— Черт побери! Я никогда раньше не видел эту девушку! — прорычал он. — Почему вы думаете… — Он с глухим возгласом оттолкнул от себя Шанну и уставился пустыми глазами на балконные двери. Уголки его рта печально опустились, и он заговорил нараспев: — Четыре стены… Потолок… Пол… Дверь… Считай камни, пусть их будет много. Считай дни, один за другим. Но как, если ты никогда не видишь солнца? Этот монотонный монолог превратился в невнятное бормотание, и он зажмурился. Шанна подумала, что его опять беспокоит боль в ране, и потянулась к салфетке в тазике с водой, но замерла, когда Рюарк снова заговорил. На этот раз слова были ясно различимы, а резкий и сердитый тон вполне отвечал внезапно появившемуся на его лице злобному выражению.
— Возьмите все! Возьмите мою жизнь! Что мне остается теперь, когда эта девушка уехала? Будь она проклята! Я ненавижу ее! Волнует, соблазняет меня, а потом скрывается. Она играет мной! Будь проклято ее лживое сердце! Непостоянная!
Голос Рюарка оборвался, и он разрыдался, закрыв лицо рукой. У Шанны сжалось горло. Из ее глаз также хлынули слезы, она наклонилась к Рюарку, пытаясь его успокоить. Он смотрел на нее широко открытыми глазами, но не узнавал.
— И все равно я люблю ее. Я бы мог бежать, обрести свободу… Но она держит меня как привязанного. — Руки Рюарка сжались в кулаки, и он тяжело вздохнул: — Я не могу здесь оставаться. И не могу уехать. — Глаза его закрылись.
Чувствуя себя глубоко несчастной, Шанна опустила голову. Как неосторожно она играла с ним! Она не хотела его соблазнять, как не желала и сама поддаться его обаянию. В ту холодную темную ночь в лондонской тюрьме она не предвидела такого конца. То была игра, которую она затеяла назло отцу, желая его перехитрить. Она хотела доказать самой себе, что ей нет никакого дела до чувств и волнений других. Шанне было стыдно. Она была жестока ко многим мужчинам, по Рюарк был единственным, кого ей не хотелось ранить. Теперь же он из-за нее умирал, и она ничего не могла сделать, кроме как остаться у его постели, беспомощной и бесполезной.
Шанна в волнении ходила по комнате. Когда болела ее мать, ей делали кровопускание. И она умерла. Что будет, если Рюарку отрежут ногу? Не загноится ли культя? Если отнимут ногу, он может умереть еще быстрее. Что станет тогда с ней? Ответов на эти вопросы у нее не было. Время от времени Шанна подходила к Рюарку, обтирала и давала ему попить, раздвигая ложкой его потрескавшиеся губы. Он по-прежнему бредил и метался в жару.
Светало. Ночной мрак постепенно отступал, и, наконец, в комнату ворвались лучи поднявшегося из-за горизонта солнца. Шанна дремала на стуле. Сквозь сон она почувствовала, как кто-то вошел в комнату. Открыв глаза, она увидела перед собой громадную фигуру Питни.
— Я вижу, вы никому не доверяете. Но оставаться здесь вам больше ни к чему, — тихо, насколько ему это позволял его зычный голос, проговорил Питни не без некоторого сарказма. — Отправляйтесь в свою комнату и поспите. А я здесь подежурю.
Не слушая возражений, он поднял ее со стула и проводил до балконной двери, а когда она повернулась к нему, готовая изложить новые доводы, легонько подтолкнул ее к выходу.
— Идите! — Тон Питни был жестким, но стал мягче, когда он увидел на лице Шанны тревогу. — Я присмотрю за вашим приятелем и поберегу ваши секреты.
Шанне оставалось лишь покориться. Она в полном изнеможении упала на кровать и, оставаясь в том же платье, которое отец вручил ей на «Хэмпстеде», погрузилась в сон, вихрем унесший ее от действительности. Ей показалось, что прошло всего несколько минут, когда ее разбудила Эргюс, но часы уже показывали три часа пополудни.
Она бросилась к больному. Питни раскладывал пасьянс на столике. При появлении Шанны он поднял голову, впервые увидев ее непричесанной.
— Заходил на минуту ваш отец, — сообщил ей Питни.
Рюарк по-прежнему бредил и метался. Лоб его был таким же горячим. Шанна приподняла простыню и застыла при виде красных пятен, расползавшихся по всему бедру. Питни сильно нахмурился, потрогав пальцем отекшую ногу Рюарка.
— Наверное, он ее потеряет, — печально проговорил Питни. Он много повидал на своем веку и слышал немало рассказов о хирургических операциях цирюльников. — Как жаль, что мистер Рюарк не лошадь! Мы могли бы полечить его приготовленными по его же рецептам мазями. Как быстро вылечилась кобыла! От ее ран не осталось никаких следов.
Шанна поморщилась, вспомнив вид и неприятный запах бальзама, которым Рюарк лечил лошадь.
— А что, если это лошадиное лекарство… — начала она. Она видела листочки растений, которые Рюарк собрал, для того чтобы приложить к ране ее лошади. Той сначала было очень больно, но потом она успокоилась.
Шанна посмотрела на Питни взглядом человека, принявшим решение.
— Пойдите к Илоту, — сказала она, — пошлите его за листьями, из которых Рюарк делал свой бальзам. Мы добавим туда рому. Да скажите Эргюс, чтобы принесла чистое белье и теплой воды.
Когда за Питни захлопнулась дверь, Шанна склонилась на Рюарком, сняла с ноги повязку и тщательно вымыла все вокруг раны. Она удивлялась своему спокойствию и ясности мыслей. Чтобы не шокировать Эргюс, она прикрыла простыней ноги больного. С нее было довольно постоянного ворчания Берты.
После невыносимо долгого, как показалось Шанне, ожидания вернулся Питни с собранной Илотом травой. Шанна добавила угля в очаг, измельчила листья, растерла их в небольшом количестве воды и поставила на огонь, чтобы прокипятить эту смесь. Комната быстро наполнилась едким запахом. Перед тем как прикоснуться к ране салфеткой, чтобы удалить спекшуюся кровь, Шанна смочила ее горячей водой. Рюарк содрогнулся от боли. Питни придерживал его ногу обеими руками, пока Шанна очищала рану от гноя. С безмолвной молитвой, слова которой рождались в ее душе, Шанна смешала траву с ромом и нанесла теплую массу на ногу. Это вызвало болезненную реакцию Рюарка. Он закричал при первом же прикосновении мази к обнаженной ране и скорчился от боли. Шанна работала так быстро, как только могла. Питни удерживал Рюарка, а Эргюс перемешивала новую порцию травы в котелке. Шанна подлила рому, и вся процедура повторилась. Одну за другой она меняла остывавшие припарки, потеряв счет часам, проведенным за этой тяжелой работой. Все сильнее болела ее хрупкая спина, а руки разъедала ядовитая мазь.
Было уже далеко за полночь, когда Шанна заметила, что Рюарк стал спокойнее. Перестали непрерывно шевелиться его губы, и он не метался больше по постели. Жар у него уменьшился.
— Принеси мне иглу и крепкие нитки, — обратилась Шанна к горничной. — Впервые в жизни мне пригодится умение шить.
