Казалось, надо произносить именно «Телешов». Однако эта фамилия — исключение, и корректор Потресова самым энергичным образом все это мне доказала, не ограничиваясь сверкой у Даля и опровергая мои аргументы, что «ов» скрытое «ев», как Кудашев, и, следовательно, слог этот тянет за собой ударение: как завороженный, обожженный, гнезда, седла, звезды, цвел и т. д. Обратила мое внимание на неправильное ударение в фамилии «Телешов», приходящееся к тому же на окончание строки, на рифму. Пришлось коренным образом переделывать всю строфу и напечатать так, как она выглядит в сборнике «Шелест листьев». Нельзя писать «Пушкин» ни в рифме, ни в строке.
1964
Переписка с Копелевым Л.З
Л.З. Копелев[272] — В.Т. Шаламову
Переделкино, 28.XII.64
Дорогой Варлам Тихонович!
Одним из самых значительных событий нашей жизни вообще и особенно нынешнего истекающего года было знакомство с Вами. Мы очень благодарны судьбе, что довелось узнать Вас, и благодарим Вас за все, что Вы написали, пишете и напишите, — совершенно уверены в том, что и неизвестное нам (пока), достойно самой горячей благодарности. Трудно писать Вам, потому что сознаешь, как тусклы и бессильны любые праздничные слова перед суровой живой силой и пронзительным светом Вашего слова, Ваших стихов и прозы. И все же сейчас на рубеже годов, следуя доброй традиции, хотим написать Вам, чтобы высказать искреннюю любовь и глубочайшее уважение к Вам лично и к Вашему творчеству.
В будущем году и на многие-многие будущие годы желаем Вам доброго здоровья, неиссякаемых творческих радостей, побольше светлых часов, дней, месяцев, поменьше печальных минут и всего самого хорошего Вам и тем, кто Вам дорог.
Сердечно Ваши.
Р.Д. и Лев Копелевы
P.S. А себе желаем встречать Вас в новом году, читать Ваши новые стихи, рассказы, очерки…
N.B. Сейчас мы живем в Переделкино, на даче семьи Всеволода Вячеславовича Иванова (ул. Павленко, 4, рядом с дачей Б.Л. Пастернака). Тел.: Г-9-60-00, доб. 1-18.
Л.З. Копелев — В.Т. Шаламову
1965 г.
Дорогой Варлам Тихонович!
Пусть наступающий год принесет Вам побольше хороших дней, добрых мыслей, всяческих радостей Вам и всем, кого Вы любите. Рад поводу снова сказать Вам, что мы (Р.Д. и я) чтим и любим Ваше могучее дарование, благородные Ваши стихи и суровую, но такую необходимую — душевно необходимую всем нам, и детям, и внукам нашим — прозу. Будьте здоровы. Обнимаю Вас.
Ваш Лев Копелев.
В.Т. Шаламов — Л.З. Копелеву
Москва, 8 мая 1965 г.
Дорогой Лев Залманович.
Наталья Ивановна[273] сказала мне вчера, что Вы написали мне письма — и не получили ответа. Это — невероятно, невозможно для меня — поступить так в отношении человека, к которому я отношусь с давней и искренней приязнью, вспоминая всегда тепло.
Я возвращаюсь к обстоятельствам недоразумения, отыскивая не оправдание (виноват только я), но смягчение объяснения. После первого письма Вашего я ведь был у Вас дома и был встречен Раисой Давидовной и Вами с большой радостью и симпатией. Мы расстались с тысячей взаимных обещаний. Солженицын должен был на другой день передать Вам мою пьесу. Я ждал от Вас открытки, получили ли Вы эту пьесу. Это было время, когда я ответа из Малого театра еще не получил, и хотя бы беглое суждение со стороны об «Анне Ивановне» было мне важно. Через какой-то большой промежуток времени — два-три месяца — Солженицын сказал, что передал Вам пьесу не позднее, чем обещал и хотел. И опять прошел не один месяц. А письма (О встрече? О пьесе? О продолжении разговора, начатого на ул. Горького?) я не получил и отчаялся уже ждать известия от Вас. Прошло еще какое-то время — вдруг новогоднее поздравительное письмо. Это письмо я получил в новогодних обвалах моей личной жизни, в тысяче принимаемых и отменяемых решений. Я был непростительно небрежен, пробежав это письмо глазами. Сейчас я перечел письмо. Я благодарю Вас за незаслуженные похвалы по моему адресу. Я знаю, что Вы давно следите за моей попыткой как-то исполнить свой долг, сохранить свое лицо, отвоевать себе хоть крошечное место.
