— Не могу. Видит бог, не могу! — говорил Володыевский. — Подождите хоть два-три дня.
— Как не можете? Струсили? Если сейчас не станете, я вас так отделаю, что вам дедушка с бабушкой вспомнятся! Ах ты, жук! Гад ядовитый! Становиться поперек дороги умеешь, мешать умеешь, а от сабли бежишь!
Тут вмешался Заглоба:
— Я вижу, что вы ему хотите на шею сесть, — только смотрите, как бы этот жук не укусил вас, тогда никакие пластыри не помогут. Тьфу, черт! Разве вы не видите, что этот офицер едет по делам службы? Посмотрите на воз с деньгами, которые мы везем в полк, и поймите — черт вас возьми! — что, охраняя казну, этот офицер собой не располагает и драться не может. Кто этого не понимает, тот дурак, а не солдат! Мы служим у русского воеводы и били не таких, как вы, ваць-пане, но сегодня нельзя. Подождите, время терпит!
— Это верно, если они едут с деньгами, то драться не могут, — сказал один из товарищей Харлампа.
— А мне что за дело до их денег, — кричал Харламп, — пусть выходит, не то бить буду!
— Сегодня не выйду, но даю рыцарское слово, — сказал пан Михал, — что через три или четыре дня явлюсь куда угодно, как только кончу служебные дела. А если вы не довольствуетесь этим обещанием, то я велю в вас стрелять, ибо буду думать, что имею дело не с шляхтичами и солдатами, а с разбойниками. Выбирайте, черт вас возьми! Мне некогда стоять с вами!
Услышав это, конвойные драгуны сейчас же направили дула мушкетов на нападающих, и движение это, как и решительные слова пана Михала, произвело впечатление на товарищей Харлампа.
— Обожди, — говорили они ему, — ты сам солдат и знаешь, что значит служба, а что ты удовлетворение получишь, это верно: этот парень не из робкого десятка, как и все из русских отрядов. Успокойся, пока честью просят!
Харламп метался еще, но, сообразив, что он рассердит товарищей или подвергнет их неравной борьбе с драгунами, обратился к Володыевскому и сказал:
— Вы даете слово, что станете на поединок?
— Я вас вызову за то, что вы дважды спрашиваете об этом. Через четыре дня буду здесь; сегодня среда — значит, в субботу, в два часа. Выбирайте место.
— Тут, в Бабицах, много народа, — сказал Харламп, — что-нибудь может помешать. Соберемся лучше в Липкове, там спокойнее, и мне недалеко, наша квартира в Бабицах.
— А вас будет такая же большая компания, как и сегодня? — спросил предусмотрительный Заглоба.
— Нет, — ответил Харламп, — приеду только я да Панове Селицкие, мои родственники. Вы тоже явитесь без драгун?
— Может быть, у вас на поединок приходят с войском, а у нас этого обычая нет.
— Значит, через четыре дня, в субботу, в Липкове? — повторил Харламп. — Съедемся у корчмы, а теперь с Богом!
— С Богом! — ответили Володыевский и Заглоба.
Противники спокойно разъехались. Пан Михал был в восторге от предстоявшей забавы и обещал привезти в подарок пану Лонгину усы пятигорца. Он ехал в Заборово в прекраснейшем настроении; там он застал королевича Казимира, который приехал туда на охоту. Но пан Михал только издали видел будущего короля, так как торопился. Через два дня он кончил свои дела, осмотрел лошадей, заплатил Тшасковскому, съездил в Варшаву и явился в Липково даже часом раньше назначенного с Заглобой и паном Кушелем, которого пригласил вторым секундантом.
Подъехав к корчме, которую держал еврей, они вошли в избу промочить горло медом и за кружками начали разговаривать с евреем.
— Слышь, пархатый, а пан дома? — спросил Заглоба.
— Пан в городе.
— А много у вас шляхты в Липкове?
— У нас пусто. Один только пан остановился у меня и все сидит в горнице, богатый пан — со слугами и лошадьми.
— А почему он не заехал в усадьбу?
— Видно, не знаком с нашим паном. Впрочем, усадьба уж целый месяц стоит запертой.
— Может, это Харламп? — сказал Заглоба.
— Нет, — ответил Володыевский.
— Эх, пан Михал! А мне кажется, что это он.
— Что за пустяки!
— Пойду посмотрю, кто это. Жид, а давно пан стоит у тебя?
— Сегодня приехал, двух часов нет.
— А не знаешь, откуда он?
— Не знаю, должно быть, издалека: лошади были измучены; люди говорили, что из-за Вислы.
— Чего же он здесь, в Липкове, остановился?
— Кто его знает?
— Пойду посмотрю, — повторил Заглоба, — может, кто знакомый.
И, подойдя к запертой двери горницы, он постучал в нее саблей и спросил:
— Можно войти?
— А кто там? — раздался голос изнутри.
