Пять минут – до полицейского участка тут было совсем недалеко, – и нас выпустили, чтобы сразу загнать в дверь обшарпанного двухэтажного дома под клиновидной восьмиугольной крышей.
Мы устроились на такой же узкой скамье, разве что не из металла, а из ободранного дерева, в полутемном холле, под присмотром еще одного полицейского – на этот раз молодого, но с печатью все той же скуки на лице.
А те трое, что привели нас сюда, поднялись наверх по винтовой лестнице. И с ними – Мидара и Орминис: их незаметно, но ловко отделили от нас.
А мы остались обдумывать свое положение.
А оно было – хуже придумать трудно. Мы потеряли корабль, имущество и деньги. И в довершение всего оказались на крючке у местной полиции.
И теперь оставалось только сидеть и ждать решения своей судьбы. Нет ничего хуже этого ощущения бессилия: ты полностью беспомощен и, даже если вывернешься наизнанку, не сумеешь сделать ничего. Даже десятиминутный допрос – настоящий допрос – расколет любого из нас как орех.
Время от времени на лестнице появлялся полицейский и вызывал кого-то из нас, коверкая имена до неузнаваемости.
При этом никого не выпускали обратно, словно в детской страшилке про кабинет зубного врача, где стояло черное кресло, бесследно глотавшее пациентов, особенно пионеров.
Хотя все может объясняться куда проще и прозаичнее: их по мере допроса оттаскивают в местную кутузку.
Но вот наконец вызвали и меня. Войдя в узкий и длинный, как гроб, кабинет местного шерифа, я, к своей радости, увидел всех спутников, рядком усевшихся на диване у стены. Руки их были свободны от наручников, но держались они скованно и напряженно.
– Ну, давайте, рассказывайте, – бросил хозяин кабинета, указывая на стул.
Я сел и заблеял – иного слова не подберешь – историю, наскоро сочиненную нами за неполный час, пока мы ждали полицейских.
А сам думал: что надо делать, чтобы выпутаться из того положения, в котором мы оказались?
Ударить этого толстого борова в мундире ребром ладони по шее, и в тот же момент мои товарищи набросятся на расслабившегося у стены второго полицейского и скрутят его, не дав поднять тревогу.
Потом выйти из участка, по пути обезвредив тех четверых, что устроились в дежурке… Я скосил глаза на сидевших на диване друзей. Нет, никто из них не был в настроении скручивать кого-то и прорываться с боем куда бы то ни было.
Вместо этого я напряженно ждал, что страж порядка вдруг перегнется через стол, и, сцапав меня за шиворот, прорычит: «А ну, мерзавец, признавайся!»
Я буквально ощущал, что он не верит нам ни капли. Но почему бы ему нам не поверить, в самом деле? Ведь мы же не грабители, взятые на месте преступления?
Разве нет в этом мире людей, не преступников, которым тем не менее не с руки афишировать свою жизнь и биографию?
– Ладно, – внезапно оборвал мои невнятные излияния на полуслове инспектор. – Я не знаю, кто вы и как случилось, что вы ухитрились потерять документы вместе с вашей яхтой. Но вы нигде не числитесь, ни в каких розыскных списках, и предъявить вам нечего – это для меня главное. Приятели, – продолжил он, – я служу закону тридцать с лишним лет и повидал всякое. И поэтому знаю: не всякого нарушителя хватай. Случается, поспешность вредит как нарушителю, так и закону, и неизвестно – кому больше. Поэтому я оставлю вас в покое. Но, конечно, и вы должны будете пойти мне навстречу… – Он замолчал, словно раздумывая, в чем именно должно заключаться это «навстречу».
«Слава богу, – подумал я. – Началось с прочувствованного разговора за жизнь, а закончилось тривиальным предложением дать на лапу. Да здравствуют все взяточники во всех мирах!»
Мидара, мгновенно сообразив, к чему идет, выложила на стол и подтолкнула полицейскому извлеченную из кармана вещицу – платиновую, с несколькими небольшими бриллиантами чистой воды.
– И как это следует понимать? – официально спросил начальник полиции.
– Эту вещь мы совершенно случайно нашли на полу в заведении, где остановились, – как ни в чем не бывало сообщила Мидара. – Мы, как вы, надеюсь, верите, честные люди, и чужого нам не надо. Она ведь может быть краденой, так что мы передаем ее вам.
Он некоторое время созерцал побрякушку, потом небрежно смахнул ее в ящик стола.
– Ладно. Вижу, вы действительно честные ребята, которым не повезло. Короче, я знаю одного человека, который сможет вам помочь. С документами. Он живет в Лигэле, туда я советую вам отправиться… – Вот, – щелчком пальца он пустил в нашу сторону по полированному столу шестиугольную визитную карточку лилового цвета.
Местных цифр и букв мы не разобрали, но он зачем-то назвал адрес вслух:
– Квартал двадцать пять, улица Синяя, магазин Кора Синада. Спросите Бакора. Скажете: от дядюшки Пира. Покажете ему вот эту карту. Обязательно покажете. Без нее… – Он не стал углубляться в тему. – А пока я выпишу вам временные удостоверения на предъявителя, для тех, кто желает сменить имя и лицо.
Получив через час с небольшим свои временные удостоверения – большие карточки с нашими объемными фото, но без имен, – мы сели на паром, шедший на материк.
Чтобы купить билет, мы продали платиновую серьгу, оказавшуюся у Дмитрия.
Старое корыто было в пути двое суток. За это время оно достигло берега, вошло в устье небольшой реки, поднялось километров на сто пятьдесят и наконец остановилось у запущенного и грязного причала в одном из пригородов Лигэла. Оттуда мы еще несколько часов тряслись на здоровенной колымаге, именуемой автобусом.
Величиной с большегрузный трейлер, двухпалубный и трехсекционный, с резиновыми гармошками сочленений, своим цветом и загрязненностью напоминавший шкуру дохлого динозавра, он был похож на гибрид самосвала с вагоном самой паршивой электрички.
Грязный внутри немного менее, чем снаружи, с воняющим неизменной хлоркой туалетом и замызганным буфетом, где в автоматах продавались слабое пиво, похожее на прокисший лимонад, заправленный для пены стиральным порошком, и подогретое желе в картонных стаканчиках, сделанное неизвестно из чего.
Лица немногочисленных пассажиров в свете тусклых плафонов казались картонными масками, да еще кондуктор, всякий раз проходя мимо, бросал на нас подозрительные взгляды.
Ночная дорога (судя по качке – давно не ремонтируемая) нагоняла тоску, тем более что мы уходили все дальше от моря – единственной нашей надежды, и что будет с нами дальше, по-прежнему было абсолютно неясно.
Три или четыре раза автобус останавливался минут на десять-пятнадцать, становясь на зарядку.
И всякий раз сидевший рядом со мной старик в мохнатом жилете и такой же шляпе, с пластиковым мешком доверительно сообщал мне, что в прежние времена, когда машины ездили на пузырьковых накопителях с углеродной массой, останавливаться пришлось бы чаще, чем при наличии этих новомодных сверхпроводящих аккумуляторов. Да только вот когда знаешь, что бывает, когда такой аккумулятор взрывается – сперва углекислота разносит колбу термоса, а потом высвобождается заряд из разогревшегося сверхпроводника, – то никакого прогресса, честное слово, не пожелаешь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
