Следует сказать об особой (негативной) роли Бухары, соседствовавшей с Туркестанским краем, но не имевшей с ним официальной границы. Российское правительство могло эффективно влиять на политику эмира, но влиянием на бухарский исламский клир оно не располагало. Бухара и в конце XIX, и в начале XX в. сохранила ореол «светоча мусульманской мудрости»; консервативное, закоснелое в своем догматизме бухарское духовенство оказывало сильное влияние на исламских священнослужителей Туркестана, укрепляя в них консерватизм и неприятие всего нового, в том числе и попыток российских властей осовременить весь строй жизни коренного населения.
Учитывая репутацию Бухары как негасимого факела исламской учености, уже с конца 1870 г. многие студенты туркестанских медресе перебрались в бухарские религиозные учебные заведения, чтобы «припасть к источнику истинного ислама». Получив заряд фанатизма и консерватизма, они возвращались в Туркестанский край проповедниками ветхозаветных нравов и антироссийских настроений. Многие из этих «вкусивших истинной мудрости» становились преподавателями в медресе Туркестанского края. Российские власти поздно заметили опасность такой «идеологической интервенции». По рекомендации многоопытного Н.П. Остроумова генерал-губернатор А.В. Самсонов только в 1910 г. издал циркуляр, запрещавший выезжать на учебу в Бухару без специального разрешения российских властей. Однако из-за отсутствия границы между эмиратом и Туркестанским краем эта мера оказалась малодейственной: тысячи людей, в том числе жаждущих получить «истинно исламское образование», свободно перемещались в обоих направлениях.
«Факт российского присутствия в Средней Азии, – пишет П.П. Литвинов, – воздействовал постепенно не только на взрослое исламское духовенство, но и на медресское студенчество – стратегический резерв последнего. Следует отметить, что отношение российского правительства к мусульманской религиозной школе в целом отличалось тем уровнем терпимости, который вряд ли был свойственен многонациональным и поликонфессиональным державам»[567].
* * *
Отдельная тема – взаимовлияние на поведение и образ жизни русских и коренных жителей Туркестана. Появление в качестве твоих соседей чужаков (имеются в виду переселенцы в сельской местности), говорящих на непонятном языке, исповедующих другую веру, да и отличных по внешнему виду и повседневному поведению, как правило, воспринимается негативно. Соприкосновение на просторах Средней Азии русских пришельцев и коренных жителей огромного региона не могло быть исключением. Новоселов встречали настороженно, если не сказать враждебно. На первых порах бывали столкновения из-за границ землевладений, тем более что русские переселенцы оседали на землях кочевников, хотя и перешедших в оседлое состояние, но традиционно не имевших представления о землеустройстве, о межах. Столкновения происходили из-за воды. Беспристрастный и вдумчивый исследователь А.А. Кауфман отмечал: «В виде правила в столкновениях из-за воды нападающей стороной являются русские, вообще очень склонные игнорировать права и интересы своих соседей туземцев. В частности, русские поселенцы весьма мало склонны к производству каких бы то ни было крупных ирригационных работ, так как питают убеждение, что вода должна быть отведена вместе с землей»[568].
На новом месте русские поселенцы должны были прежде всего приспособиться к новым методам ведения сельского хозяйства, особенно к совершенно незнакомому им поливному земледелию. Им казалось невероятным, что землю, засеянную хлебом. необходимо орошать. Русские крестьяне имели слабое представление о том, что такое ирригация вообще. Они учились у местных жителей (крестьяне говорили: «Тайком подглядываем, как работают соседи из числа коренных обитателей края»).
Тяготы первых лет жизни переселенцев в новом краю нашли отражение в многочисленных публикациях, в газетах и журналах, монографиях русских и иностранных авторов. Об этом писал известный ученый, занимавшийся изучением и описанием Ферганы, А. Миддендорф: «Попытки водворить русских крестьян не удались по Сырдарье, где киргизы с успехом и энергией занимались земледелием, хотя эти места и были облюбованы ходоками (разведчиками от крестьянских обществ. – Е. Г.). Они не могли приспособиться к уже готовым ирригациям: то Сырдарьи им не хватало, то она затопляла их посевы, то объявляли они, что земля выпахана, т. е. истощена»[569].
Столкновения, перераставшие в затяжные «войны местного масштаба», возникали, как уже говорилось, из-за нарушения границ (межей) выделенных переселенцам участков соседями-кочевниками. Скот кочевников пасся на полях и лугах русских крестьян, что, естественно, вызывало возмущение последних. Переселенцы устраивали ночные засады, чтобы поймать с поличным обидчиков и «арестовать» их скотину. Кочевники в ответ захватывали скот поселенцев. Русские крестьяне тоже зачастую наносили обиды кочевникам, перегораживая и перепахивая их обычные скотопрогонные дороги, что приводило к ответным недружественным действиям.
Надо заметить, однако, что такие неприязненные отношения возникли не потому, что в тесном соседстве оказывались представители разных этносов, разных культур и конфессий, не имевших общего языка общения; точно так же встречали новоприбывших русских переселенцев из центральных губерний русские старожилы Сибири. «Старожилы ведут партизанскую войну, – писал Н.С. Лыкошин, – против ненавистных пришельцев. В этой борьбе сибирские старожилы не останавливаются ни перед какими средствами. В поселке Знаменском Томской губернии переселенцам понадобилась соха – пришлось обратиться к старожилам. Сибиряки соху дали, но под условие уплаты в течение двух дней 40 руб. (!!!). В тех местах, где переселенцев мало, на них ведется правильная атака – сено воровским манером выкашивается, лес вырубается, подсылаются к новоселам конокрады, а управы искать негде»[570]. Так вели себя русские православные люди в отношении таких же русских православных соотечественников. Чужаков не любят.
Однако время лечит. «Невыносимые во многих случаях отношения, – пишет А.А. Кауфман, – установившиеся между киргизами и переселенцами в первое время по водворении последних, действительно заменяются, мало-помалу, более мирными и дружественными соседскими отношениями»[571].
В конце концов и русские и кочевники (так называемые киргизы) оказывались совсем не злодеями, а когда соседи притерлись, стали помогать друг другу, перенимая лучший опыт хозяйствования, которого не имели сами.
Многовековой опыт оросительных работ коренного населения использовался в прилегающих к Туркестану губерниях уже давно. Известен факт, когда «в Самарской губернии киргизы обратили 2600 десятин степи посредством плотин в роскошные луга и крестьяне начали учиться у них этому делу»[572].
Однако вскоре русские крестьяне-переселенцы освоились настолько, что в начале XX в. уже сами строили сложные ирригационные сооружения. Они на свои средства нанимали мирабов – распределителей воды оросительных систем (арыков), а к местным мирабам назначили из своей среды помощников, которые настолько усваивали приемы полива, что могли выступать на равных с местными мирабами.
Появление русских крестьян в Туркестане имело следствием увеличение посевных площадей под зерновыми культурами (особенно в Семиреченской и Сырдарьинской областях). Коренные жители (киргизы и казахи) заимствовали у русских и украинских переселенцев опыт ведения богарного земледелия. Об этом говорится в официальном документе одного из статистических комитетов, которых в России было немало (статистика у нас была передовой наукой): «На распространение среди туземного населения богарного хлебопашества, как наблюдалось уже и раньше, немалое влияние оказывает пример русских крестьян»[573]. Пример русских переселенцев стимулировал кочевников массами переходить к оседлому образу жизни.
Наряду с расширением пахотных земель под зерновые киргизы и казахи занимались и заготовкой сена, что значительно уменьшало угрозу падежа скота во время больших холодов и гололедицы. Недавние кочевники стали применять для сенокошения не только ранее им неизвестные косы-литовки, но и сенокосилки, что из года в год позволяло расширять площади сенокосных угодий. Со временем наряду с сенокошением в областях интенсивного скотоводства Туркестана стало развиваться и травосеяние. Оседлое население и осевшие на земле кочевники по примеру русских стали высевать люцерну и клевер, постоянно расширяя площадь травосеяния.
Русские крестьяне распространили в Туркестане новые сельскохозяйственные культуры, в частности пшеницу, овес, картофель, и научили местное население выращивать их. Местные земледельцы научились готовить семена к посеву, выбирать наиболее высокоурожайные сорта; постепенно привыкли подготавливать землю к посеву с осени; начали сеять высокие сорта хлебов, например полтавскую пшеницу, тогда как раньше они сеяли только просо. На полях и в огородах местных дехкан появился не только картофель, но и другие ранее неизвестные культуры: овес, помидоры, сахарная свекла, новые сорта хлопка, новые сорта яблок и груш, табак; они стали выращивать лучшие сорта винограда (лафит, сотерн, мускат, мадера, изабелла и др.)[574].
