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
