мистера Крамба и никогда не полюблю.
– Послушайте, Руби. Я пришел поговорить с вами очень серьезно и прошу меня выслушать. Никто не заставит вас выйти за мистера Крамба, если вы сами не захотите.
– Разумеется, не заставит, сэр.
– Но я боюсь, что вы бросили его ради другого человека, который точно на вас не женится и хочет только вас погубить.
– Никто меня не погубит, – сказала Руби. – Девушка должна за собой следить, и я за собой слежу.
– Рад слышать, что вы так говорите, но гулять ночами с сэром Феликсом Карбери не значит следить за собой. Это значит катиться прямиком в грязь.
– Я не скатилась в грязь, – ответила Руби, всхлипывая и заливаясь краской.
– Но скатитесь, если вверите себя этому молодому человеку. Он последний негодяй. На нем клейма негде ставить. Он мой кузен, но я вынужден вам это сказать. У него не больше намерений на вас жениться, чем у меня, но, даже если бы он на вас женился, ему бы не на что было вас кормить. Он сам довел себя до нищеты и доведет до нее любую женщину, которая ему доверится. По возрасту я почти гожусь вам в отцы и за всю жизнь не встречал такого мерзавца. Он погубит вас и бросит без тени раскаяния. У него нет в груди сердца.
Теперь Руби рыдала в голос, стоя в углу и прижимая фартук к глазам.
– Таков сэр Феликс Карбери. – Сквайр встал и заговорил с еще большим жаром, чтобы вернее ее убедить. – И если я правильно понимаю, – продолжал он, – ради этого мерзейшего существа вы бросили человека, которому он в подметки не годится. Вы низкого мнения о Джоне Крамбе, потому что он не носит дорогого сюртука.
– Мне все равно, какой на ком сюртук, – ответила Руби, – но Джон слова молвить не умеет.
– Слова молвить! Да что значат слова? Он вас любит. Любит такой любовью, что хочет сделать вас счастливой и уважаемой, а не презренной и опозоренной.
Руби изо всех сил пыталась возразить, но дар речи на время ее оставил.
– Он думает о вас больше, чем о себе, и отдаст вам все, что у него есть. Что другой может вам дать? Если бы вы сразу вышли за Джона Крамба, таскал бы вас кто-нибудь за волосы? Знали бы вы какую-нибудь нужду или бесчестье?
– Нету тут никакого бесчестья.
– Не бесчестье гулять в полночь с таким, как Феликс Карбери? Вы не дурочка и знаете, что этим себя позорите. Если вы еще можете стать женой честного человека, вернитесь и попросите у него прощения.
– Прощения у Джона Крамба! Ни за что!
– Ах, Руби, если бы вы знали, как я уважаю этого человека и как низко ставлю другого, как считаю одного благородным, а другого – последней дрянью, возможно, ваше мнение бы немного переменилось.
Ее мнение и впрямь переменилось. Его слова возымели действие, хотя бедная девушка и боролась с верой, которая рождалась у нее в груди. Руби не помышляла, что кто-нибудь назовет Джона Крамба благородным. Однако она никого так не уважала, как сквайра Карбери, а он сказал, что Джон Крамб благороден. Как ни горько ей было, она по-прежнему уверяла себя, что благородство это пыльное, вечно обсыпанное мукой… и туповатое.
– Я вам скажу, что будет, – продолжал Роджер. – Мистер Крамб не станет с этим мириться.
– Он ничего не может мне сделать, сэр.
– Да, правда. Он может лишь обнять вас и прижать к груди. И ничего другого он с вами сделать не хочет. Вы же не думаете, что он причинил бы вам какое-нибудь зло, если бы мог? Вы не понимаете, что такое настоящая любовь, Руби. Но он может кое-что сделать кое-кому другому. Что, по-вашему, будет с сэром Феликсом Карбери, если эти двое окажутся в одной комнате без посторонних?
– Джон ужасно сильный, мистер Карбери.
– Если оба в равной мере отважны, сила мало что решает. Один храбрец, другой – трус. Кто, по-вашему, какой?
– Он ваш кузен, и я не понимаю, почему вы все говорите против него.
– Вы знаете, что я говорю правду. Вы знаете это не хуже меня. Вы ломаете свою жизнь – и жизнь человека, который вас любит, – ради такого поганца. Возвращайтесь к Джону Крамбу, Руби, и попросите у него прощения.
– Ни за что.
– Я поговорил с миссис Питкин, и, покуда вы здесь, она проследит, чтобы вы больше не гуляли по ночам. Вы говорите мне, что не опозорены, однако вы где-то в полночь с таким мерзавцем! Я сказал все, что должен был сказать, и я ухожу. Но я извещу вашего деда.
– Дедушке я больше не нужна.
– И я приду еще. Если вам понадобятся деньги на дорогу домой, я вам их дам. Послушайте моего совета хотя бы в одном – не встречайтесь больше с сэром Феликсом Карбери.
И Роджер ушел. Если он и не внушил Руби восхищение Джоном Крамбом, то по крайней мере значительно умерил ее восхищение сэром Феликсом.
Глава XLIV. Грядущие выборы
Самая громкость Мельмоттовой славы и всеобщие хвалы его финансовому гению придали схватке за Вестминстер особый накал. Как высокие горы разделяются глубокими долинами, как ханжество одной эпохи порождает распущенность в следующей, как во многих странах чем толще зимой лед, тем больше будет летом комаров, так и здесь враждебность нападок была соразмерна огромной поддержке. Как великого человека превозносили, так и ругали. Как для одних он был полубогом, так для других – исчадием ада. Да и что еще можно было ему противопоставить? С того мгновения, как мистер Мельмотт объявил о своем намерении баллотироваться в Вестминстере от консерваторов, избирателей пичкали заверениями в его беспрецедентном коммерческом величии. Казалось, в мире есть единственная добродетель – коммерческая предприимчивость, и Мельмотт пророк ее. Кроме того, ораторы и газетчики всячески убеждали Вестминстер, что Мельмоттом движут совершенно иные устремления, нежели коммерсантами в целом. Он выше всяких мыслей о собственной выгоде. Его богатство так велико, что такие заботы давно остались позади. Ему уже хватит средств – так утверждали – обеспечить десяток семей, а у него всего одна дочь! Зато, ворочая огромными делами, он сможет открыть новые земли, принести облегчение угнетенным народам перенаселенных старых стран. Он видел, как мало доброго сделали Пибоди и Бэрды, и решил не помогать благотворительным и церковным учреждениям, а направить все силы на проекты, которые позволят молодым народам добывать много насущного хлеба в умеренном поте лица. Он возглавляет железную дорогу, которая обновит
