Сеньор Хозе позволил им вернуться на судно, приказал отнести на место все, что они украли, затем велел их крепко связать и сказал:
— Ладно! Завтра вы будете наказаны!
Таков был инцидент, предшествовавший разговору мулата с его белым пассажиром.
В тот момент, когда мулат готов уже был приступить к расправе, молодой человек обратился к нему еще с одним последним вопросом.
— Не можете ли объяснить причину этого совершенно непонятного для меня бегства двух индейцев? Ведь мы плывем в их края, то есть намерены их привезти домой, на родину, обращаемся с ними как нельзя лучше; кроме того, они должны получить за свой труд более чем щедрое вознаграждение. Что же, скажите на милость, могло побудить их бежать отсюда?
— А вы думаете, что они сами это знают? Эти люди бегут просто без всякой причины, как животные… без всякой надобности… просто так! .. Впрочем, если хотите, я сейчас допрошу их! Послушай, — обратился он к одному из двух связанных, казавшемуся несколько понятливее или, вернее, менее остолбенелым, чем его товарищ, — скажи, почему ты бежал от белых? .. Разве они не были хороши и добры к тебе?
— Нет, они были добры! — был глухой ответ.
— Но ведь ты обещал, что будешь им служить и останешься с ними до конца плавания!
— Да, я обещал!
— Так зачем же ты бежал? Куда ты хотел бежать?
— Я хотел бежать в мою малока (дом)!
— Да ведь мы туда плывем, как раз туда, где твоя малока!
— Да, вы тоже плывете туда!
— В таком случае было гораздо проще оставаться на бателлао, где вам, право, немного работы и где не грозит никакая опасность.
— Да!
— Ну, так зачем же ты бежал?
— Мне было скучно на бателлао!
— Ты ведь знал, что если тебя поймают, то ты будешь жестоко наказан?
— Да, знал!
— Что ты, кроме того, по прибытии на место не по лучишь обещанного вознаграждения за труды?!
— Да!
— Почему же, зная все это, ты не остался на судно до конца путешествия и твой товарищ тоже?
— Я не знаю!
— А почему вы вернулись сюда обратно?
— Здесь есть канаемэ.
— Что же, ты еще раз попробуешь бежать?
— Не знаю!
— Ну, довольны вы, сеньор? — обратился мулао к молодому человеку.
— Теперь знаете, что о них можно думать?
— Это что-то невероятное… глупее Бог знает чего если только это не притворство! — прошептал про себя Шарль.
— Ну а теперь мы расплатимся с ними: вы поплатитесь мне за вашу проделку!
— Да! — согласился индеец с пассивной покорностью, не пытаясь даже молить о прощении.
Шкипер крикнул одного из людей экипажа, который, как и его товарищи, сидел на корточках несколько в сторонке, безучастно присутствуя при этой сцене.
Зная установленный в подобных случаях порядок, он подошел к одному из связанных, развязал ему руки, получил от шкипера железную часть заступа и принялся со всей силы бить ею по ладони правой руки дезертира.
Шкипер между тем считал удары:
— Двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять! Довольно! Теперь бей по другой руке.
И палач, все так же невозмутимо и флегматично, продолжал ударять со всего маха по руке своего товарища, нимало не смущаясь криками и воплями.
Дав таким образом пятьдесят ударов по рукам и столько же по подошвам ног, несчастного снова связали, положив животом вниз на припеке так же, как он лежал раньше. Товарищ его получил ту же порцию, хотя экзекуцию над ним проделал другой индеец, сменивший заморившегося палача, после чего его положили рядком с первым на солнышке, связав и ему руки за спиной, а большие пальцы обеих рук связав вместе тоненькой бечевочкой.
Пассажиры, разбуженные неистовыми криками, воплями и воем злополучных жертв, не верили своим глазам: подобное наказание глубоко возмущало их.
— Послушайте, господа, надо быть благоразумными! Вы, может быть, думаете, что индейцы озлоблены против меня за то, что я их так проучил? Нимало, могу вас в том уверить! Такая аргументация, соответствующая их пониманию, дает им, напротив, самое прекрасное мнение обо мне! Вот вы сейчас сами увидите. Скажите, довольны вы вашим шкипером? — обратился он к наказанным.
— Да, довольны! — ответили прерывающимися, дрожащими голосами только что так ужасно наказанные беглецы.
— А почему вы им довольны?
— Потому, что шкипер поручил нашим же товарищам наказать нас!
— Но ведь ваши товарищи били вас больно!
— Да, но мамалуко (то есть метисы, помесь белых и индейцев) бьют еще гораздо больнее и дольше!
— Ну да, конечно! Знаете ли, что они всыпают им по сто ударов палкой по пяткам и подошвам ног! — пояснил он пассажирам.
— А белые?
— Белые бьют еще хуже: они бьют, пока не переломают кости, а когда кости переломаны, человек не годится больше на работу, и тогда его кидают в воду, чтобы даром не кормить.
— Значит, я лучше и мамалуков, и белых?
— Да, лучше!
— Что же, будете вы опять пытаться бежать?
— Нет!
— А почему нет?
— Потому, что мы боимся канаемэ!
— Вы теперь сами видите, сеньоры, что они неисправимы!
— Но скажите мне, сеньор Хозе, что это за канаемэ, которые, как вижу, внушают этим людям безумный страх!
— О, сеньор, — отозвался мулат, понизив сильно задрожавший голос,
— это ужасные люди, живущие исключительно только ради убийств. Воспитываясь из поколения в поколение для грабежа и убийств, они не знают с самого раннего детства никакой другой цели, кроме убийства ради убийства; так как они не людоеды, они изготовляют себе только ожерелья из зубов своих жертв и флейты из их голеней. Будь то белый или негр, индеец, мулат, мамалуко, для них безразлично; они убивают всех, кто только не принадлежит к их племени или к их общине. Да хранит нас Господь от встречи с этими канаемэ!
ГЛАВА II
Трудное плавание. — Ганчо и форкилья. — Тучи насекомых. — Черные и белые воды. — Индейцы на охоте. — Во время сиесты. — Странное отсутствие. — Беспокойство и тревога. — На страже. — Костер. — Ночная симфония. — Человеческие крики. — Канаемэ. — Дьявольский хоровод. — Шумное нападение. — Отпор. — Отвратительные безумцы. — После ночи. — Страшное зрелище. — Человеческие останки. — Это наши индейцы! — Каким образом становятся канаемэ.
Жестокое наказание подействовало превосходно. Вместо возмутительной небрежности к своей работе индейцы проявили сразу же удивительную деятельность, которая, хотя и не граничила с героизмом, тем не менее была очевидна и небезрезультатна.
Тяжелое судно снова стало подвигаться вперед, хотя и медленно. Дело в том, что, несмотря на все усилия, бороться против течения чрезвычайно трудно.
