– Это мой муж, – проговорила Рейчел спустя несколько долгих минут, когда гробовщик начал обнаруживать признаки нетерпения.
– Благодарю, мадам, – отозвался констебль ровным, бесстрастным голосом.
– Как он… оказался в реке?
– Не знаю, мадам. Вроде никто не видел и не слышал, чтобы он с кем-то подрался. Те, кто вытащил вашего мужа из воды, надеялись привести его в чувство и нажимали на грудь, чтобы из легких вытекла вода. Так вот, от нее сильно разило сивухой.
– Чем?
– Дешевым бренди, мадам, – ответил констебль.
Рейчел кивнула, показывая, что поняла.
– Вода теперь чертовски холодная, мэм, – пояснил гробовщик. – Скорее всего, он налакался в стельку, споткнулся и дал дуба раньше, чем успел догадаться, что тонет.
Констебль поморщился, услышав простецкую речь гробовщика, но, похоже, был согласен с ним по существу.
– Понятно, – прошептала Рейчел.
– Речники, которые его знали, утверждают, что он был из тех торговцев вином, которые слишком часто… пробуют свой товар на вкус, – добавил констебль.
– Ну да, он был выпивохой, таким же, как его отец, – безучастно отозвалась Рейчел. «Я не собираюсь выставлять тебя в лучшем свете, чем ты того заслуживаешь, Ричард». – Мне чаще доводилось видеть его пьяным, нежели трезвым.
Они еще с минуту стояли в молчании, глядя на бледный труп Ричарда, как будто усопший мог сесть и унылым кивком подтвердить свою печальную участь.
«Если они ждут, что я его поцелую на прощание, они этого не увидят никогда».
– Вы уже сообщили его отцу о смерти сына?
– Нет, мадам. Вы знаете, где тот живет?
– Да, – ответила Рейчел, повернувшись спиной к покойному мужу. – Пойду сообщу ему о случившемся, а потом вернусь, чтобы распорядиться насчет похорон, – сказала она гробовщику.
– Как вам будет угодно, мэм, – кивнул старик.
Взглянув на него, Рейчел быстрым шагом направилась к выходу из подвала, поднялась по лестнице, выскочила со двора, пронеслась по переулку и выбежала на Хорс-стрит, где, задыхаясь, остановилась и жадно втянула в легкие уличный смог, пытаясь вытеснить из них не имеющий запаха воздух смерти.
Потом она медленно пошла к дому, где жил Дункан Уикс, чтобы сообщить ему худшую весть из всех, какие только могут получить любящие родители. Она колотила во входную дверь до тех пор, пока не сбила в кровь костяшки пальцев. Наконец ее впустила в дом хмурая седая старуха в грязном платье, с красными глазами и с восковыми губами. Рейчел спустилась вниз и еще несколько минут стучала в дверь Дункана. За ней не раздавалось ни звука, поэтому Рейчел ее дернула. Та оказалась не заперта и со скрипом распахнулась.
Внутри царил такой же холод, как и всегда, в углах таились густые тени. Огня в очаге не было, и не горело ни свечки, ни лампы. В нос ударил какой-то кислый запах. Она обернулась и на полу за опрокинутым креслом увидела лужицу рвоты. Рейчел с растущим чувством тревоги посмотрела в сторону кровати. На ней, скорчившись, лежал Дункан Уикс, завернутый в одеяла так, что виднелось одно лицо. Он был безжизненным и бездыханным, как и его сын. Рейчел присела рядом.
– Мистер Уикс? Отец? – позвала она, хоть и понимала, что это бессмысленно.
У старика глаза были плотно закрыты, брови насуплены и сведены вместе, губы слегка приоткрытого рта почернели. Старуха, которая незадолго до того впустила Рейчел, подошла сзади и посмотрела на труп.
– Допился, – сказала она, потянув носом. – Лихоманка его наконец забрала. Последние несколько ночей я слышала, как его душил зверский кашель.
С рассеянным видом Рейчел оправила одеяло вокруг подбородка Дункана. «Я знала, что он болен, и ничего не предприняла. Просто вылетело из головы».
– Простите меня, мистер Уикс, – чуть слышно произнесла она сдавленным голосом. «В этом мире не осталось доброты».
– Можете послать моего мальчугана за гробовщиком, если у вас найдется для него пенни, – сказала старуха.
– Спасибо, – проговорила Рейчел, вынимая из кармана монетку. – Пусть он сходит к тому гробовщику, что в переулке за Хорс-стрит. Там лежит тело Ричарда Уикса, который приходился Дункану сыном.
– Я знаю этого мастера.
– Позовите его, пожалуйста. Если Дункана заберет он, отец с сыном хоть какое-то время побудут вместе.
– Судьба выкидывает жестокие фортели, – кивнув, заметила старуха.
