храбрость был награждён орденом Святой Анны 4-й степени. По свежим впечатлениям от увиденного он написал «Севастопольские рассказы», их напечатали в журнале «Современник» ещё во время войны. Литературный талант и репортажная точность передачи событий, особенно в первом рассказе «Севастополь в декабре месяце», сразу вызвали интерес у читающей публики и сделали рассказы знаменитыми.
Находиться на 4-м бастионе полтора месяца и не видеть Нахимова было невозможно, однако Толстой о нём не упомянул, как, впрочем, и о других руководителях обороны. Это и понятно: его целью было показать повседневную жизнь Севастополя, чтобы сквозь обыденность читатель увидел главное — природу подвига защитников города.
Всех, кто приезжал в Севастополь, непременно ждало разочарование: у защитников было не найти суетливости, энтузиазма, готовности к смерти и даже решительности — все относились к происходящему вполне буднично. «Вглядитесь в лица и в движения этих людей: в каждой морщине этого загорелого скуластого лица, в каждой мышце, в ширине этих плеч, в толщине этих ног, обутых в громадные сапоги, в каждом движении, спокойном, твёрдом, неторопливом, видны главные черты, составляющие силу русского — простоты и упрямства». Война и перенесённые страдания лишь добавили новые черты к этому национальному портрету: «сознание своего достоинства и высокой мысли и чувства»351, их отметил писательский взгляд, способный проникать в суть вещей сквозь бытовую оболочку повседневных событий.
Эти строки написаны зимой 1854/55 года, когда Нахимов ещё был жив. И пусть на страницах «Севастопольских рассказов» для него не нашлось места — не беда. Нахимова, Толстого и всех севастопольцев той зимой объединяло главное: убеждённость в том, что Севастополь взять невозможно.
Весеннее наступление
«Что Вам сказать о наших действиях? — писал Нахимов Метлину в Николаев в марте 1855 года. — Неприятели с весной при благоприятной погоде ожили, подвезли множество снарядов и долбят нас по своему произволу. Вы, конечно, уже знаете о смерти В. И. Истомина. Он возвращался со вновь возведённого против Корнилова бастиона Камчатского люнета, ему неприятельским ядром оторвало голову. Потеря незаменимая для нас. Я уступил ему последнее место в склепе подле священных для Черноморского флота прахов покойных Михаила Петровича и Владимира Алексеевича, которое так берёг для себя. Что же делать, заранее загадывать ничего нельзя. На днях была сильная вылазка против Камчатского люнета под командою г[енерала] Хрулёва, потеря с обеих сторон значительная, но наши зарыли часть неприятельских траншей и отодвинули их работу назад». По этому письму можно составить представление о том, чем был занят Нахимов в эти дни: провизия, снаряды, которых так ждали в Севастополе, устройство печей для выпечки хлеба, рытье новых колодцев, поиск мешков для земли, нехватка антрацита; дежурство пароходов, чтобы неприятель не переправился через Чёрную речку; защита машин и пороховых камер пароходов и, конечно, огромные потери: «Каждые сутки выбывает из фронта до 150 человек; Камчатский редут, где убит В. И. Истомин, до той минуты стоит нам 2997 чел[овек]...»352
Нахимов отправил это письмо со своим флаг-офицером Костыревым, и сделал это не случайно. У молодого человека недавно умерла мать, осталось пять сестёр, старшей из которых было 18 лет, и Нахимов просил давнего знакомца устроить Костыреву поездку домой, в Тверскую губернию, за казённый счёт. Зная чрезвычайную щепетильность Метлина в финансовых вопросах, он предпослал этой в общем-то безобидной просьбе пространное предисловие, где выразил надежду, что «строгий, благородный взгляд» его друга на службу «не будет оскорблён», и сделал ещё множество подобных оговорок. Роль Метлина в интендантской службе была оценена очень высоко, недаром Горчаков, представляя его к повышению, писал, что именно контр-адмиралу Метлину «мы главнейше обязаны и снабжением Севастополя и приведением Николаева в оборонительное состояние».
Камчатский редут (точнее, люнет) заложили ещё в конце февраля перед Малаховым курганом, на Кривой Пятке, столь вожделенной для французов. А уже в ночь на 3 марта противник предпринял первое нападение, но не на сам люнет, а на расположенные полукругом ложементы перед ним, предусмотрительно устроенные Тотлебеном.
«Ложементы состояли из небольших отдельных участков траншей, закладываемых летучей сапой впереди оборонительных линий, — пояснял Тотлебен. — Располагались обыкновенно в две линии... сперва закладывали передовую, а потом подкрепляли её задней линией, располагая ту и другую в шахматном порядке»353. Устраивали ложементы, чтобы препятствовать работам неприятеля далее 100 саженей — расстояния выстрела из штуцерного ружья. Сначала в них располагались днём по четыре-пять стрелков со штуцерами, потом по ночам стали укрываться секреты, затем ложементы соединили траншеями. Неприятель называл ложементы «стрелковыми ямами», осыпал их ядрами и гранатами, которые редко попадали в цель: тяжело стрелять из пушки по воробьям.
Третьего марта атака была отбита; не удалась попытка французов захватить люнет и в ночь на 6 марта, когда они решили обойти ложементы. В рапорте Нахимов описал, как три неприятельские колонны бросились на Камчатский, намереваясь захватить его. Стрелки в ложементах ответили огнём, после чего полковник Свищевский атаковал неприятеля тремя ротами Волынского пехотного полка и штыками отбросил его к нашим ложементам. «Пользуясь расстройством и беспорядком неприятеля, храбрые якутцы (солдаты и офицеры 42-го Якутского пехотного полка. — Н. П.), удержавшиеся в ложементах, ударили на врагов с тыла. Поставленные между двумя рядами штыков зуавы только бегством могли найти спасение за своими траншеями». Чтобы предотвратить новое нападение на редут, полковник Вялый приготовил колонны из двух батальонов Якутского полка, по флангам построил по две роты Томского егерского полка и, едва неприятель вышел из траншей, с барабанным боем пошёл ему навстречу. Не ожидавшие атаки французы бежали в свои траншеи, завязался рукопашный бой. Итог: среди защитников города — 15 убитых, 87 раненых и 68 контуженных; неприятель оставил на поле боя до пяти десятков тел, в плен попали офицер, восемь зуавов и стрелок.
Сидеть в ложементе вдали от своих позиций, под боком у неприятеля, когда льёт дождь или палит солнце, могли только люди храбрые, даже отчаянные, те, кого зовут удальцами. Одним из таких смельчаков был генерал-лейтенант С. А. Хрулёв, который был дружен с Нахимовым. В ночь на 11 марта под его командованием была совершена вылазка из Камчатского люнета — французы выбиты из первой параллели; вслед за тем — новая вылазка, против англичан — и тоже с большим для них уроном. За отвагу в этом бою Хрулёв был награждён орденом Святого Георгия 3-й степени.
Солдаты очень любили своего командира. В Севастополе рассказывали такую историю. Однажды на рассвете генерал отправился осматривать работы на 3-м бастионе. Там в этот час только просыпались: выходили из блиндажей, умывались, становились
