– Прямо в сердце бросок, - приглушённо говорит Пёстрый Фазан. Львиный Хвост видит, что Быстроногий Олень уже мёртв. Конечно. Он и не сомневался. Разве может быть по-другому. Но почему исчез шаман Еохор? Разве они справятся без него? Им же нужен шаман. Им нужен шаман!
Пёстрый Фазан не смог выдернуть дротик (конечно!), тот обломился, теперь Пёстрый Фазан держит в руке короткое древко, короткое и тонкое, сосем не обычное.
– Должны быть следы лесняка. Не сам же этот чудный дротик прилетел, - Крепкий Дуб забирает обломок у Пёстрого Фазана, разглядывает, потом вдруг бросает на землю:
– Здесь какое-то колдовство.
– Что, совсем нет следов, Крепкий Дуб? – сомневается Пёстрый Фазан.
– Ни одной сломанной ветки. Кроме тех, что мы сейчас поломали.
Пёстрый Фазан вглядывается в заросли. Потом смотрит на мёртвого Быстроногого Оленя, на рану в груди, пытается представить, как летел дротик, заметил, откуда должен был лететь. Теперь Пёстрый Фазан, пригнувшись, вошёл в заросли с копьём наизготовку, но Львиный Хвост знает заранее, что и Пёстрый Фазан ничего не обнаружит.
– Почему же исчез шаман? – думает вслух Львиный Хвост. – Как-то это связано. Беда большая пришла. Пропадём без шамана.
Но Крепкий Дуб ничего не отвечает. Непрерывно следит за Пёстрым Фазаном, как тот движется в зарослях. Правильно пока что тот движется, точно так летел дротик, должен был лететь. Но Пёстрый Фазан отошёл уже столько, сколько как раз и нужно расстояния, чтобы метать дротик, дальше разве что у самого-самого ловкого может выйти хороший бросок, но Пёстрый Фазан добрался уже и дотуда, но и там ничего не нашёл. Оглядывается Пёстрый Фазан, оценивает расстояние – да как вообще можно метать в таких зарослях, как размахнуться, прицелиться?.. Загадка. А скорее, колдовство. Наверное, колдовство. Возвращается Пёстрый Фазан. Колдовство! Нет следов.
****
Гиены кружили под деревом, задирая вверх чёрные носы и принюхиваясь. Там, на верхнем суку, сидел раненый человек и улыбался. Он держал в руке сломанную ветку, которой совсем недавно готовился тыкать в львиные глаза, но лев испугался уже от гиен, раньше, чем от его ветки. И тогда человек запихнул ветку между сучьев рядом с собой, а освободившейся рукой стал срывать спелые груши. И бросать вниз гиенам. В знак благодарности. А те только злились.
Режущий Бивень ещё не оправился от потрясения. Ему всё ещё представлялось, как Рыжегривый лезет на дерево, карабкается за ним по стволу, а он перескакивает на верхний сук, достаточно тонкий, но лев не отстаёт, хотя охотник всё время тычет веткой в его морду. И сук ломается подо львом, они падают вместе, но человек успевает схватиться здоровой рукой за нижнюю ветвь, застряв над землёй. А лев беснуется внизу. Так мнилось охотнику. Но внизу бесновались гиены, и даже так нельзя было сказать. Просто упрямо кружили. Пятнистый Демон, наконец, признала упавшую рядом грушу, взяла в свои цепкие челюсти и проглотила. И охотник вверху засмеялся.
Да, он всё ещё числил себя охотником, хотя и сидел высоко на дереве, спасаясь от гиен. Он даже сожалел немного, что лев оставил его пятнистым, не довёл своё дело до конца. На дереве он бы сразился со львом, и, может быть, хитростью победил бы. А вот тупые гиены по деревьям не лазят. Но всё равно они спасли жизнь человеку, и Режущий Бивень хорошо понимал, что одними лишь грушами не отделаться. Он попросит Медвежьего Когтя не травить Пятнистого Демона. Пускай она и дальше разбойничает в степи. Ведь и с неё, получается, может быть толк. Вот только Медвежий Коготь сейчас далеко. Как и всё остальное племя.
За спиной занимался рассвет и красил воды реки своей магической краской, пухлые таймени, такие же красные, ловко выпрыгивали из воды, приветствуя зарю. Таймени всегда несут радость двуногим. Медведям и людям. Но сейчас, наверное, люди забыли про них. Ведь Режущий Бивень предупредил, и никто не уйдёт на путину, когда нависла опасность над племенем. Если шаман не понял его, всё равно ведь женщины не вернулись. А даже если вернулись, то ведь не все. И он не вернулся. И племя уже идёт по тропе войны. Они станут искать Чёрную Иву, его, остальных. Не будет путины. А после путины объявляют Осенние Оргии. Раз не будет путины, не будет и оргий, не получится праздника – и это, наверное, плохо. Ведь Осенние Оргии – радостный праздник, – думал Режущий Бивень и немножечко сожалел, что вместо весёлого праздника выйдет скучный траур. Или даже не сожалел.
Гиены внизу не уходили, обнюхивали траву, опять и опять изучали следы человека, а тот, наверху, уже и не думал о них, не замечал. Он размышлял о своих приключениях, сколько он пережил, и какой у него чудный Хранитель. Столько раз выручал из безнадёжного положения. Позвал на помощь мамонта, когда некуда было деться, потом направил гиен. Режущий Бивень ощущал себя сильным, удивительно сильным после трёх умираний. Ведь трижды он возвращался. И теперь невозможно представить, что сможет его устрашить. Теперь будет он крепче камня, и эти гиены внизу как щенки для него. Скоро им надоест ошиваться под деревом, караулить его ото льва, и он спустится на землю. Он войдёт в реку и подберёт своё копьё. И тогда примет бой с кем угодно. Гиены не сунутся, когда он будет с копьём, но ежели придёт Рыжегривый, даже если возьмёт с собой львиц – и тогда примет вызов охотник, не полезет трусливо на дерево, а станет открыто обороняться. Но и Рыжегривый никогда не придёт, если будет охотник с копьём, потому что понял уже его тайную силу. Свежую силу воскресшего трижды. Даже коварных лесных людей не боялся теперь Режущий Бивень. Что-то внутри шептало ему, что он справится с кем угодно. И он улыбался. Хотя и была одна вещь, против которой бессильно даже копьё. Уход Чёрной Ивы… Вот с чем он должен смириться. С такой переменой.
Гиены ушли, и Режущий Бивень спустился на землю, не опасаясь. Он направился к реке и долго топтался в воде, нащупывая ногами наконечник копья. Вода бурлила от идущих на нерест тайменей, и охотник, вдруг прыгнув, как кошка, ухватил-таки зазевавшуюся рыбину за скользкий хвост. Чудо какое-то продолжалось, он сам едва верил, что такое возможно, видимо дух реки дарил ему рыбу. Он даже не поблагодарил от изумления. Не успел. Уже с тяжёлой рыбой в руке он наступил на копьё. И поднял оружие другой рукой, раненой, потому что пальцы сгибались как надо. Львиные когти их исцелили, духи болезни с перепугу удрали.
Он отдал икру реке за помощь. А саму рыбу съел сырой. Красную рыбу можно не жарить. Её мясо нежнее, чем мясо молочной газели. Потом он заел рыбу обильно растущей на берегу кислицей и только теперь вспомнил о безопасности. Удивительно безрассудно он себя вёл. Ведь лесные люди, возможно, всё ещё искали его. А он не прятал следов.
