Пролог
ВОССТАНИЕ «УГОЛЬКОВ»[1]
ГЛАВА 1
Солдаты поневоле. — Пролом. — Поручение. — Штурм. — Самоотверженность. — Предательство. — Его последствия. — Его жертвы. — Решающий момент. — Безнадежная борьба. — Продержаться четверть часа. — А потом?
Раздался резкий звук рожка.
— Огонь!
Мощный выстрел из пушки заглушил сухие пулеметные очереди. Ветви взметнулись, словно их приподняло порывом ветра, предвещавшего грозу. Белая дымная пелена укрыла улицу и баррикаду на ней.
Над поселком пронесся огненный смерч и обрушился на заграждение, сжигая сосновые бревна, выворачивая камни, дробя и сокрушая все на пути, калеча и убивая.
— Смотри-ка, Луи, — заметил седой старик исполинского роста с неподражаемым выговором уроженца Боса[2],— сегодня нас удостоили пушек. Черт возьми! Идти на такие убытки ради дикарей!
— Сомнительная честь, дорогой Батист, — добродушно откликнулся человек лет сорока, с живым открытым лицом, обрамленным густыми бакенбардами. — Разве можно достойно ответить, имея только ружья?
— Брось! С таким командиром, как ты, наши славные ребята доберутся до самого дьявола, а может быть, и на этом не остановятся. Ведь ты — Луи Риль[3], а мы — твои «угольки»!
Новый залп заставил Батиста умолкнуть. Баррикада, разбрасывая головешки, со скрипом осела. Трое из ее защитников безмолвно рухнули наземь.
— Оставайся здесь, — бросил Луи Риль, — я поднимусь на колокольню, чтобы следить за атакой.
— Послушай, будь осторожнее, нельзя так рисковать! Вчера только чудо спасло тебя…
— Счастливо, Батист! — Последовало крепкое рукопожатие. — Самое опасное место здесь… Командуй! Ты отвечаешь за все!
— Пока я на ногах, можешь положиться на меня, слово мужчины!
Герой войны за независимость франко-канадских метисов, сохраняя величественную безмятежность, зашагал по улице под градом снарядов и осколков по направлению к деревенской церкви. Она была окружена зубчатой стеной кладбища только с одной стороны.
Грохот не стихал ни на минуту. Батареи поочередно вступали в бой, на заграждение проливался сплошной огненный поток.
Каждый удар пробивал новую брешь. Здесь укрывалось около ста человек. На первый взгляд они казались бесстрастными, но смуглые лица были искажены, а глаза сверкали от возбуждения.
Их одежду составляли охотничьи куртки и штаны из оленьей кожи с бахромой, выделанной по обычаю индейцев. Большинство было вооружено автоматическими карабинами системы Винчестер — грозное оружие в умелых руках. Никаких знаков военного отличия — ни эполет, ни нашивок. Здесь каждый был солдатом, имея одинаковые карабины, револьверы или топоры. Но командирам подчинялись беспрекословно, ибо знали — истинные качества определяются не погонами.
Благородные души с трудом мирились с вынужденным бездействием. Отвечать молчанием на удары — тяжелое испытание для смельчаков.
Один из них, не выдержав, обратился к старику.
— Эй, дружище Батист, долго мы еще будем загорать?.. Пушки английских еретиков[4] всего в шестидесяти метрах от нас… не пора ли заткнуть им глотку?
— Согласен! Нужны добровольцы, меткие стрелки, чтобы подняться на крышу дома или на баррикаду. Проклятье! Там, наверху, должно быть, жарковато!
Полсотни «угольков» разом выступили вперед, презрев летящие со всех сторон осколки.
— Минуту! — хладнокровно промолвил Батист. — Большинство из вас — отцы семейств… Эго дело для молодых! Достаточно шести проворных парней — по одному на пушку… И первыми я назначаю своих сыновей. Я уверен в их ловкости и меткости! Эй, Жан! Жак! Франсуа!
Трое красивых юношей, совсем мальчиков, рослые — в отца — откликнулись по-военному:
— Здесь!
Они были погодками: Франсуа — не больше шестнадцати лет, Жаку — около семнадцати, Жану исполнилось восемнадцать.
— Сами знаете, что делать. Пусть каждый выберет себе товарища, а затем пробирайтесь наверх и разнесите эти треклятые пушки вдребезги! Ну, ребятки, не мешкайте! Вперед!
Юноши почувствовали скрытую ласку в словах старика. Готовые отдать жизнь за общее дело, они бросились к заграждению, оглашая улицу боевым кличем, с каким их предки-индейцы выходили на тропу войны.
Увы! Катастрофа остановила мужественный порыв и одновременно поставила под угрозу оборону селения.
Едва смельчаки целыми и невредимыми добрались до вершины баррикады, как мощный взрыв потряс громоздкое сооружение до основания. Баррикада дрогнула, покачнулась и рухнула, увлекая за собой юношей.
— Предательство! — вскричал старый Батист.
Сквозь густое облако дыма он видел лишь неясные очертания сыновей, которые беспомощно барахтались под обломками.
— Предательство! Ко мне, «угольки»! Спасем их, если живы, и отомстим, если мертвы!
Постепенно дым рассеивался. Посреди заграждения зияла огромная брешь, в которую вполне мог бы протиснуться не один смелый, решительный, хорошо вооруженный солдат.
Орудия били без передышки. Теперь пролом держали под постоянным прицелом, и с каждым ударом он увеличивался. Ураганный огонь не давал метисам подобраться к бреши и восстановить разрушенное.
Вдалеке колонны разворачивались для атаки. Фигуры солдат в мундирах стального цвета виднелись справа и слева среди цветущих фруктовых деревьев. Рожки трубили сигнал к штурму.
Метисы кинулись к домам. Лишь несколько во главе с Батистом, не обращая внимания на рвущиеся вокруг снаряды, до крови обдирали руки, стараясь вытащить отважных юношей, — живые или мертвые, они покоились под обломками.
Предательство! Слово, сказанное Батистом, переходило от одного к другому. Действительно, проход длиною не менее пяти метров мог быть делом рук только изменника. Узкий коридор начинался от углового дома с дверью, плотно заколоченной досками и замаскированной старым матрасом, набитым кукурузными листьями.
До глубокой ночи метисы отражали атаки генерала Мидлтона. Скромное селение встало на пути тысячи хорошо обученных солдат английской регулярной армии. Батóш[5], оплот борьбы за независимость «угольков», как и в предыдущие дни, героически выдерживал осаду.
В сумерках началось восстановление укреплений — примитивных, но внушительных. Снести дотла оборонительные сооружения не удалось ни карабинерам из Виннипега, ни гренадерам из Торонто, несмотря на троекратный отчаянный штурм.
Бой продолжался. Баррикаду удалось укрепить заново, но силы оказались не равны: на одного метиса приходилось не менее трех солдат, причем лучше организованных и вооруженных.
