смахивая слёзы со щек. Яростно взмахивает тонкими руками. — Кто?! Ты!
Песчаный смерч застывает над нашими с Рем-Талем головами. Возможно, в нём целая тонна песка — и как минимум десять тонн отчаяния. Хватит, чтобы похоронить нас заживо, размозжить головы — уж наверняка.
— Я выполнил свою часть договора! — повышает голос Рем-Таль. — Не моя вина, что у тебя не вышло. Теперь ты выполняй свою!
— Видишь ли… — Вертимер внезапно улыбается, и от этой улыбки мне становится совсем, совсем уж нехорошо. — Договор такая хитрая штука…
— Мы заключили его, как положено. На крови!
Я чувствую, что Рем-Таль на грани, и его руки сжимают мои плечи до синяков.
— Слишком много крови, — Вертимер смеется, тонко, дребезжаще, и резко обрывает сам себя. — Когда мы проводили ритуал призыва демиурга в мир, я позаимствовал у тебя каплю. Не помнишь? Я сказал тебе, что она была нужна для усиления призыва, но на самом деле это было не совсем так. Я просто приберёг её до лучших времён. Ты заключил договор с самим собой, Страж короны. Девушку я забираю.
Кажется, пальцы Рем-Таля сейчас сломают мне кость. Он не возражает, не выкрикивает оскорблений или чего-то пустого и бессмысленного в этом же духе, просто произносит:
— Зачем она тебе?
— Мне — уже незачем, это верно. Но есть та, которая ждёт её, ждёт уже целую вечность. Я просто хочу её порадовать. Сказать по правде, я никогда не хотел ничего иного так сильно.
Глава 60. Криафар.
Дальше всё происходит почти мгновенно, словно пространство между мной и Рем-Талем взрывается, и нас разбрасывает в разные стороны воздушной, точнее песочной волной. Меня втягивает внутрь, стремительно, и Рем-Таля я больше не вижу. Я выкрикиваю его имя, уже понимая, что это бесполезно, что он меня не услышит, а если бы и услышал — это ничего бы не изменило, и всё равно не могу перестать кричать и звать его. Не на помощь. Я хочу услышать, что он жив, что сумасшедший маг, которому уже нечего терять, не уничтожил его — просто так, чтобы не оставлять следов. Но ответа нет. Впрочем, у меня заложило уши, песок везде, свет так резко сменяется тьмой, что трудно думать и помнить о чём бы то ни было, погрузившись в калейдоскоп стремительно меняющихся физических ощущений: глухота, слепота, удушье, и я не знаю, за что хвататься, что пытаться прикрыть и уберечь.
К счастью, это длится недолго. Я не ощущаю удара от падения, боли как таковой, но воздух вокруг сотрясается, и всё наваливается разом: я слепну, глохну и задыхаюсь, содрогаясь от попыток выплюнуть песок, вытрясти его из себя. Не чувствую собственного тела, а когда всё заканчивается, понимаю, что не могу пошевелиться.
Золотые рунические знаки вспыхивают то тут, то там — и темнота отступает. Даже не успев разглядеть окружающее пространство, я понимаю, что уже была здесь, буквально несколько дней — а кажется, целую вечность — назад.
Постепенно я осознаю не только пространство, но и себя в пространстве. Я не лежу. Стою. Нет, не стою, вертикально зависаю в воздухе, стопы не касаются земли. Одежды нет, никакой. Руки раскинуты в стороны, ноги, наоборот, сжаты, и я вдруг понимаю, что моя поза до боли напоминает позу одного распятого на кресте бога из моего мира.
Пытаюсь скосить глаза на собственные ладони, но не получается. И я их не чувствую. Ноги ниже колен, руки дальше локтей онемели.
Каменный крест — или что у меня за спиной — вдруг приходит в движение. Медленно движется, подрагивая, кренясь то в одну, то в другую сторону, постепенно ускоряясь. Я словно лечу, точнее — падаю, не имея возможности остановиться или как-то замедлить это параллельное земле и небу падение. Стремительно приближаюсь к высокой отвесной скале, не успеваю даже закричать — остановка такая резкая, что голова автоматически запрокидывается назад — а потом мой многострадальный лоб врезается в камень.
Если бы в желудке была хоть какая-то еда, она бы наверняка выплеснулась наружу, но тошнота быстро отступает, уступая дорогу звону в ушах и слабости.
Что-то подталкивает меня вперёд, вдавливает в скалу с такой силой, что кажется, органы внутри сплющиваются и лопаются мыльными пузырями. Камень холодный и твёрдый, но я прилипаю к нему, как муха к полоске скотча.
Чей-то низкий голос, в котором так трудно узнать подростковые птичьи интонации Вертимера, что-то бормочет — усыпляюще-мерное и в то же время ритмичное, нечленораздельное.
А потом я ощущаю прикосновение чего-то острого к обнажённой спине, чувствую, как рвётся моя натянутая и беззащитная капроновая кожа, но крик тонет в топкой каменной толще.
Прямо перед моим лицом вспыхивает ярко-голубой глаз, зрачок буквально светится на фоне кроваво-красной склеры, новый голос звучит в голове. Слов различить не могу, то томные стоны, то горькие всхлипывания, то хрипы.
Лавия смотрит на меня, предельно близко, так, что будь она человеком, я чувствовала бы её горячее дыхание на губах. Я уже не понимаю, где проходит граница между моим телом и камнем, словно… словно я тоже расплавилась и стала частью подземной скалы. Кровь течёт по рукам, спине, ягодицам, ногам, животу — из вырезанных Вертимером рун, кровь впитывается в камень, и когда рядом с первым открывается второй глаз, мне уже слишком плохо, чтобы чего-то бояться.
Головокружение. Жажда.
Отчаянный стук сердца под самым горлом.
* * *
Огненная Лавия с любопытством смотрит на окровавленную обнажённую девушку, беспомощно обвисшую в каменных путах. Тёмные влажные волосы прилипли ко лбу, шее и плечам. Вырезанные шипом пустынного манника руны на её теле кажутся чёрными. Когда-то она прозвала своего нежданного поклонника и помощника Шипохвостом из-за того, что он напомнил ей это хитрое растение, выпускающее шипы в самых редких случаях. Например, когда хочется напиться чужой крови.
Ей унизительно пользоваться его помощью, ей, могущественной магичке. Сумевшей когда-то разбудить духов-хранителей, сумевшей перенести демиурга из его родного мира в её мир. Но сейчас сила ещё не вернулась к Лавии в полной мере, хотя камень отпустил, выплюнул её прекрасное тело. Огненные всполохи срываются с кончиков пальцев, искры пробегают по волосам,