Монета исчезла в ее костлявой руке, и Рейчел вышла со странным ощущением, что ее голова увеличивается в размерах и становится очень легкой. «Как я была права, когда сказала Пташке, что у меня скоро тоже никого не останется». Рейчел еще никогда не ощущала своей оторванности от внешнего мира так остро, как теперь. Она шла по улицам и казалась себе невидимой; ее плоть словно утратила вещественность. «Я могу исчезнуть, не оставив никакого следа. Как Аби. Как Элис». Она чувствовала себя лодкой, увлекаемой прочь течением. Веревка, которой та была привязана, оборвалась, и теперь ничто не мешало реке унести ее неведомо куда. Горе и чувство вины так угнетали Рейчел, что все другие ощущения притупились, и от всего произошедшего осталось лишь звенящее эхо, заполнившее огромное пустое пространство, образовавшееся внутри ее.
Огоньки зажженных фонарей с трудом боролись с темнотой. Город словно закрывался на ночь. Захлопывались ставни, даже двери трактиров больше не были призывно распахнуты из-за моросящего дождя и пронизывающего холода. Горожане спешили к своим домам, не желая оставаться на улице в такую погоду. «Минувшие три дня были самыми долгими в моей жизни». Рейчел попыталась представить себе, какой теперь станет ее жизнь. Ни мужа, ни семьи, ни встреч с Джонатаном, ни каких-либо поводов для надежды. «Останутся ли Саттоны моими друзьями? Теперь знакомство со мной может показаться им неудобным, и кроме того, капитан винит меня в том, что случилось с Джонатаном». Положение, в котором очутилась Рейчел, казалось ей невыносимым. Усталая и продрогшая, она доплелась до своего дома и поднялась на крыльцо. Окна оставались темными, внутри никто ее не ждал. Но каким бы мрачным ни выглядело это жилище, другого у нее не было. Когда Рейчел открыла дверь, ее внимание привлек листок желтоватой бумаги. Подхваченный с пола сквозняком, он запорхал в воздухе, точно маленькое привидение. Она наклонилась, подняла его, снова вышла на улицу и встала под фонарем, чтобы прочесть написанное. Рейчел пробежала взглядом по строчкам два раза, а потом закрыла глаза и, охваченная бурей радости, опустилась на ступеньку крыльца, едва держась на ногах. «Мистер Аллейн спрашивал о вас. Приходите немедленно. Пташка».
* * *
Когда Пташка вернулась в дом в Лэнсдаунском Полумесяце, там царил переполох. Прошло всего несколько часов с тех пор, как она побывала у дерева влюбленных, встретила там Дика, узнала от него правду о смерти Элис, а потом отправилась к Рейчел Уикс, чтобы разделить с ней груз своих забот, но казалось, что миновало несколько недель. В атмосфере суеты и пересудов, которыми были заняты слуги, ее отсутствие было незамеченным, и она погрузилась в реку событий так плавно, что на ее поверхности не появилось ни малейшего всплеска.
– А, вот и ты! Нашла время отлучаться… передай мне вон ту говяжью кость и намели соли, – сказала Сол Брэдбери, когда Пташка зашла на кухню.
Голос ее звучал не слишком печально, и можно было предположить, что весть о смерти Джонатана до нее пока не дошла. Пташка послушно взяла тяжелую лопаточную кость, на которой еще оставалось немало жареного мяса, и отнесла поварихе. Сол бросила ее в стоящую на плите огромную кастрюлю с водой, ловко увернувшись от брызг.
– В чем дело? – спросила Пташка. – Что происходит?
– Что происходит! Хозяин разбил голову и лежит в постели без чувств, а хозяйка бегает по дому как полоумная и кричит, что если снова встретит где-нибудь миссис Уикс, то выпустит ей кишки. А Доркас уже несколько раз падала в обморок при виде крови… Недавно пришел доктор. Он сейчас у мистера Аллейна, и мне велено приготовить говяжий бульон к тому времени, когда хозяин очнется…
– Значит, он вовсе не умер? – обрадовалась Пташка, и сердце у нее забилось так сильно, что перехватило дыхание.
– Умер? Господи, конечно нет! Этого еще только не хватало, милочка. Тебе не кажется, что ему и без того достаточно неприятностей?
– Конечно. Я только…
Не задумываясь о том, что делает, Пташка повернулась к лестнице и пошла наверх.
Она едва удостоила взглядом грузного человека, выходившего из комнат Джонатана, но все-таки смутно вспомнила, что это один из врачей, которые на протяжении многих лет безуспешно пытались вылечить хозяина от головных болей. В самих покоях было светлее, чем когда-либо на ее памяти. Свечи горели и в стенных канделябрах, и на каминной полке, и на рабочем столе, и на прикроватной тумбе. Кабинет и спальня купались в их золотом свете, глубокие тени были изгнаны из углов. Казалось, зловещее заклятие наконец снято, и помещения, отпугивавшие несколько поколений горничных, приобрели обыденный вид. Они были, конечно, не прибраны и захламлены разными необычными предметами, но все-таки перестали выглядеть угрожающе. Нас может пугать лишь то, чего мы не знаем. То, что нам неизвестно. То, что нам не под силу понять. Джонатан лежал в дальней комнате в центре этого моря света. Он был бледен, темные волосы разметались по подушке, а на повязке, закрывавшей лоб, проступало красное пятно крови. Пташка подошла к кровати, встала у изножья и только тут заметила Джозефину, сидевшую по другую сторону на низком стуле. Ненависть вспыхнула у Пташки в груди, но тут хозяйка заговорила:
