Внезапной. Необъяснимой. Абсолютной.
Это было не во сне и не в мечтах. Марк не мог сам вообразить все то, что с ним произошло ночью, или то, что ему сказал незнакомец по имени Параклет. Но самыми удивительными были для него перемены, которые он теперь ощущал в себе, а также решение, которое он принял, — он поверил в то, что Иисус есть Христос, Сын живого Бога. Он чувствовал себя очищенным. Чувствовал себя цельной личностью. Казалось, сама кровь, которая текла по его жилам, несла с собой новую жизнь, новый путь.
Марк наполнил свои легкие свежим воздухом, сделал выдох и почувствовал необыкновенную свободу. Он засмеялся и поднял глаза к небесам, благодаря их всем сердцем. Одновременно он плакал. Неужели это так поразительно просто? Я верю.
Он радостно взглянул на Корнелия, откликаясь на зов Святого Духа, Который жил теперь в нем.
— Что мне теперь делать?
— Тебе нужно вернуться в Ефес.
Эти слова оказались для него подобными физическому удару.
— Что ты сказал?
— Тебе нужно вернуться в Ефес, — повторил Корнелий, слегка нахмурившись.
Марк стоял, как оглушенный, с него стекала вода, и у него было такое чувство, как будто кто-то вырвал у него сердце. Он уставился на Корнелия, но сути, незнакомого ему человека, и жалел о том, что задал ему такой вопрос.
— Зачем ты сказал мне это? — прохрипел он, рассердившись на то, что такая необыкновенная радость так быстро ушла от него.
— Я сказал только то, что мне было велено. «Скажи Марку, чтобы он возвращался в Ефес». — Корнелий участливо положил ему руку на плечо. — Ты знаешь, чего Господь хочет от тебя там?
О, да, Марк знал. Полнота и милость, которые несло с собой это повеление, болью отразились в его сердце, хотя разум еще продолжал бороться против исполнения этой воли Бога.
— Да, я знаю, — хмуро сказал он.
Бог хотел, чтобы Марк простил свою сестру.
33
— Расскажи мне еще какую-нибудь историю, похожую на ту, что ты рассказывала мне вчера, — сказала Юлия, когда Азарь помогала ей расположиться на диване балкона. — Что-нибудь интересное, романтическое.
Хадассе стало грустно. За последние несколько недель она рассказала Юлии столько историй, сколько ей самой рассказывали еще в детстве. Это были истории о Божьей любви и милости, но Юлия судила о них только по тому, насколько они увлекательны. Они не трогали ее сердце. Неужели она и останется такой — ей хотелось только отвлечься от своей болезни, и она оставалось слепой к истине человеческой жизни.
Ей хотелось только чего-нибудь увлекательного. Романтического.
Хадасса стремилась пробудить ее внутренний мир, рассказать ей о Шеоле и сатане, о втором пришествии Иисуса и об осуждении мира, ее осуждении. Неужели Юлия хочет оказаться среди тех, кто всю вечность проведет в огне? Неужели она так слепа к той истине, которая провозглашается с каждым восходом солнца? Христос воскрес, Христос есть Господь. Христос во славе. Христос будет судить этот мир.
— Почему ты молчишь? — спросила ее Юлия.
Если Ты в силе и славе, Господь, почему мне не хватает смелости?
— Расскажи мне какую-нибудь историю, Азарь.
Хадасса медленно вздохнула, пытаясь избавиться от раздражения. Юлия оставалась все такой же требовательной, как и раньше. Опираясь на палку, Хадасса помогла Юлии лечь. Накрыв ее одеялом, она подошла к другому дивану. Садилась она осторожно, потому что боль в ноге снова усилилась. Хадасса вытянула больную ногу и стала ее растирать, видя, что Юлия смотрит на нее и ждет. Хадасса думала о том, какую историю рассказать ей на этот раз.
— Было это в те времена, когда Израилем правили судьи и когда в этой земле настал голод. И вот однажды один человек из Вифлеема Иудейского, что в Иудее, отправился жить в Моав с женой и двумя сыновьями…
Юлия откинулась на спинку дивана и закрыла глаза, слушая скрипучий голос своей рассказчицы. Где-то она уже слышала эту историю, но ей не хотелось вспоминать, где и от кого именно. Ей только хотелось на какое-то время развлечься.
— Сыновья взяли себе в жены моавитянок; одну из них звали Орфа, а другую Руфь.
Юлия открыла глаза и в смятении посмотрела на Азарь.
— Это та самая история, в которой муж умер, а его жена вернулась в Иудею вместе со свекровью и познакомилась с каким-то земледельцем?
Хадасса замолчала. Она крепко сцепила руки на коленях, всеми силами борясь с закипавшим в ней гневом.
— Да, моя госпожа.
— Я ее уже слышала, — болезненно вздохнула Юлия. — Но все равно, расскажи мне ее. Только пусть тот человек, с которым она встретится, будет не земледельцем, а воином, и пусть там будет несколько сражений. — Когда Азарь ничего не сказала, Юлия повернула голову и озадаченно посмотрела на нее. Азарь всегда выглядела такой спокойной. Поскольку ее лицо было закрыто, Юлия даже приблизительно не могла предположить, о чем она думает. Это и приводило Юлию в смущение. Может быть, Юлия ее обидела? — Ну, хорошо, — сказала она со страдальческим смирением. — Рассказывай так, как тебе хочется.
Хадассе теперь вообще не хотелось рассказывать эту историю! Закрыв глаза, она глубоко вздохнула, расстроившись от того гнева, который только что испытала. Когда она открыла глаза, то увидела, что Юлия по-прежнему смотрит на нее.
— Ты сердишься на меня?
Она сказала это, как ребенок, который догадывается, что огорчил свою маму. Хадасса хотела было сказать, что это не так, но в последний момент передумала.
— Да, — бесхитростно сказала она, — я сержусь.
Она не знала, чем может кончиться такое признание, но не пожалела о том, что говорит открыто.
Юлия растерянно заморгала.
— Но почему? Потому что я слышала эту историю раньше? Я же не говорила, что она мне не нравится. История достаточно интересная. Я только попросила тебя немного ее изменить, чтобы она была интереснее. — Отвернувшись, Юлия с раздражением добавила: — Но если не хочешь, можешь этого не делать.
— Возможно, ты ее слушала раньше, но ты ее так и не услышала.
Юлия снова взглянула на Азарь, и в ее глазах внезапно вспыхнул гнев.
— Я слышала ее. И я вовсе не дура. Если хочешь, могу сама тебе ее всю рассказать. Мать звали Ноеминь, которая потом сама себя назвала Марой, потому что ей было горько от того, что она потеряла мужа и сыновей. Верно? А земледельца звали Вооз. Смешное какое-то имя. Во-оз. Придумали бы что-нибудь покрасивее. Аполлон, например. Но, по крайней мере, он был красив! А Руфь была прекрасной невесткой, прекрасной женщиной. «Прекрасной женщиной»! Ишачила, как проклятая, делала все, что ей говорила ее свекровь. Как собирать колосья в поле — Руфь. Спать в ногах — Руфь. Выходи потом за Вооза, каким бы старым он ни был. Рожай от него первенца.
