– Вот, княже. Сие позавчера было мною записано. Ладно ли?
Василий с любопытством склонился над исписанной страницей.
– «В лето 6746-е от Рождества Христова марта 25-го дня многие тыщи татар подступили к Козельску со стороны Серенска…» – вслух прочитал Василий.
Далее Василий читал текст летописи уже про себя, неслышно шевеля губами. По тому, как княжич еле заметно кивал, с трудом сдерживая горделивую улыбку, можно было понять, что все, изложенное Созонтом в последнем абзаце, ни на йоту не грешит против истины.
– Написано ладно и правдиво. И почерк красивый. – Василий сел на стул и взглянул на Созонта: – Далее напиши так: мол, выслушав непреклонный отказ о сдаче из уст козельского князя, послы татарские удалились, дав козельчанам еще немного времени, чтобы одуматься и не доводить дело до сечи.
– Сколько же еще времени на раздумье дали нам мунгалы? – спросил Созонт, присев на край своей узкой постели. Грубая черная ряса мешковато сидела на тощей фигуре молодого священника, словно была с чужого плеча.
– Сутки, – коротко ответил Василий. – Сие тоже нужно отметить в летописи.
– Воля твоя, княже, – покорно промолвил Созонт. – Вот чернила новые изготовлю и сразу же за перо возьмусь.
Василий упруго встал, дружески похлопал Созонта по костлявому плечу и, засвистав веселую песенку, вышел из кельи. Его быстрые удаляющиеся шаги прозвучали в гулком коридоре, ведущем к выходу с монастырского подворья.
Глава четвертая
Найманы и мангуты
Гуюк-хан не зря изо дня в день посылал своих людей на переговоры с козельчанами, уговаривая тех сдаться без боя. В разноплеменном войске Гуюк-хана уже не было прежнего единства. Труднейший зимний поход по лесистым русским землям, тяжелые потери, понесенные степняками при штурме русских городов, острая нехватка провизии и корма для коней – все это подорвало дисциплину настолько, что вожди кочевых племен открыто говорили Гуюк-хану о своем нежелании сражаться с русами. Дошло до того, что часть войска Гуюк-хана, вопреки его запрету, снялась с лагеря и двинулась на юг, в степи. Причем это произошло не ночью, когда все спали, а среди бела дня.
Гуюк-хан вскочил на коня и поскакал вдогонку за отрядами, вышедшими из повиновения ему. Он настиг их на временной стоянке всего в одном переходе от своего становища. Это были воины из степных племен найманов и мангутов. Если найманы были тюркоязычным народом, то мангуты были монгольским племенем.
Растолкав стражу, Гуюк-хан ворвался в шатер вождя найманов, как вихрь. Он сразу понял, что появился здесь явно не вовремя. Вождь найманов только что избавился от одежд с помощью двух узкоглазых служанок, собираясь совокупиться с юной русской рабыней, которая в голом виде стояла на четвереньках на постели в глубине юрты с распущенными длинными волосами в позе покорного ожидания. Одна из младших жен найманского хана, сидя на ложе рядом с юной славянкой, осторожно массировала тонкими пальцами ее розовое девственное влагалище. При этом найманка то окунала свои пальцы в плошку с жидким овечьим жиром, то смачивала их своей слюной. Другой рукой найманка ласково поглаживала юную пленницу по белым округлым ягодицам, успокаивая ее и настраивая на то неизбежное, что вот-вот должно было случиться. Благодаря стараниям найманки юная рабыня издавала глубокие и прерывистые вздохи, опустив голову и разбросав по постели свои длинные темно-русые пряди, а ее раздвоенные половые губы блестели от сочащегося по ним жира.
– Приветствую тебя, Таян-хан! – с язвительной насмешливостью произнес Гуюк-хан, уперев руки в бока. – Извини, что отрываю тебя от важного дела. Нам нужно поговорить!
– Я наперед знаю, что ты хочешь мне сказать! – раздраженно отмахнулся Таян-хан, повернувшись спиной к Гуюк-хану. Одна из служанок, стоя перед ним на коленях, принялась обмывать его детородный орган, черпая воду из медного котелка. – Зачем ты приехал, Гуюк-хан? Не надо было приезжать! Все равно мы с тобой не договоримся. Мои воины устали от этой войны, от этих снегов и лесов, они хотят вернуться в степи.
– Уходя вот так, ты нарушаешь ясу Чингис-хана, недоумок, – сердито проговорил Гуюк-хан. – Это же дезертирство и трусость! За это полагается смерть!
– О какой ясе ты мне талдычишь, приятель! – усмехнулся Таян-хан. – Твои собственные нукеры не соблюдают ясу, они утаивают для себя большую часть добычи, не ходят в дальние дозоры, спят в ночном охранении… Ты знаешь об этом не хуже меня.
