— Он не должен был брать кусок свинцовой трубы, да, папа?
— Да, не должен. Вероятно, он пытался защитить себя. Похоже, что дело обстояло именно так. Ножа побоялся бы и любой другой на его месте.
— Любой, папа? — Лицо Донни стало очень серьезным. — А ты бы тоже побоялся или нет?
— Конечно, побоялся бы. — Заметив на лице сына разочарование, Дэмон улыбнулся. — Ничего позорного в том, что человек боится, нет. Такие случаи бывают с каждым.
— А есть люди, которые ну ничего, ничего не боятся?
Сэм посмотрел на Томми, которая старательно ела и смотрела в сторону.
— Я знал одного человека, который ничего не боялся.
— Кто он?
— Его фамилия Меррик. Он был командиром роты во Франции. Твой дедушка освободил его от должности и отослал в Блуа.
— А почему он так сделал?
— Потому что этот человек напрасно рисковал не только своей жизнью, но и жизнью многих других. Твой дедушка считал, что человек, который ничего не боится, настолько далек от всего человеческого, что представляет постоянную угрозу для всех, кто так или иначе связан с ним.
— Первый великий миф! — сказала сыну Томми с неожиданной страстностью. — Что всякий солдат якобы всегда неизменно храбр. Можешь назвать это мифом номер один… Пегги, перестань баловаться с едой, — обратилась она к дочери. — Ты уже слишком большая девочка, чтобы позволять себе такие вещи.
— Папа, — снова начал Донни, — значит, если сержант пытался ударить Брэнда ножом, то Брэнд имел право поднять что-нибудь, чтобы защитить себя?
— Я бы сказал, что имел. Конечно, чтобы утверждать это, надо хорошо знать, как все произошло.
— Тогда я не понимаю. Почему же Брэнд не скажет им, что он не виноват? — спросил Донни, положив вилку на стол. — Я бы просто сказал: «Я не виноват».
— Это-то меня как раз и волнует, Дон, — ответил Сэм. — Я тоже никак не могу понять, почему он не говорит этого.
— Сэм, — сказала Томми, пристально посмотрев на него. На середине ее лба появилась вертикальная морщинка. — Ты вмешался и в эту историю?
— А почему ты так думаешь, дорогая?
— Потому что на твоем сумасшедшем мечтательном лице появилась хорошо знакомая мне озабоченность, вот почему. Слушай, Сэм, он ведь даже не в твоей роте. Ты просто гоняешься за бедой… Почему, позволь тебя спросить?…
— Дурная привычка, наверное. — Сэм подмигнул Пегги, которая весело хихикнула и заерзала на стуле. Донни смотрел на него с серьезным видом. — Для одних дурная привычка — это карты, для других — женщины, для третьих — подхалимаж…
— Сэм! Неужели это необходимо высказывать при детях?
— Я не ребенок, — гордо заявил Донни, — мне уже четырнадцать с половиной.
— Низкопоклонство, — поправился Дэмон. Он вдруг почувствовал безудержное веселье. — Я это хотел сказать. Раболепие. Подобострастие. Заискивание. Надо же, как много существует слов для выражения этого качества, правда? Пресмыкательство. Слышала какое слово?
— Сэм, это неприличные слова.
— В самом деле? А если так: пятколизание?
— Это еще хуже…
— Без этого не обойтись, для каждой профессии существует своя терминология. Каждому свой порок или недостаток. Для меня лично — это солдат-пехотинец со всеми его злоключениями.
Томми перестала смеяться.
— Единственное, что здесь нехорошо, так это то, что солдат-пехотинец не в состоянии оказать никакого влияния на комиссию по присвоению званий.
— Правильно! — Он хлопнул себя по лбу. — Боже, я почти совсем забыл!
Томми махнула на него рукой:
— Ты неисправим, Сэм.
— А если Брэнд не виноват… — снова начал Донни.
— Заткни свои уши, — сказала ему Томми. — Твой отец — жертва прелестей этих островов. Они вывернули его наизнанку и загубили его здравый смысл. Если он у него был, конечно.
Сэм пристально смотрел на нее, смеясь и слегка удивляясь, ибо сознавал, что она права. Это правда: он действительно вывернулся наизнанку. Когда на пути из Штатов они проходили на стареньком судне «Томас» мимо мыса Коррехидор, ветерок с островов донес до Сэма запах орхидей, корицы, дыма костров и тысячу других приятных запахов, распознать которые он не смог. По зеленоватой поверхности моря скользили похожие на индейские каноэ шлюпки, которые здесь называют «банка»; их треугольные паруса походили на экзотические медно-красные морские ракушки. С правого борта виднелась на пологом берегу серо-зеленая Манила, с мерцающими в разогретом солнцем воздухе красными и белыми кубиками домов. Жемчужина Востока. После долгих и скучных лет во внутренних американских гарнизонах, после строевых занятий на плацу, лекций в классах, дежурной и караульной службы Сэм почувствовал некоторое волнение, как будто он освобождался от какой-то многолетней шелухи.