— Свой, — сказал Заглоба, отворяя дверь. — Извините, может, я не в пору? — прибавил он, просовывая голову в комнату.
Вдруг он попятился и захлопнул дверь, точно увидел за нею смерть. На его лице отразился ужас и беспредельное удивление, он разинул рот и блуждающими глазами смотрел на Володыевского и Кушеля.
— Что с вами? — спросил Володыевский.
— Ради Христа… Тише… Там… Богун… Оба офицера вскочили на ноги.
— Да вы с ума сошли?! Опомнитесь, кто?
— Богун! Богун!
— Не может быть!
— Верно, как я стою перед вами, клянусь вам Богом и всеми святыми!
— Чего же вы так испугались? — сказал Володыевский. — Если это он, значит, Бог отдал его в наши руки. Успокойтесь. Вы уверены, что это он?
— Как в том, что говорю с вами. Я видел его, он переодевается.
— А вас он видел?
— Не знаю, кажется, нет.
Глаза Володыевского разгорелись, как угли.
— Жид! — сказал он тихо, махнув рукой. — Иди сюда! Есть другие двери из горницы?
— Нет, ход только через эту избу.
— Кушель, под окно! — шепнул пан Михал. — О, теперь он не уйдет от нас! Кушель, не говоря ни слова, выбежал из избы.
— Да придите вы в себя, ваць-пане! — сказал Володыевский Заглобе. — Не вам, а ему грозит гибель. Что он вам может сделать? Ничего.
— Я не могу от удивления опомниться, — возразил Заглоба, а про себя подумал: "Правда, чего мне его бояться! Пан Михал со мной: пусть Богун боится!" — и с воинственной миной схватился за саблю.
— Пан Михал, он не должен уйти из наших рук.
— Да он ли это? Мне что-то не верится. Что ему здесь делать?
— Хмельницкий прислал его шпионить. Это уж вернее верного. Погодите, пан Михал! Мы схватим его и поставим условие: или пусть отдает княжну, или мы его отдадим в руки правосудия.
— Лишь бы княжну отдал, а там черт с ним.
— Только не мало ли нас? Нас двое да Кушель. Он будет защищаться, как бешеный, а с ним несколько человек.
— Харламп приедет с двумя, нас будет шестеро!.. Довольно!.. Молчите! В эту минуту дверь открылась, и вошел Богун.
Он, должно быть, не заметил раньше входившего к нему в комнату Заглобу, так как теперь, увидев его, вздрогнул вдруг, лицо его вспыхнуло огнем, и рука мигом схватилась за рукоятку сабли… Но все это продолжалось только мгновение. Огонь на лице тотчас погас, и оно лишь слегка побледнело.
Заглоба смотрел на него и ничего не говорил, атаман тоже молчал; в избе можно было расслышать жужжание мух, и эти два человека, судьба которых несколько раз так странно сплеталась, делали вид, что не знают друг друга.
Это продолжалось довольно долго. Пану Михалу показалось, что прошла вечность.
— Жид, — сказал вдруг Богун, — далеко отсюда до Заборова?
— Недалеко! — ответил жид. — Ваша милость сейчас едет?
— Да, — ответил Богун и направился к двери, ведущей в сени.
— Позвольте! — прозвучал голос Заглобы.
Атаман остановился как вкопанный и, обернувшись к Заглобе, впился в него своими черными, страшными зрачками.
— Что вам угодно? — спросил он коротко.
— Да вот… Мне кажется, что мы немного знакомы. Уж не встречались ли мы на свадьбе на хуторе, на Руси?
— Да, — гордо сказал атаман, снова положив руку на саблю.
— Как здоровьице? — спросил Заглоба. — Вы так скоро уехали с хутора, что я не успел с вами даже проститься!
— А вы об этом жалели?
— Как не пожалеть, мы бы потанцевали, и компания бы увеличилась. — Пан Заглоба указал на Володыевского. — Тогда подъехал этот кавалер, он рад был поближе познакомиться с вами.
— Довольно! — крикнул пан Михал, вдруг вставая. — Я тебя арестую, изменник!
— А по какому праву? — спросил атаман, гордо поднимая голову.
— Ты бунтовщик, враг Речи Посполитой и приехал сюда шпионить.
— А ты кто такой?
— Я не стану тебе объяснять, но ты от меня не уйдешь!
— Увидим! — сказал Богун. — Не стал бы и я объяснять вашей милости, кто я такой, если бы вы вызвали меня на поединок, как солдат; но если вы мне грозите арестом, то скажу вам: вот письмо, которое я везу от запорожского гетмана к королевичу Казимиру, если не найду его в Непоренте, то еду в Заборово. Как же вы меня арестуете?
Сказав это, Богун гордо и насмешливо посмотрел на Володыевского, а пан Михал смутился, как гончая, которая чувствует, что дичь уходит от нее, и не знает, что делать. Он вопросительно посмотрел на пана Заглобу.
