В этой седой женщине со сдержанными чопорными манерами чувствуется ум, душевная чистота и страстность, которые так пленяют нас в этих героях рахмановской пьесы. Артистка только напрасно подчеркивает в походке и в интонациях старость своей героини. Временами в ее движениях и голосе ощущается нарочитость и связанность. Но в драматических моментах (в ее разговорах с Воробьевым и с группой студентов) актриса полностью освобождается от этой внешней связанности. И эти моменты являются лучшими в ее игре.
В спектакле появились черты нового художественного стиля Театра имени МОСПС, ныне — имени Моссовета. В нем есть строгость и сдержанность театрального рисунка. Это сказалось не только на исполнении главных ролей и не только в декоративном оформлении, но и в игре всех участников этого умного и содержательного спектакля.
Декабрь 1939 года
«Жизнь» Ф. Панферова{84}
1
Среди пьес, похожих друг на друга как близкие родственники, встречаются пьесы-одиночки, отмеченные печатью необычного и индивидуального. В соседстве с пьесами-близнецами они кажутся странными. Как будто незнакомый человек неожиданно вошел в комнату, где сидит компания людей, хорошо знающих друг друга. Так бывает в романах Диккенса. Без стука открывается дверь, человек переступает порог и начинает разматывать шарф, закрывающий его лицо. Наступает тишина. Люди у очага с удивлением разглядывают странное лицо и ждут от незнакомца необычайных поступков. В таких случаях ожидание никогда не обманывает диккенсовских персонажей. С появлением незнакомца воздух в комнате как будто меняется. Врывается ветер, и события неудержимо несутся в непредвиденном направлении.
Диккенс, конечно, здесь ни при чем. В пьесе Панферова, о которой идет речь в этой статье, нет ни английских джентльменов, ни их невест с кукольными лицами. Это — пьеса о наших днях, и действуют в ней советские крестьяне, вначале единоличники, а потом — колхозники. В панферовских персонажах нет ничего таинственного.
И все-таки люди этой драмы вызывают неожиданное ощущение, как будто встречаешь каких-то знакомых незнакомцев. В их лица всматриваешься с удивлением. Эти персонажи входят к нам в комнату со страниц авторской рукописи, и сразу же по всему их облику мы ждем от них каких-то необычных слов. Эти слова действительно произносятся. И для людей, сидящих у радиатора парового отопления (вместо диккенсовского очага) или за письменным столом, привычный мир поворачивается под углом в сорок пять градусов. Комната наполняется воздухом иной плотности, иного атмосферного давления. Начинается действие драмы, написанной о том, что было на самом деле, но что может увидеть не всякий человек и притом не каждый день, а в особые минуты, когда зрение его обостряется и за внешней оболочкой жизненных явлений открывается их внутренняя сущность, их смысл.
В искусстве это бывает в тех случаях, когда к жизни подходит настоящий художник, а не иллюстратор. Так создаются талантливые произведения со своей особой атмосферой, со своими внутренними законами. К таким произведениям бесспорно принадлежит пьеса Панферова «Жизнь».
2
Пьеса сильно отличается от романа Панферова, хотя в ней мы встречаем много знакомого по «Брускам». Говоря специальным языком, пьеса и роман написаны в различных литературных приемах. Может быть, это случилось помимо сознательного намерения автора. Необходимость сжать обширный материал трехтомного романа в рамки трехчасового спектакля не только вызвала существенные изменения в ситуациях и в образах действующих лиц, но и потребовала от художника иных приемов, иных красок.
В пьесе все уплотнено до отказа. События сближены в сценическом времени и следуют одно за другим, как удары набата. Драма насыщена ими. В каждой новой сцене происходит что-то необычное и важное, круто поворачивающее ход драматического действия и по-иному освещающее образы персонажей.
Но в то же время драматическая интрига лишена стремительности и внешнего движения. Пьеса Панферова — не авантюрная драма, в которой действие развивается быстро и свободно, связываясь в одну цепь последовательно идущих положений. В ней действие развертывается по внешнему рисунку медленно и затрудненно. События каждый раз возникают внезапно после долгой раскачки и тишины. Они рождаются как грозовые разряды и вызывают после себя многоголосое эхо.
Почти каждая картина имеет свой собственный центр, свою «вспышку молнии», которая ярким блеском озаряет лица персонажей, придает им особую выпуклость и рельефность, открывая в них черты, остающиеся незамеченными при обыкновенном освещении. Морщины и складки становятся определеннее, как будто проведенные резцом скульптора. Глаза начинают светиться ярким блеском. Они делаются прозрачными, в них можно различить мысли и чувства, которые движутся, скрещиваются друг с другом, принимая реальные, почти осязаемые формы.
Такого зоркого взгляда у художника не было в «Брусках». В романе на первый план выходил быт советской деревни в его разнообразных и противоречивых проявлениях. Он движется по страницам романа то медленной, то убыстряющейся волной, которая несет на себе щепки и мусор. Река становится все шире, она захватывает в своем разливе все большие пространства. Этот поток вбирает в себя все большее и большее количество людей. Роман центробежен по своей динамике.
В пьесе же действует центростремительная сила. И ландшафт ее иной, чем в романе. Свою пьесу Панферов написал о человеческой душе, о ее странствиях и многообразных превращениях. Внешние события служат только поводом для раскрытия сложных внутренних процессов, совершающихся в сознании участников великого перелома в жизни человечества. Людские души открываются перед автором и читателем в движении. Они проходят долгий и трудный путь. Мутные и засоренные вначале, они постепенно становятся чистыми и прозрачными.
Пьесу Панферова можно было бы назвать романтической, если бы это слово не было так затаскано и так неопределенно по своему содержанию.
Но при всех своих романтических тенденциях пьеса эта принадлежит к искусству реализма. Человеческие души, которыми занимается автор в своей драме, — не абстракции и не видения экспрессионистской литературы. Они обитают на земле и обозревают вокруг себя косогор, деревенские улицы, поля, засеянные пшеницей. И странствуют они по вполне реальным поводам.
Панферовские герои ищут справедливого устройства человеческого существования на земле. И в этих поисках они находят не только небывалые формы общежития. Они открывают в самих себе новый нравственный закон и заново создают свое душевное хозяйство.
Драматург занимается внутренними делами своих героев как будто между прочим, мимоходом. Если досмотреть на его пьесу со стороны, беглым взглядом, она мало чем отличается от многих колхозных пьес, написанных за последние десять лет. Панферов не отступает от привычной схемы процесса, который прошла советская деревня за эти годы. Он не стремится изменить эту схему искусственными средствами, «остранить» ее механическим путем. Все, чем живут персонажи драмы, хорошо нам знакомо. Они