Все здесь казалось новым и интересным. Шумные, оживленные рынки. Вот идут местные женщины. Высоко подняв над головой тяжелую рыбину и ритмично покачивая ею, они напевают песенки на тагальском языке. А вот куда-то спешат неутомимой рысцой мужчины в плетеных шляпах и набедренных повязках. К концам покоящихся на плечах коромысел подвешены тяжелые грузы, которые поднимаются и опускаются в такт шагам, словно их дергают за невидимую веревочку. Мимо Сэма величественно, как будто это главы государств, проходят арабы с покрытыми чалмой головами. К Сэму приближается какой-то филиппинский мусульманин со свирепым выражением лица. Он с таинственным видом разворачивает небольшую тряпицу и показывает «необыкновенную» драгоценность. «Сэр, волшебная жемчужина. Только для вас! Единственная в своем роде. Другой такой не сыщешь на всех островах, а может быть, даже и во всем мире! Для вас, сэр, только две сотни песо». Он ловко покрутил перламутровую поделку между большим и указательным пальцами, и она заиграла на солнце всеми цветами радуги. «Подумайте, сэр. Ее подарил моему отцу сам султан острова Паламангао! Для вас, сэр, только сто восемьдесят песо».
В долине было спокойнее. По рисовым полям медленно передвигались женщины в длинных, подоткнутых за пояс юбках; сажая ярко-зеленую рассаду, они то наклонялись, то выпрямлялись. В глубокой луже стоит, лениво пережевывая свою жвачку, бык-тяжеловес; вода доходит до его широкой черной морды с загнутыми назад рогами. Вечером из домиков на окраинах вьются спиральки бледно-сизого дыма, слышатся то непривычно протяжные звуки песен, то оживленный говор и смех. Филиппинцы всегда поют, или смеются, или жестикулируют. Их стремление к приключениям, к получению знаний, приобретению вещей и к обмену взглядами безгранично. Неторопливо прогуливающийся филиппинец — босой, в сдвинутой на затылок соломенной шляпе, с болтающимся у обнаженной ноги острым, как бритва, ножом без ножен, — кажется, готов ко всему, что может произойти на белом свете. Дэмон заметил и еще более интересную черту филиппинцев: каждый из них обладает сильным и стойким чувством якобы присущей только ему особенности, чувством необыкновенной силы и своего особого места в будущем. Если филиппинец не становится таким, каким он мечтал стать, то он знает но крайней мере к чему он все время стремился.
Необыкновенная страстность и жизнерадостность филиппинцев растрогала Дэмона до глубины души. Он купил и драгоценный камень «кошачий глаз», и пучок бананов, и филиппинский кинжал с ручкой из рога для Донни. А для Томми Сэм однажды купил даже большой, покрытый колючками плод, называемый дурман; продававшая их сморщенная старушонка утверждала, что любая женщина, вкусившая этот плод, будет вечно красивой и молодой. Позднее Томми сказала ему, что содержимое плода пахнет смешанным с серой лошадиным навозом и что она предпочитает стареть, не пропитывая себя такими зловонными запахами: одновременно она попросила его не тратить немногое свободное время на то, чтобы таскать в дом различные местные товары. Сэм согласился. Тем не менее этот очаровательный уголок мира и его веселые и подвижные жители покорили сердце Сэма. Эти бурлящие миллионы стремительно двигались к будущему, об этом красноречиво говорило все то, что Дэмон видел вокруг себя. Новая серия потрясающих событий вот-вот начнется в Азии. Он отложил в сторону все иные книги и начал изучать Филиппины по Форбесу, эксплуатацию Китая западными странами по Хьюзу и Андерсону; ужасные исследования Риви Аллея о жестокой эксплуатации и смертности на заводах по производству шелка и на спичечных фабриках в Шанхае, где в невыносимой жаре миллионы хилых детей работали до тех пор, пока не падали от изнеможения среди машин, после чего их выбрасывали на улицу на верную смерть. Он прочитал волнующую книгу Сун Ятсена «Саньминьчжуи»[48]; Латнорета, Абенда и дю Хальде; прочитал книгу Каваками и Янга о росте японского милитаризма и зловещие прогнозы Ли о захвате Японией Филиппин из залива Лингаен. Западные страны вторглись в вакуум и применили силу теперь начиналась реакция на это вторжение. Молчавший, скованный по рукам и ногам гигант распрямился и оглянулся вокруг себя, чтобы разобраться во всем и решить свою судьбу. Здесь произойдет столкновение гигантских сил, и не только в форме новой войны, но и в форме непрерывной конфронтации их в течение следующего столетия. Народы Азии проснулись, они набирают силу…
