— Твое имя?
Она замялась, читая враждебность на его лице. Потом, как-то отрешенно, назвала себя:
— Маделина Коргэй.
Коргэй… Он должен все обдумать… Это старинное и известное в Линне имя. Генералы и патроны вступали с этим именем на устах в сражение, и этим именем подписывались государственные законы. Клэйн припомнил, что отец этой девушки погиб около года назад, воюя на Марсе. Поскольку он был героем войны, поступок его дочери мог быть оправдан.
Клэйн с досадой поймал себя на том, что уже думает о политических изменениях, к которым, очевидно, приведет его шаг. Однако было бы глупо закрывать глаза на крайнюю опасность этого инцидента лично для него. Он сердито встряхнул головой, словно хотел избавиться от назойливых мыслей. Кэлэдж избран лордом-советником, и его триумфальный въезд в столицу Линна состоится завтра утром… Сторонники этого юноши тоже ведь могут решиться на любую выходку. Тем более нельзя сбрасывать со счетов ожидания охранников, которые не могут быть заинтересованы в прощении девушки. К счастью, возможно другое решение, оно их ублаготворит…
— Уведите, — приказал он. — Я допрошу ее, когда мы прибудем на место.
Никто не возражал, понимая, что допрос потребует определенного времени. Охранники полагали, что террористку отдадут им позднее.
Клэйн отдал необходимые приказания, и процессия снова двинулась вдоль улицы.
Прошло несколько недель с тех пор, как был захвачен космолет-гигант Риссов. Пролетели и шесть месяцев после поражения армии варваров, прибывшей с Европы, отдаленного и малоизвестного спутника Юпитера, во главе с Чиннаром. Линнское общество еще не до конца успокоилось после этих двух событий, хотя и начало постепенно забывать, какой страшной участи оно избежало. Со всех концов Империи до столицы доносились крикливые голоса недовольных.
Торговцы и коммерсанты твердили, что Чиннар вовсе не представлял собой реальной опасности, а возникшая угроза всеобщей гибели была результатом преступной халатности правительства. Деррин, пока был жив, отвергал эти огульные обвинения, однако, когда его не стало, организовалось движение за отмену декрета, изданного Клэйном во время борьбы с варварами. Этот декрет предоставлял свободу пленным рабам, лояльным по отношению к Линну. Ярость многочисленных хозяев, лишившихся ценных слуг, возрастала с каждым днем. До Клэйна дошел мерзкий слух, подрывающий его авторитет: якобы перенесенных бедствий могло и не быть, если бы в семье лордов-правителей не терпели так долго мутанта. Это была уже прямая атака на него, и проводилась она так, чтобы он не мог отражать нападки доступными ему средствами. Слух этот стали особенно муссировать после того, как он удержал своих сторонников от выступлений против Патроната, отдавшего пост лорда-советника молодому Кэлэджу.
Несколько наиболее стойких приверженцев Клэйна, встревоженных направленностью, которую принимало общественное недовольство, уже сожалели о том, что позволили переубедить себя. И они призывали его хотя бы теперь проявить волю — раньше, чем новый лорд-советник прибудет в столицу.
Такие призывы и заставили Клэйна совершить ночную прогулку по улицам спящего Линна. Он знал о готовящемся правительственном перевороте — из сообщений, поступивших к нему сразу, как только он прибыл в Линн, то есть всего несколько часов назад. Заговорщики хотели провозгласить его лордом-советником.
По прибытии во дворец попечителя Патроната, где заговорщики устроили свою штаб-квартиру, Клэйн собрал руководителей в предоставленных ему апартаментах, чтобы все обсудить. С самого начала его позиция оказалась под огнем критики. Те, кто еще совсем недавно были его верными последователями, теперь грубо обрушились на него, не щадя его самолюбия, чего сам он по отношению к ним никогда не допускал. Они позволили себе насмешки, издевательские реплики. Это его опечалило и немного испугало. Его опасения относительно нашествия Чужих прямо не осмеивались, но опровергались в ходе полемики, когда ему доказывали, что он сумеет защитить государство только в том случае, если станет лордом-советником. Почти то же говорил ему и лидер варваров, убеждая его действовать энергично и не медля.
Страсти накалялись, и когда было уже более трех утра, попечитель заявил, что отныне отказывается признавать Клэйна как главного руководителя, раз он стоит на своем.
— Мне сделали предложение присоединиться к группе Лилидель, и я приму его, — сказал попечитель гневно. — Я порываю с предусмотрительной трусливостью.
И это было только начало. Далее стали уходить те, кто не хотел больше поддерживать Клэйна. К четырем часам, когда лорд наконец обратился к людям с речью, с ним оставалась лишь небольшая кучка сторонников — те, кто дрался вместе с ним против Чиннара. Но он видел, что даже и они не были настроены дружелюбно. Чтобы убедить их, он кратко и просто объяснил, почему считает возможным нападение Риссов. Сказал, что планов своих пока раскрыть не может, но позаботится о том, чтобы дать им моральное удовлетворение.
— Я уверен, — сказал он, — что наши противники до сих пор не осознали, что они делают, возводя этого маменькина сынка в ранг лорда-советника. О детях должны печься близкие люди, а не те, кто с ними даже не встречается. Представьте себе положение, когда мальчишка получает свободу поступать как ему заблагорассудится. — Он поднялся, сурово оглядел соратников. — Поразмыслите над этим…
Клэйн возвратился в свою резиденцию в еще более дурном расположении духа. События развивались даже хуже, чем он предполагал. Когда он направлялся в спальню, командир охраны напомнил ему о Маделине Коргэй.
Клэйн заколебался: заняться ею сейчас? Он чувствовал себя не совсем здоровым, устал от массы свалившихся на него проблем, и не так уж его и интересовало, кто, желая ему смерти, водил рукою Коргэй. Вероятно, его смерть была бы на руку многим; даже некоторые прежние его сторонники вели себя так, словно живой он опасен для них. Но в конце концов взяло верх любопытство, которое было вообще ему свойственно и часто помогало добиться успеха, так же как привычка быстро и тщательно изучать все, что, как ему казалось, затрагивало его интересы. Лорд велел привести девушку.
Она смело вошла в комнату для приемов, с презрением отвергнув попытку стражников ввести ее как арестантку. Теперь, при ярком свете масляных ламп, она выглядела несколько старше, чем когда он впервые увидел ее. Наверное, ей все же не восемнадцать, а двадцать три, может, даже все двадцать пять лет. По его понятиям, она была красива. На ее миловидное лицо, в котором проглядывал ум, было приятно смотреть, хотя надменное выражение портило его. Клэйн понимал, что высокомерие необязательно ей свойственно, это, скорее, была маскировка для самозащиты. Она заговорила первой:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
