Де Пабло хочет выехать на самую линию огня, для этого он пересаживается с Мигелем в броневичок. Мигелю влезать удобно, но генерал с трудом умещает свое большое атлетическое тело в тесной стальной коробке. Расшитая золотом фуражка несомненно пострадает здесь. Генерал отдает фуражку шоферу своего «Шевроле» – пусть дожидается.
Они катятся вперед, к Махадаонде. Широкая лощина меж гор полна белых и черных артиллерийских дымов. Эхо повторяет взрывы. На домике у дороги скрестились прицелы и фашистских, и республиканских батарей. Так и неизвестно, в чьих руках домик. Наша пехота обтекает его по сторонам, танки проносятся мимо, как бы не замечая его.
Они вышли из броневика и стали на пригорок. Два отдыхающих бойца уговаривают их лечь: минут пять назад вот здесь же, рядом, разорвался снаряд. Де Пабло не согласен. Шут с ними, со снарядами, – он должен видеть воочию, как действуют танки, и танки должны видеть его. Он оглядывается во все стороны, солнце зло прижигает его гладко бритую голову.
– Все равно вас не узнают, – говорит Мигель, – вы без фуражки. В Испании не видали раньше генералов ближе ста километров от фронта. Это считалось просто неприличным.
Де Пабло сердится:
– Не видали – теперь увидят!
Он приказывает водителю броневика съездить за фуражкой. Двое солдатиков переползают подальше – опять совсем близко грохнулся бризантный снаряд, пламя, дым и черные комья земли взметнулись до небес.
Броневик примчался обратно, теперь генерал бродит по полю, подталкивает мелкие подразделения вперед, растасовывает танки, направляет пулеметный огонь. Запыленные бойцы, унтер-офицеры, оглядываясь на золотые пальмы фуражки, сами становятся важнее, подтягиваются, успокаиваются. В артиллерийских взрывах, своих и чужих, они начинают видеть логику и систему, в ранениях – неприятную неизбежность, во всем бою – закономерность и смысл. Дружинник предлагает отпить вина из глиняной бутылки, он смотрит, как де Пабло пьет, на его моложавое, чисто выбритое крестьянское лицо, на его крепкие руки, смеется:
– Это парень из наших!
Генерал доволен, что его назвали парнем. Ему здесь веселее, чем на командном пункте. И здесь можно больше сделать.
До сих пор здесь можно управлять частями, только непосредственно находясь при них. Штабы еще не имеют подлинных средств управления и связи.
При сравнении наступления мятежников третьего января и сегодняшнего нашего видишь, что боеспособность правительственных войск во многом не уступает боеспособности франкистов. Особенно – по качеству бойца, по качеству пехотинца, не говоря уже о летчиках и танкистах.
Преимущество войск Франко – в их большей организации, в большей дерзости, в большем военном риске. Фашистская армия пользуется всеми удобствами единой системы командования. То, что решается генералом Франко вместе с его германскими советниками, подлежит безоговорочному выполнению всеми нижестоящими офицерами. Никто не смеет обсуждать или переиначивать приказы свыше. Достигнуто это твердыми, свирепыми расправами на фронте и в тылу с неугодными и непослушными начальниками, безжалостным вышвыриванием инакомыслящих, суровыми наказаниями и расстрелами. Тирания Франко создает огромное недовольство против него. Но зажим и террор позволяют фашистской диктатуре свободно, без разговора, распоряжаться и маневрировать военными контингентами, легко перебрасывать их с места на место или долго держать их в резерве. Для этого последнего своего наступления Франко готовил в Касересе новую большую группу войск. Из германских кадровых солдат, частью из марокканцев и испанских фашистов он образовал сводные части. Шесть недель без перерыва солдат обучали только одному – наступлению, атаке. Пленные рассказывают, что ни одно из учений в Касересе за все это время не было посвящено обороне.
Вес эти новые резервы Франко бросил на Махадаонду, на Посуэло, на Араваку и Лас Росас одним большим ударным кулаком, сразу, целиком, щедро, как дрова в огонь. Наступают фашисты густыми, сосредоточенными, плотными колоннами, имея артиллерию в передовых линиях, так, что противотанковые пушки идут на наши танки, не дожидаясь их приближения. Свои собственные тапки мятежники размещают в два эшелона, с таким расчетом, что пехота, идя впереди второго эшелона, попадает в случае отступления и даже остановки под свой танковый огонь, о чем ее откровенно предупреждают.
В таком строю, не щадя людей, Франко устраивал в эти дни настоящие «психические атаки»: под сильным огнем республиканцев колонны мятежников безостановочно шли вперед, теряя на ходу сотни и тысячи людей. Эту фалангу удалось остановить с большим трудом, пожертвовав несколькими деревнями.
Наше контрнаступление было задумано правильно, но выполнено рыхло, медлительно, со скрипом. Части собирались с большим опозданием, теряя самое золотое время – время начала сражения, – и этим потеряли внезапность, первое сокровище, которым обладает правильно нападающий.
В самом сражении две раздельно действующие группы войск не имели настоящей связи между собой, не имели общего хозяина. Не было связи, контакта, понимания, единогласия. Эта двойственность восходит к двойному командованию – командованию мадридскому и командованию центрального фронта. Офицеры обоих штабов переписываются, спорят между собой, никак не могут поделить войска. На их разногласиях спекулируют авантюристы и предатели. Когда, наконец, кончится это безобразие?!
16 января
Газетный заговор молчания вокруг подполковника Рохо наконец нарушен. О нем пишут, его упоминают на втором месте, перечисляя руководителей и героев обороны Мадрида. Не могу не радоваться, что поспособствовал этому, первым рассказав о Рохо в печати. Газета «Эль сосиалиста» говорит в передовой: «Понадобилось, чтобы русский журналист Мигель Кольцов открыл нам личность Висенте Рохо и этим помешал нашей скверной традиции – пренебрегать и не замечать наших людей. Иностранец открывает их перед нами, заставляя восклицать: «А ведь верно, мы не отдавали себе в этом отчета!» С пресловутых времен так называемой «европеизации» мы не замечаем наших национальных и культурных ценностей, не замечаем талантливых испанцев в наших же собственных радах. Мы благодарны Мигелю Кольцову за открытие, которое он сделал, за показ человека, который в тишине своей скромной комнаты отдает все силы спасению Мадрида. А ведь скольких еще людей мы не замечаем в штабах и в траншеях! Случай с Висенте Рохо далеко не единичен. Борьба выдвинула множество новых, ярких фигур, которые мы ухитряемся не замечать. В этом сказываются пережитки наших старых обычаев – вечно повторять одни и те же имена, с трудом заставляя себя находить и привыкать к именам новым. Пусть это послужит нам уроком и предостережением, столь важным в условиях нынешней борьбы».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