Мне очень стыдно, что по моей вине вдруг оборвался на полуслове так хорошо начавшийся разговор. С Раисой Давидовной и с Вами мы расстались так тепло. Очевидно надо быть постоянно готовым развеять мираж, искажающий истинные отношения людей между собой, и это — упрек в мой и только в мой адрес.
Я глубоко благодарен Наталье Ивановне за решительное ее вмешательство и совет.
Я прошу прощения за недоразумение, камнем лежащее на моей душе. Ни одной минуты моей жизни я не испытывал к Вам ни неприязни, ни досады. Я рад буду видеть Раису Давидовну[274] и Вас на Хорошевском шоссе — я вряд ли этим летом поеду на дачу. Рад буду и приехать к Вам. Сердечные извинения Р.Д.
С уважением
В. Ш.
1964 — 1965
Переписка с Домбровским Ю.О
В.Т. Шаламов — Ю.О. Домбровскому[275]
[1965 г. ]
Дорогой Юрий Осипович!
Поздравляю Вас с Новым годом! Горячо желаю, чтобы вторая часть «Хранителя древностей», повести, о замысле которой Вы рассказывали с такой экспрессией, была опубликована, напечатана в новом этом году, который решит многое в литературных судьбах (и не только в литературных). Отлична словесная ткань «Хранителя древностей». Несколько сложна, но, вероятно, это входило в замысел. Во всяком случае, внутренняя тревога общества и человека тех лет — чудовищных и в то же время обыденных, — живых людей того времени передана в «Хранителе» хорошо. Я вообще-то сторонник прозы простой, очищенной до предела, где только деталь, символ, подробность должны высветить со всей неожиданностью замысел, но хорошая проза бывает и непростая. Жму Вашу руку. Рад знакомству, прошу звонить, писать, приезжать.
В. Шаламов.
Ю.О. Домбровский — В. Т. Шаламову
[1965 г. ]
Дорогие друзья, был счастлив, получить Ваши добрые письма. Вы знаете, как я люблю прозу В. Шаламова (стихов еще не видал). Для меня он буквально великое открытие. Сейчас я нахожусь в Голицыне и этим объясняется некоторое запаздывание с ответом, и то, что я не могу зайти и поблагодарить лично. Приходится ждать до 20-х чисел. Насчет «Хранителя древностей»: я вполне согласен, что всякая проза должна быть проста и ясна. Более того, для меня всякая сложность (человека, книги, прибора, теории, организма) — безусловный порок. Великий палеонтолог В. Ковалевский писал, что мы не знаем ни одного организма, эволюция которого шла бы в сторону усложнения, а не упрощения. Сложность — это либо результат того, что не все додумано, либо того, что цельная вначале вещь разбита и распалась на множество кусков. Вот богатство вещи иное дело, но ведь оно не вид сложности, а антитеза к ней. Теперь о «Хранителе». Тут дело обстоит так. «Хранитель» (по замыслу) обыкновенный цельный человек, его окружают все трогательные и простые ценности заштатного прошлого — и оказывается, что у захолустного г. Верного тоже были свои праведники, страстотерпцы и одержимые. Отсюда рассказ о двух творцах собора — об рисовальщике Хлудове, о краеведе Кастанье. Это все люди, влюбленные в человека и во все дела его. И хранитель тоже такой, только он старше их на полвека, и поэтому смотрит на них с любовной иронией. Так это длится до тех пор, пока не «пришел подлец и нарушил течение жизни». И отошло все. Улетела ясность, наивность, напевность. Лицом к лицу встала костяная морда жестокого и безмозглого Настоящего. Мозг и мысли конфискованы. Начинаются события, и они так же голы, жестоки и неразумны, как и боги, вызвавшие их. Начинается борьба. Таков был один из моментов замысла. Только один и не главный, а вот как это удалось… ну это уже иное дело. Тут уж судья Вы, а я только ответчик. Теперь великая просьба — разрешите показать Вашу книгу моему другу — писателю Ю. Давыдову (Кандалакша) и писателю Ю. Корейцу (Карлаг). Если это не встретит возражения, то позвоните Н.И.С.,[276] а я у нее возьму. Без этого не решаюсь. Крепко, крепко жму Вашу руку и друзья тоже поздравляют с праздником. В 65 г. и я верю!!!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
