В тот понедельник Поль разбудил меня во второй половине дня, и я по-быстрому собрал легкий завтрак. А потом разухарился и решил устроить настоящую пирушку. Все уже проснулись, отдохнули, и на боковую никто больше не собирался. Ну и накормил я их до отвала.
После чего мы расслабились и несколько часов подряд чесали языками. Я вытащил аккордеон – взял его в поход по требованию народа, то есть по настоянию Поля – и сыграл пару вещей. А потом снова завязался общий треп. Спорили о том, где впервые зародилась жизнь. Джек Монтэгю, химик, вспомнил старую теорию, что раньше Солнце светило куда ярче.
– Помяните мое слово, – сказал он, – когда мы вышлем экспедицию на Плутон, она обнаружит там следы прежней жизни Жизнь так же вездесуща, как масса и энергия.
– Чепуха, – очень вежливо ответил мистер Вилла. – Плутон и планета-то не настоящая. Когда-то он был спутником Нептуна.
– Ну, значит, на Нептуне, – не сдавался Джок. – Жизнь существует во всей Вселенной. Вот попомните мои слова: когда проект «Юпитер» развернется по-настоящему, они найдут жизнь даже на Юпитере.
– На Юпитере? – взорвался мистер Вилла. – Джок, я тебя умоляю! Метан, аммиак и холод, словно мачехин поцелуй. Ты, должно быть, шутишь. Да на поверхности Юпитера даже света нет, там же тьма кромешная.
– Я сказал и еще раз повторю, – не унимался Монтэгю. – Жизнь вездесуща. Где есть масса и энергия плюс условия, позволяющие образоваться большой устойчивой молекуле, там обязательно возникнет жизнь. Посмотрите на Марс. Или на Венеру. Или на Землю, самую опасную из всех планет. Или на пояс астероидов – бывшую планету.
– Что ты об этом думаешь, Поль? – спросил я.
– А ничего не думаю. Данных маловато, – мягко улыбнулся командир.
– Вот! – сказал мистер Вилла. – Вот слова мудрого человека. Скажи нам, Джок, с какой стати ты возомнил, что можешь судить о таких вещах?
– Да, я не специалист, и в этом мое преимущество, – важно проговорил Джок.
– В философском споре факты только мешают.
Затем тему сменили. Главный агроном, мистер Сеймур, сказал:
– Меня не так уж беспокоит, откуда происходит жизнь. Меня больше волнует, как она будет развиваться здесь.
– И как же? – заинтересовался я.
– Что мы собираемся сделать из этой планеты? Мы можем превратить ее во что захотим. На Марсе и Венере была своя культура. Мы не имели права сильно менять эти планеты и заселять их целиком не будем. А спутники Юпитера – дело другое; тут все в нашей власти. Говорят, человеческая приспособляемость не имеет границ. Я бы сказал – наоборот: человек не столько адаптируется сам, сколько адаптирует к себе окружающую среду. Здесь мы, безусловно, именно этим и занимаемся. Но как?
– Мне всегда казалось, что все задумано неплохо, – отозвался я. – Мы положим начало новым центрам, потом сюда придут люди и обживут эти места, как Леду.
– Да, но до каких пределов? Сейчас регулярные рейсы совершают три корабля. В недалеком будущем каждые три недели к нам будет прилетать по кораблю, затем каждую неделю, затем каждый день. Если мы не проявим бдительности, здесь, как и на Земле, придется вводить нормированные рационы. Билл, ты знаешь, с какой скоростью растет на Земле население?
Я признался, что не имею понятия.
– Каждый день рождается на сто тысяч человек больше по сравнению с предыдущим. Подсчитай-ка.
Я прикинул.
– Получается… э-э… что-то около пятнадцати-двадцати кораблей в сутки. И все же я думаю, что они сумеют их построить.
– Да, но куда мы денем этих людей? Ежедневно здесь будет высаживаться вдвое больше народу, чем сейчас живет на планете. И не только по понедельникам – по вторникам, средам, четвергам, и так целую неделю, месяц, год, чтобы стабилизировать численность населения Земли. Говорю тебе, из этого ничего не выйдет. Придет день, когда мы вынуждены будем полностью прекратить иммиграцию. – Он воинственно огляделся по сторонам, готовый опровергнуть любые возражения, которые не заставили себя ждать.
– Ох, Сеймур, не выступай! – раздался чей-то голос. – По-твоему, этот мир принадлежит тебе только потому, что ты прилетел раньше других? Ты просто просочился сюда, пока не было строгих ограничений.
– С математикой не поспоришь, – не сдавался Сеймур. – Надо как можно быстрее добиться того, чтобы Ганимед перешел на самообеспечение – и захлопнуть за собою дверь!
– Это не понадобится, – покачал головою Поль.
– То есть? – изумился Сеймур. – Как это? Объясни мне. Ты же представитель комитета: какой хитроумный ответ спрятан у него в заначке?
– Никакого, – сказал Поль. – И подсчеты твои верны, только выводы неправильны. Ганимед и вправду должен себя обеспечивать, но страшную картину с дюжиной пассажирских кораблей в день ты можешь забыть.
– Почему, позвольте спросить?
Поль оглядел всех нас и сконфуженио улыбнулся:
– Вы в состоянии выдержать небольшую лекцию о динамике роста населения? Боюсь, у меня нет такого преимущества, как у Джока: в этом вопросе я более или менее специалист.
– Валяй, – отозвался кто-то. – Просвети его.
– О’кей, – согласился Поль. – Вы сами напросились. Как правило, люди считают, что колонизацию затеяли для того, чтобы избавить Землю от перенаселения и угрозы голода. Более далекого от действительности представления и придумать нельзя.
– Чего? – сказал я.
– Минуту терпения. Маленькая планета физически не в состоянии поглотить прирост населения большой планеты, как верно заметил Сеймур. Но существует еще одна причина, почему нам не грозит приток иммигрантов по сотне тысяч в день. Психологическая причина. Число людей, желающих эмигрировать (даже если прекратить отбор), никогда не сравняется с количеством новорожденных. В большинстве своем люди просто не хотят уезжать из дома. Они не любят трогаться с обжитых мест, и уж тем более в такую даль.
– Тут я с тобой согласен, – кивнул мистер Вилла. – Человек, желающий эмигрировать, – это странное животное. Редкой породы.
– Верно, – сказал Поль, – Но давайте предположим на минуту, что каждый день будет набираться сто тысяч желающих и Ганимед вместе с другими планетами сможет их принять. Облегчит это положение там, дома? Я имею в виду, на Земле? Ответ: нет, не облегчит.
Было похоже, что лекция окончена. Я не выдержал:
– Прости за тупость, Поль, но почему не облегчит?
– Билл, ты изучал хоть немного биономию?
– Немного.
– Математическую биономию населения?
– Э-э… нет.
– Но тебе наверняка известно, что после самых опустошительных войн, какие бывали на Земле, численность населения всегда возрастала по сравнению с довоенной, сколько бы народу ни погибло. Жизнь не просто вездесуща, как сказал Джок; жизнь эксплозивна. Основной закон математической биономии, из которого не было обнаружено ни единого исключения, гласит, что население растет всегда – и отнюдь не в соответствии с запасами продовольствия. Оно растет до тех пор, пока еды хватает, чтобы хоть как-то поддерживать жизнь, то есть до грани голодания. Иными словами, если мы будем откачивать по сотне тысяч человек ежедневно, прирост населения на Земле увеличится до двух сотен тысяч в день, чтобы достичь биономического максимума, соответствующего новой экологической динамике.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
