Я никак не могу уследить за смыслом его слов: слышу только его голос, глубокий и ясный, и замираю, вылавливая из воздуха его последние отзвуки.
Мужчина непринужденно усаживается по другую сторону барной стойки, достает из-за стеклянной створки бара третий стакан, наливает и себе, салютует по очереди нашим с Яном стаканам и выливает виски в рот. Вслед за ним выпивает Ян. Я подношу стакан к губам, позволяю жидкости коснуться губ и тут же отставляю стакан подальше. Как они могут лить такое в себя? Нужно быть без сознания, чтобы пить подобные вещи.
– Михаил, – вдруг говорит мужчина.
Ян называет мое имя раньше, чем я догадываюсь, что Михаил обращался ко мне.
После короткого молчания Ян говорит:
– Где документы-то, Михал Николаич? Не будем тянуть, а? В машине остались? Принести?
– Какие документы? – Ежик ползет вверх вместе с бровями, каким-то чудом сохраняя безупречную вертикальность. – Я чего-то не помню? Прости, замотался, наверное.
– Ну как же, – неуверенно говорит Ян. – Как же, как же. Договоры. Вы же приехали…
– Друга поддержать. Представляю, каково тебе. Никогда тебя таким не видел. А ты что подумал? Что я примчусь договора с тобой расторгать?
Я наконец замечаю в его речи ту едва уловимую картавость, на которую намекал Ян. Удивительно, как она расцвечивает его голос. Кажется, если бы ее не было, ему стоило бы ее выдумать.
– Но… Вы же говорили…
– Говорил, да? А мало ли чего я говорил, Янчик. Мало ли чего. Давай лучше еще по одной. Не надо тебе трезветь сегодня. Успеется.
Михаил приподнимается, придерживая расстегнутый пиджак, тянется за бутылкой. Каждое его движение выглядит как танец – тщательно отрепетированный, исполняемый на бис.
Ян вдруг решительно накрывает свой стакан ладонью.
– Погодите. Объясните вначале. Вы меня столько лет предупреждали, не выпускали, – он как-то то ли смеется, то ли всхлипывает, сразу и не поймешь, – из шкафа. А тут вдруг приезжаете – поддержку оказать? И это в тот момент, когда я. Что происходит?
– А я не знаю, что происходит, Янчик, веришь, нет? Только одно знаю. – Михаил лезет в карман пиджака, извлекает гигантский смартфон, что-то в нем ищет. – Никаких договоров я с тобой расторгать не собираюсь. Да если бы я знал, во что это выльется, я бы сам давно… – Он осекается, смотрит на Яна искоса и разворачивает смартфон к нему экраном. – Ты только глянь на свою инсту.
– Сколько-сколько? Еще утром было только сорок две тысячи с копейками. – Ян вытаскивает смартфон из рук Михаила, проматывает. – Тут комментариев одних…
– А я о чем? Ты, главное, посмотри, как растет – я такого в жизни не видел. И на ютьюбе та же картина.
Сколько мы с тобой кнопку ждали? Ну вот, заработали наконец. Я бы тебя поздравил, если б не обстоятельства.
– А как же Анита?
– Анита! Анит таких по пять копеек за пучок в базарный день. Найдем другую. Смотри, чего еще тебе покажу. – Михаил быстро перебирает пальцами по экрану. – И вы гляньте, Лиза. Стоит того.
Заголовок на странице новостного портала набран таким шрифтом, что можно даже не придвигаться: “Поклонники джазового пианиста-виртуоза Яна Пахомова сооружают у дома его погибшего друга спонтанный мемориал”. И коротенькое видео. Взгляд камеры скользит по двери в подъезд и задерживается на засыпанном снегом газоне. На нем вытоптан круг, на заднем плане – увеличенное и уже вставленное в рамку фото. Камера скользит дальше, вокруг горящих в снегу свечей.
