– Но как им это удастся, принцесса? – с улыбкой спросил Лоранд. – Городские ворота откроются не раньше утра.
– Есть ведь еще и калитка… – Атара улыбнулась в ответ. Потом вложила ему в руку свой кошелек и сомкнула его пальцы на этом тяжеленьком вместилище золота.
– За ночь ее открывают лишь раз. – Лоранд посмотрел на кошелек в своей руке. – Больше чем достаточно. Поезжайте и не беспокойтесь об убийцах.
С этими словами он махнул нам, приглашая проходить. Мы провели лошадей в узкий проем и вышли на дорогу. За нами с лязгом закрылась калитка.
– Отлично, – сказал Кейн, поворачиваясь к Атаре. – Я и сам не смог бы подкупить его лучше.
В ярком лунном свете было видно, что ее лицо вдруг сделалось печальным.
– Везде одно и то же. Даже в Вендраше люди слишком любят золото.
– Ну, золото есть золото. А люди есть люди.
– Да, только надеюсь, что он и останется подкупленным, – заметил Мэрэм. – У клириков Каллимуна тоже найдется золото.
– Без всякого сомнения. Но есть нечто, что стражник должен любить больше, – ответила Атара.
– И что же это? – спросил Кейн. – Короля? Дом Нармада?
– Нет. – Ее глаза сверкнули. – Свою честь.
Лильяна, которая умела чувствовать фальшь в людях так же, как яд в вине, согласилась с Атарой в том, что Лоранду можно доверять. Я решил не тревожиться. В звездной ночи передо мной открывался целый мир, и впервые за долгое время я почувствовал себя свободным. Ветер с севера, со стороны невидимого сейчас моря, принес обещание безграничных возможностей.
Я свистнул Эльтару, и мы сели в седла.
Ночь для путешествия была великолепной. Луна лишь третий день как пошла на убыль и светила ярко, как маяк. Дорога, не такая широкая, конечно, как Нарский тракт, была в хорошем состоянии, с бортиками и разметочными столбами через каждую милю. Она вела на северо-запад, вдоль залива Белен, где располагалось множество рыбацких деревушек и небольших городков.
Первая ночь Поиска… Хотя каждый из нас имел свои собственные причины разыскивать камень Света, мы двигались, ведомые одной целью, словно все наши личные мечты были лишь частью одной большой. А эта мечта – древняя, как земля, и вечная, как звезды, – будто идеальная драгоценность, сияет тем лучше, чем больше на ней граней.
За час до рассвета мы остановились передохнуть и легли, завернувшись в плащи, на травянистом пригорке, смотревшем на океан. Вид бескрайних водных просторов потряс меня и освободил где-то внутри глубокие ростки надежды. Я заснул под звук накатывающих волн и видел во сне камень Света – на башне, возвышавшейся над туманной дымкой прибоя. Над всем миром он изливал свое сияние, черпая его из какого-то бездонного источника. Я хотел открыть себя этому льющемуся свету, впивать его, пока сам не стану огромным и сильным, как океан. Мне снилось, что я способен вместить внутри себя целые океаны страдания и радости тех, кого я любил…
Красный диск солнца горел над долиной Пору, небо потихоньку принимало яркие голубые тона. Я сидел на траве и высматривал море из своего сна. Я понял, что мои причины отыскать камень Света меняются так же, как дни солдры становятся все длиннее и жарче, а весна поворачивает навстречу лету. Желание прославиться, доказать свою храбрость отцу, братьям и прочим рыцарям Меша отошло на задний план. И желание произвести впечатление на короля Киритана и таким образом завоевать руку Атары стало пустым и безнадежным: даже если он и даст согласие на наш брак, то вряд ли Атара когда-нибудь убьет сотню врагов и освободится от обета. Таким же тщетным было мое желание избавиться от вэларды, с которой я рожден. Это желание теперь казалось эгоистичным и даже позорным. Я понял, что мой дар может не только мучить меня, но и помогать моим друзьям.
Когда Атара отведала тиманы и лежала бездыханная в лесу локилэни, разве я не сумел как-то отозвать ее от пределов смерти? Разве не сумел вызвать сострадание у короля Киритана и смягчить его сердце по отношению к дочери? Какие еще возможности пропадут, если я буду исцелен от вэларды, как от жестокой болезни, позволяющей видеть ангелов во время конвульсий?
Несомненно, Чаша Небес содержит тайны, неизвестные никому из живущих. Вот и непрошеная эмпатия, что связывала меня с остальными, содержит в себе загадки, которые мне не дано понять.
Многие годы я думал о своем даре как о двери, которая может быть открыта или закрыта согласно моей воле. Некоторые ужасные вещи, такие как убийства, делали меня уязвимым для величайшей боли. Но только три ночи тому назад я расправился с четырьмя людьми барона Нэркавейджа – и страдал от ледяного прикосновения смерти не так сильно, как раньше. Научился ли я как-то закрывать дверь в свое сердце, вонзая холодную сталь в чужое? Или я просто окреп, как нежная плоть крепнет от мозолей?
Мой сон рождал надежду, что когда-нибудь вэларда поможет мне противостоять самым сильным страстям и бурям чувств. Открытый для своих спутников, я смогу им дать нечто жизненно важное. А ведь каждый из них был по-разному близок моему сердцу. Каждый имел и слабости, и великую силу, все более явные для меня. Таков уж мой дар – видеть в других то, что они не могут увидеть сами. И в Кейне, и в Атаре, не говоря уже о Мэрэме и мастере Йувейне, таилась стальная сердцевина, о которой они и не подозревали.
Мэрэм, мой толстый друг, жил в страхе перед миром и всем тем, что могло выползти из мрачных теней и причинить вред. Но главное – он жил , страстно и с великим удовольствием, на что способны лишь немногие, и я верил: однажды его любовь к жизни победит страх. Мастер Йувейн, пожалуй, слишком углублен в книги и размышления, однако я не сомневался, что он отыщет дверь в собственное сердце и станет великим целителем. Атара, наверное, чересчур увлечена идеей совершенствования мира. Но я знал, что в ней, как ни в ком другом, горела великая любовь, совершенная сама по себе и не нуждающаяся в улучшении, чтобы тронуть всех своей красотой. Кейн… его ненависть была черной и горькой, словно желчь, – и все же скрывала что-то свежее, теплое и прекрасное, словно золотое яблоко, сияющее в солнечном свете. Я молился о том, чтобы однажды он вспомнил себя и вновь стал тем благородным созданием которым был рожден.
Альфандерри и Лильяну я узнал совсем недавно. Однако уже утром проявилась забота Лильяны об остальных: она удивила нас завтраком из бекона, яиц и превкусных рогаликов, выпеченных в каменной печи, которую сама кропотливо строила, пока мы спали. А Альфандерри, закончив трапезу, взял мандолину и от всего сердца нам спел. Его музыка подняла настроение, и ноги сами запросились в дорогу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