Таян-хан завернулся в широкий халат и уселся на кошму рядом с пылающим очагом. Молчаливым жестом он пригласил Гуюк-хана сесть на почетное гостевое место. Засунув плеть за голенище сапога и сняв с головы мохнатую шапку, Гуюк-хан тяжело опустился на мягкие подушки.
Служанки Таян-хана расторопно поставили перед Гуюк-ханом небольшой стол на низких ножках, выставив на него плоские блюда с тонко нарезанной вяленой бараниной, сушеной рыбой, курагой и овечьим сыром. Юная жена Таян-хана налила из бурдюка в круглые чаши желтоватый пенящийся кумыс.
Гуюк-хан с недоверчивым видом взял чашу с кумысом и молча протянул ее жене Таян-хана, чтобы та сделала глоток из нее. Узкие глаза найманки метнулись к супругу. Увидев его повелительный кивок, найманка с недовольным видом отпила кумыс из чаши Гуюк-хана. После чего она удалилась в глубь юрты, укрыв одеялом сидящую на ложе русскую невольницу, и сама села рядом с ней, поставив локти себе на колени и подперев ладонями свои круглые щеки.
– Твоя Ай-Чурек по-прежнему капризна и строптива, – с ухмылкой заметил Гуюк-хан, взглянув на Таян-хана. – Не очень-то она рада моему приходу. И из моей чаши она пьет очень неохотно.
– Ай-Чурек не любит кумыс, – сказал Таян-хан, исподлобья взирая на гостя. – Если ты мне не доверяешь, зачем тогда пришел в мою юрту?
– Как я могу тебе доверять после того, как ты со своими людьми покинул мое войско, – пожал плечами Гуюк-хан, пригубив из чаши. – Такого предательства я не ожидал от тебя, друг мой. Когда мне сказали об этом, то я сначала не поверил своим ушам!
Таян-хан сморщился, как от зубной боли, и раздраженно поставил чашу с кумысом обратно на стол, так и не донеся ее до рта.
– При чем здесь предательство! – возмутился он. – Ты моих воинов видел, Гуюк-хан. Видел?.. Сколько их осталось к концу этого похода? Чуть больше половины от изначальной численности. Из них каждый третий изранен в сечах с урусами, а кто не изранен, тот обморожен.
– Однако ж твои воины и ты сам не с пустыми руками идете из этого набега на Русь, – обронил Гуюк-хан, сделав небрежный кивок в сторону сундука с сокровищами, который стоял рядом с ложем, на котором сидела юная русская невольница.
– Эту невольницу мои нукеры захватили тут неподалеку в какой-то деревне, – сказал Таян-хан. – Рабыни, захваченные моими воинами на суздальских землях, умерли от холода еще в прошлом месяце. Их же гнали полуголыми по снегу да в мороз, те, что уцелели, до сих пор хворают. Какой прок от хворых рабынь!
– У нас появилась возможность разжиться молодыми и здоровыми невольницами в граде урусов Кизель-Иске, пока сюда не подошел Бату-хан со своими туменами, – промолвил Гуюк-хан, попивая кумыс. – Ну же, Таян-хан, давай возьмем этот град до подхода Бату. Поделим всю добычу поровну!
– Нет, Гуюк-хан, не настаивай и не проси: мои воины устали, им нужен отдых. – Таян-хан отрицательно помотал головой. – Наши кони совсем отощали от бескормицы, верблюды и волы тоже вконец ослабели, им не по силам даже небольшая кладь. Я и тебе советую, как другу: оставь Кизель-Иске, пусть его штурмует Бату-хан, если хочет.
Гуюк-хан вышел из шатра Таян-хана озлобленный. Он сразу же столкнулся с русским невольником в драной одежде, который нес кожаное ведро с водой. Гуюк-хан толкнул невольника так, что тот упал на истоптанный снег, разлив воду. Рядом грянул громкий хохот найманских военачальников, которые сидели у костра и подкреплялись жареной бараниной; они увидели, как грубо обошелся с рабом Гуюк-хан.
– Чего расселись, негодяи! – накинулся на военачальников Гуюк-хан, размахивая плетью. – Живо поворачивайте коней обратно к Кизель-Иске! Иначе всем вам не поздоровится, трусливые собаки!
Гуюк-хан стал хлестать плетью направо и налево, но его гнев никого не испугал. Никто из военачальников не тронулся со своего места. Сотники были облачены в длинные стеганые халаты, под которыми находились панцири, на головах у них были меховые шапки или круглые железные шлемы с нащечниками, поэтому удары плетью им не причиняли никакого вреда. Военачальники лишь закрывали лицо руками и говорили Гуюк-хану, мол, они люди маленькие, что им приказывает Таян-хан, то они и делают. Мол, надо договариваться с Таян-ханом, а не с ними.
Смех военачальников зазвучал еще громче, когда из ханской юрты раздались громкие стоны и вскрики насилуемой русской невольницы.
Ругаясь сквозь зубы, Гуюк-хан направился широким шагом к стоянке мангутов, костры которых дымили неподалеку в редком березняке.
