— Батюшки, что за древнюю историю ты вспомнила! Финито. И обращаю твое внимание на то, что никто не пострадал. Потому что мы не были влюблены, понимаешь? Все наши проблемы из-за любви, а не из-за секса. Именно из-за любви и твои проблемы, если хочешь знать мое мнение.
— Не хочу. Я совсем не хочу знать твое мнение, Элли. — Кейт съехала с дивана на пол, стащив вместе с собой диванную подушку, и уныло оглядела комнату. В последнее время она периодически видела свой дом другими глазами. Раньше она любила его за достаточность, но теперь вдруг почувствовала, что для дома, как и для человека, одной лишь достаточности было недостаточно, как ни парадоксально это звучало.
Планировка и дизайн дома номер двадцать восемь стали казаться ей скудными, жалкими. Архитектор, должно быть, предвидел — или может, он так сам решил, — что по этому адресу никогда не будут жить по-настоящему исключительные люди. И он искусно подчинил этому решению будущих жильцов. Они никогда не возвысятся. Они будут знать свое место. Все в доме было совершенно убогих размеров, и так вышло не случайно, а было следствием злого умысла того архитектора. Ну а бесплатное приложение в виде глупого балкончика на фронтоне, эта бессмысленная железная мишура, несомненно, была чистой воды издевательством с его стороны.
В том же ключе Кейт пересматривала и свою жизнь, которая теперь тоже выглядела мелкой и ничтожной. Два ее самых больших приключения — беременность до замужества и роман с родственником и к тому же мужем ее подруги — уже выглядели не пикантными или дерзкими, а просто банальными. Банальной была и ее любовь к Джону, и да, именно эта любовь была сутью ее романа, хотя Кейт не собиралась признаваться в этом Элли.
— Кроме того, — добавила Кейт, отскребая обгрызенным ногтем засохшее пятно соуса с рубашки, — я, может, уеду куда-нибудь на Рождество. Или вообще уеду. Из Лондона. Лондон мне ужасно надоел, по правде говоря.
— Если человек устал от Лондона, — проницательно заметила Элли, — это значит, что он устал от Лондона. И куда же ты планируешь уехать?
— Не знаю. — Кейт пожала плечами, защищаясь. — Может, во Францию. Там я смогу найти работу.
— В декабре? Какую, например? Сбор крыжовника? Ты несешь полную ерунду, моя дорогая Кейт. На самом деле ты не собираешься свалить за границу, так ведь? Или ты хочешь сбежать от проблем? Так это тебе не поможет, потому что свои проблемы ты увезешь с собой, милочка.
— Это не так. Проблемы я оставлю здесь. По крайней мере, я оставлю Джона, и он сможет спокойно жить.
— А он хочет жить «спокойно», как ты выразилась? Мне казалось, что он хочет жить с тобой. Он хочет оставить Джеральдин. Разве не так?
— Но этого не хочу я. То есть хочу, но…
— Но не можешь справиться с чувством вины.
— Цена слишком высока. Я не хочу нести ответственность за разрушенные жизни нескольких человек: и Джеральдин, и ее детей. Потому что на них это обязательно скажется, особенно на Люси. Она такая ранимая.
— Они переживут, — сказала Элли, не проникшись резонами Кейт. — Знаешь, в чем твоя беда? Ты — моральный трус.
— О да, полностью согласна. Да, Элли, так в чем же дело? Что-нибудь случилось? По какому поводу ты приехала? Мне ведь час назад надо было быть на работе.
— Браки распадаются. Один из трех, по последним подсчетам. Это происходит сплошь и рядом.
— Я договаривалась с Джанет на половину десятого.
— Зачем? В такую мерзкую погоду в саду нечего делать.
— Как раз наоборот, сейчас самое время, пока все живое спит, заложить новые клумбы и бордюры. И мне надо было кое-что посеять. И обрезать кусты. И вообще мне нужны деньги.
— Как это ужасно, что тебе приходиться жить в таких стесненных обстоятельствах.
— Ничего подобного. У меня не стесненные обстоятельства. Я просто зарабатываю, как и все остальные, вот и все.
— А вот мне платят сумасшедшие деньги почти ни за что: за то, что раз в две недели я крашу ногти на ногах. В этом смысле мне будет очень стыдно видеть, как покинет нас эта Дон.
— Так она уходит? — удивилась Кейт.
— Ага. И очень скоро, — уверила ее Элли.
— И как она к этому относится?
— О, она еще не знает. Для нее это будет сюрпризом. Мой рождественский подарочек.
— Что-то я не понимаю.
— Конечно. Ты и не поймешь. Слушай, ты не хочешь эту последнюю плюшку? Жаль ее выкидывать, придется съесть, хотя я знаю, что она отправится прямо на мои бедра. Кстати, я где-то прочитала, что сахар очень помогает от приступов паники. Кейт, как только почувствуешь панику, тут же набивай рот пирожными.
— На самом деле я не очень люблю сладкое. И поэтому мне, в отличие от тебя, не приходится придумывать себе оправдания.
— Как тебе будет угодно. — Элли повертела плюшку в руках, рассматривая ее, вглядываясь в ее смородиновые глазки. — Наверное, я могла бы уйти от них, потребовав компенсации. Да-а, вот бы они разорились! Я бы подогнала к кассе мебельный фургон, загрузила бы трофеи и удалилась в направлении заката. Но если приходится выбирать между сумкой Фортуната[60] и удовлетворением от вида Дон, собирающей свои пожитки в черный мешок для мусора, то выбор однозначен.
— Ты так уверена?! — поразилась Кейт.
— Да, все это решено и определено. Ну или почти. Подробности услышите позднее. При нашей следующей встрече. Только вряд ли мы увидимся до Нового года. У меня как раз начался сумасшедший водоворот вечеринок. Слушай, Кейт, я бы рада остаться на весь день и предоставить в твое распоряжение оба свои уха, чтобы ты могла излить мне свои беды и печали, но к двенадцати мне надо быть в офисе.
Кейт уже открыла рот, чтобы возразить против такого злостного искажения фактов, но слов, соответствующих случаю, не нашлось, и рот пришлось захлопнуть.
— Ты бы прислушалась к тому, что я тебе говорю, — выдала последнее наставление Элли, оборачиваясь, сопротивляясь Кейт, выпроваживающей ее на крыльцо. — Не усложняй. Получай удовольствие. Не давай воли чувствам. До тех пор пока ты все держишь под контролем, нет никакой нужды прекращать отношения с Джоном, ты согласна? Так, мне надо бежать. Пока. Веди себя хорошо. И не делай ничего, что не стала бы делать Элли.
Три минуты — это почти ничто, если ты опаздываешь на поезд. Этого времени едва достаточно на то, чтобы сварить перепелиное яйцо. Трехминутный секс не доставил бы большого удовлетворения, закончившись, едва успев начаться. За три минуты никто не сумел бы пробежать милю… кажется. И все же три минуты ожидания, когда произойдет химическая реакция, сто восемьдесят секунд наблюдения за «окошком результата» (станет ли оно фиолетовым, не перевернется ли вся твоя жизнь) — это поистине бесконечно, мучительно долго.
