Леля в шубе стояла на пороге и при "Николаевне" чуть не грохнулась о земь! Вот теперь будешь знать, что ты - Николаевна...
Они расстались очень дружелюбно с Раисой - та была несказанно довольна сотней и обещанной заботой, а Леля, несмотря ни на что,
- тихо радовалась, что увидела девочку и поняла, что та - скорее всего - будет ее, лелиной, потому что, в принципе, Анночка никому не нужна: ни папам, ни маме, которой нужен сам Митя, а не его последыши, ни бабке, явной пьянчужке и равнодушной ко всему остальному.
Вере она не скажет ничего и никогда. Она записала номер телефона раисиных соседей, - на домишко был лишь один телефон и хозяева разрешали звонить, но брали за это плату.
Она брела незнакомой улицей, шуба казалась ей набитым тяжестью мешком.
... Вот ты и оказалась бабушкой, думала она с горечью и насмешкой, все лезешь в любовницы, а по статусу уже - бабушка, бабулька! Давай, давай, собирай всех митиных бесхозных детей! Он будет трахаться, а ты последышей собирать, дура...
Ей было горько и больно.
Однако поземка, секущая лицо привела ее враз в другое состояние: да, она будет собирать их! - этих никому не нужных детей! А потом скажет их отцу, когда-нибудь, в старости, когда ему станет очень нужно участие: вот они, твои дети, которые любят тебя, знают, и понимают... Но это будет, - ей казалось, - так нескоро!
И вообще, будет ли?
Пришел срок и две женщины, почти в одно и тоже время родили от Мити по мальчику.
Вериного назвали Митя, а нэлиного - Трофим, в честь дедушки, хотя Митя был в ужасе от такого имени сына и стал звать мальчика
- Терри, на английский лад. Нэля посопротивлялась, но привыкла. Они так ждали девочку, что Терри оказался как бы не любимым
ребенком. И так и пошло: внимание к нему было совсем иным, чем к
Митеньке. Только Митенька полюбил братца своей любовью, которою наделял почти всех, встречавшихся ему людей. Такой уж он был.
Вера в порядке обмена переехала в двухкомнатную квартиру, рядом с Лелей, ушла из Радио и после рождения Мити устроилась на Телевидение, вела передачи об искусстве. Все говорили, что она прекрасно смотрится на экране. Митю она не забыла, но... Шли недели, месяцы, - шло время...
Все-таки острые чувства как-то незаметно стираются, струятся куда-то и однажды ты ощущаешь, что ничего нет, - вольное место, уже зарастающее молодой травкой и ждущее деревьев и цветов. Место вполне здоровенькое.
Леля резко взялась за Митю маленького и Вера забот не знала. Вначале она и сердилась, и пыталась делать все сама, - но это настолько утомляло ее и потом, ей, одинокой, надо думать о работе, о пропитании, о карьере, - не будет же она жить нищенкой!
И Леля тут пригодилась! Она взяла на себя и к себе Митю маленького и была счастлива. А Анночка? Она тревожила Лелю и Леля время от времени наезжала туда с деньгами и подарками для девочки.
Познакомилась Леля и с Анночкой, которая из милого ребенка, безмятежно спящего в кроватке в первый ее приход, во второй... - как впрочем и во все остальные, - была бесененком, злым, подозрительным и исподтишка пакостным. Она звала Лелю только "баба",
- откуда у нее это взялось? Видимо Раиса сказала, и когда Леля хотела переиначиться все же в "тетю", - ничего не получилось: баба, или - даже бабка, если Анночка сердилась.
Но красоты девочка была необыкновенной - Митя в лучшем и женском исполнении. Леля даже всплакивала от нее, - но что она могла сделать? Она же не могла взять и Анночку к себе? И так Володька ворчал из-за Мити маленького, - совсем старуха рехнулась! И Алешка был недоволен. Но Вера этого не знала.
С первого же дня Митя попал в мягкие лапы В.В. Тот сообщил Мите, что скоро нужно будет отправиться в командировку в одну из стран Латинской Америки, - договорено о его стажировке с испанским языком.
- Зачем? - удивился Митя.
- Если бы вы, дорогой Вадим Александрович, меня внимательно слушали, то поняли бы, - зачем. Пока вы станете стажироваться с языком и многими другими делами. Обо всем другом у нас еще будет отдельная беседа.
Митя кое-что понял, что - в принципе-то! - начал понимать давненько. Хотел было узнать побольше, но В.В. - кремень. Говорил ровно столько, сколько разрешено на данном этапе и ровненько столько строчек, сколько там где-то помечено в инструкции.
- Встретите вашу Нинэль Трофимовну и улетайте пташкой, - закончил В.В., улыбаясь.
... Ничего себе - пташкой! Он должен будет там еще тайно обучаться многому: уходить от слежки, стать своим в разных слоях якобы случайных встреч, - в общем, быть этаким рубаха-парнем.
Митя был доволен. Подальше от Нью-Йорка, унылейшего их офиса, узнанных вдоль и поперек сослуживцев... От Нэли, к которой он не испытывал ни любви, ни ненависти. Использовал ее в сексуальном плане как женщину...
Тем не менее она была беременна и Митя ждал девочку! Такую как Анна, только добрее, лучше, милее - ну, за этим-то Митя присмотрит. ЭТА Анечка его очень тревожила вместе со всем семейс
твом. Но В.В. обмолвился невзначай, что его "друзья" - Анатолий
и Риточка уехали в Алжир, тоже, кажется, надолго...
Митя незаметно вздохнул,- встреча с ними неизбежна, но лучше сейчас об этом не думать. И кто знает, может за три года Митя успеет превратиться в какого-нибудь гранда эспаньола и отбудет в такие дали, что никогда никого больше не увидит.
Так ему показалось после разговора с В.В.
По прибытии в Нью-Йорк у него организовались два свободных дня и он посетил старые места. Пошел к лавке грека, но того не оказалось, - умер в одночасье, и теперь заправлял всем его племянник, здоровый мрачный малый безо всяких кофе и разговоров. К тому же плохо говоривший по-английски.
Митя ушел, с какой-то тянущей тоской вспоминая свой первый приезд сюда. Грека, себя самого - испанца и тореро... Беатрикс
и Анну Шимон.
Кстати, он прошел и к тому ночному клубу, где выступала Анна,
- афиши с ее именем не было, на новой - изгибалась в призывной позе особа типа Сузи.
Анну он все же увидел. На улице. После того, как она прошла, понял, что это Анна. Он остановился и долго смотрел ей вслед. Это была совсем другая Анна, если бы - та, Митя ее бы не отпустил. Эта была модна и нарядна, но стала похожа на тысячи красивых молодых женщин: со специально отрешенным выражением лица, изысканным макияжем и длинными ногами, еще удлиненными высочайшими шпильками, входившими снова в моду. Какой же он тогда был дурак! - ему странна была тогдашняя ее одежда! Да потрясающа Анна была! Он вспомнил черты прошедшей женщины: твердые серые глаза, густые брови, но уже много тоньше, сомкнутые губы, накрашенные яркой помадой... Гораздо более независимая и уверенная в себе.