Ян вдруг подхватывает смартфон со стойки, несколько раз прокручивает видео, потом вскакивает и возвращает смартфон агенту.
– Михал Николаевич, спасибо, что выбрали время. Мне нужно… – Ян вытаскивает из кармана носки и торопливо их натягивает. – Нужно отъехать. Лиза, ты со мной? Михал Николаевич…
– Понимаю и одобряю. Даже подвезу. – Агент встает, ловко застегивает две верхние пуговицы пиджака. – Поехали.
Одна я ничего не понимаю. Ненавижу эту их невербальную коммуникацию.
Когда машина притормаживает, Ян отщелкивает ремень и выскакивает, даже не дав водителю как следует остановиться.
Он делает пару шагов к дрожащему в снегу кругу света – и вдруг замирает и всматривается в лица на фотографии.
Михаил Николаевич выходит вслед за ним, вытаскивает из кармана фляжку, откручивает крышку и всовывает фляжку в длинные пальцы Яна. Пальцы сжимаются на темном металле. Не отрывая взгляда от смеющегося лица Тима, Ян подносит фляжку ко рту и делает длинный глоток, а потом возвращает фляжку и, будто решившись на что-то, быстро идет к фотографии. На секунду мне кажется, что он приехал забрать ее, но он останавливается за пару шагов, и я вдруг понимаю, за чем он приехал.
Среди бесчисленных мишек во фраках и дрожащих на морозе огоньков свечей, почти у самого края стоит совсем маленький горшок с чем-то живым. Ян берет его в руки, подносит поближе к глазам. В землю воткнута табличка, и он немного вытягивает ее из земли, чтобы прочитать надпись, а потом вдруг сжимает челюсти – так, что губы почти полностью исчезают.
– Смотри, это он! – Какие-то девицы подскакивают к Яну, одна из них протягивает ему диск и маркер. – Какая удача! В смысле, простите, можно автограф?
– Да вы в своем вообще уме, – рявкает Ян, но уже к концу предложения возмущение его сдувается, не успев разрастись. – Извините, – говорит он и бережно пристраивает горшочек под мышку. – Извините, пожалуйста. – Он берет протянутый диск и маркер. – Кому?
– Кате, – тихо отвечает девица, и он задумывается на мгновение, а девица включает фонарик на смартфоне и светит на диск, чтобы было видно, что писать.
И пока Ян пишет, я успеваю разобрать, что там на табличке.
Thymus citriodorus. Тимьян.
Вдруг сверкает вспышка. Девицы, которым он только что надписывал диск, фотографируют, как он плачет.
Я оттесняю их, легонько касаюсь руки Яна:
– Надо ехать. Иначе совсем замерзнет.
Ян вытирает лицо рукавом, вынимает горшок из-под мышки, и мы идем к машине.
– И тут разделили, – горько говорит он мне, усаживаясь в машину.
Я вообще не понимаю, о чем речь.
– Мягкий знак. Такая мелочь, казалось бы.
Он протяжно и судорожно вдыхает – и вдруг сует мне горшок:
– Подержи-ка! – а сам снова выскакивает к подъезду. Я вижу, как он сгребает игрушки.
– Тиму отвезу, – говорит он, ссыпая их в багажник. – Ему понравится.
Он возвращается в машину, вынимает горшочек из моих рук.
– И тимьян тоже ему отвезу. Если не угроблю до весны. Как-то не живут у меня цветы.
Он смотрит мимо горшочка, мимо круга света в снегу, мимо фотографии – на едва заметную в ледяной тьме дверь подъезда.
Михаил Николаевич кивает водителю, и машина плавно трогается с места.
Эпизод 2287 Четыре дня проходят как один. Кажется, впервые в жизни я остаюсь наедине сама с собой так надолго. Первые пару суток собираюсь с силами: сплю, лечу синяки и порезы, прикидываю объемы работы. Остальное время трачу на генеральную уборку – не торопясь,
