– Хорошие люди. Жалко их. Горько будет, если с ними что-нибудь случится.
* * *
– Да никуда он не денется, клянусь бородой пророка! – кричал Махмуд Шукейри, бегая по комнатке с земляным полом.
Сквозь открытое окно виднелись старые кривые узловатые оливы, раскинувшие над плитами двора серебристо-пыльные шатры. Над ними время от времени, трепеща и свистя крыльями, проносились голуби. Вдали сквозь шарав{Знойный ветер, наносящий тонны мельчайших частичек песка.} прорисовывалась башня, увенчивающая мечеть, построенную на могиле еврейского пророка Шмуэля.
– У него действительно не было под рукой этих денег! Вот увидишь, принесут они эти фунты – все четыре тысячи и ни пфеннигом меньше.
– Пенсом, – поправил его сидящий в углу Харбони.
– Что-что?
– Пенсом, говорю, – повторил Омар Харбони. – В Англии – пенсы. Пфенниги в Германии.
– Там, говорят, в прошлом году новая монета введена – вроде как марка называется, – решил блеснуть эрудицией Шукейри.
– Совершенно верно, – кивнул его собеседник. – Марка. А в марке сто пфеннигов, только это не новая монета, она существовала и раньше. Просто с прошлого года она имеет хождение по всей Германской империи, заменив серебряные и золотые талеры, а также гульдены.
– Ну не скажи, – уточнил Шукейри. – Раньше на севере Германии действительно чеканили марку, но только серебряную, а теперь по всей империи чеканят золотую.
Харбони в изумлении уставился на него.
– Во имя Аллаха! – сказал он после долгого молчания. – Кто ты, Шукейри?
– Я бедуин, сын бедуина, шейх бедуинов...
– Ты вожак бедуинов, но ты не бедуин. Откуда ты взялся?
Шукейри потянулся.
– «Откуда, откуда»! Что ты меня допрашиваешь? Говори, что тебе надо, и отправляйся в лагерь. Я, между прочим, не знаю, кто ты сам такой. Приблудился к нам, словно пес шелудивый.
Это было сознательно произнесенное оскорбление. Глаза Харбони сузились, рука сама собой легла на рукоять торчащего у пояса хонджара – кинжала, оправленного серебром. Впрочем, он тотчас увидел, что внешне спокойный Шукейри не зря поглаживает приклад новенького английского карабина, что его указательный палец наготове, и если что – быстренько зацепится за спусковой крючок...
Он подавил ярость, посмотрел на Шукейри с мольбой и тихо, почти шепотом произнес:
– Ради Аллаха, прикажи расстрелять заложников!
Шейх поморщился.
– Прикажи расстрелять их – Харбони поднялся со стула и вплотную подошел к шейху. – Сегодня Аллах – велик Он! – дает нам возможность спасти нашу землю. Завтра будет поздно. Как сказано в Коране: «Дом пуст и место посещения далеко».
– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – пробормотал Шукейри.
– Хорошо, – вздохнул Харбони. – Распахни свои уши, и да наполнит Аллах мудростью мои уста. Харбони прошелся по пустой комнате и вновь уселся на стоящий в углу табурет.
– Посмотри на стену, – сказал он. – Во-о-он туда. Видишь, ползет одинокий муравей? Он – малое творение Аллаха, он беззащитен и никому не мешает – пусть спешит себе с миром по своим муравьиным делам. А теперь попробуем с помощью Аллаха увидеть все по-иному. Что он здесь делает, этот муравей? Гуляет? Разве муравей – дочь Иерусалимского судьи, чтобы прогуливаться по аллее возле Яффских ворот? Муравьи всегда вместе. И если ты видишь одиноко блуждающего муравья, пусть от тебя не укроется, что он – лазутчик, который явился на новое место, дабы осмотреть его и возвестить своим собратьям, годится ли оно для проживания. Или, предположим, крестьянин заходит в свой хлебный амбар и видит крысу. Он бросит в нее камень – крыса убежит. Крестьянин доволен – нет крысы! Неправда! Есть! Она спряталась, затаилась, она еще приведет других крыс.
– Не понимаю, к чему ты все это... – пожал плечами Шукейри.
– К тому, что евреи – да поразит их гнев Аллаха! – уже в течение ста лет едут сюда – кто из Европы, кто из Египта, кто из Магриба, кто из Персии. Они нас убаюкивают – дескать, не тревожьтесь, клянемся Аллахом, мы никому не помешаем! Мы люди малые, живем на халуку. А я говорю – лазутчики они! Сам посуди – для кого они земли покупают и у нас в Иерусалиме, и в Галилее? Для себя? Так у них уже есть кров! А деньги у них откуда? С халуки? На деньги еврейских богатеев они покупают земли для других евреев, что приедут в будущем! Пройдись по Старому городу, достопочтенный шейх! Там уже больше евреев, чем арабов!
– Разве что в Старом городе. А больше их нигде и не встретишь.
– Правда? – усмехнулся Харбони. – А в Сафеде? А в Тверии? А в Хевроне?
– Да это ж горсточки... – похоже, Шукейри был ошарашен напором собеседника.
– Горсточки, говоришь, – наседал Харбони. – А когда будут не горсточки, когда будут орды, будет поздно. Во имя Аллаха! Убей этих пленников!
Вообще-то, это соответствовало тайным планам вожака бедуинов, но он не мог позволить, чтобы какой-то оседлый араб командовал им.
– Ну что ж, – сказал он. – Еврей Гиллель мне за своих собратьев четыре тысячи двести фунтов обещал. Дай мне эти деньги – и делай с евреями что хочешь.
Он протянул широкую, как пальмовый лист, ладонь. Харбони инстинктивно заложил руки за спину и отступил на шаг.
– Нет, говоришь, денег? – насмешливо спросил Шукейри. – Жаль. Как говорится, если нет, чего желаешь, желай то, что есть. Глаз выше бровей не поднять. И он развел руками.
* * *
Встречу с руководством «Еврейского стража» рав Гиллель проводил не в гостевой зале, где он час назад принимал бедуина, а в своей библиотеке. В креслах, расставленных вдоль полок со старинными книгами и инкунабулами пятнадцатого и шестнадцатого веков, расположились рав Шмерел Шик, руководитель организации «Еврейский страж», его помощник, рав Шмерел Шерлин, а также рав Ешаягу Магид, глава ешивы, студенты которой одновременно являлись бойцами «Еврейского стража». Все присутствующие несказанно удивились, когда рав Гиллель, изложив суть дела, вместо исполнения заповеди выкупа пленных предложил использовать таинственного бедуина в качестве живца, на которого можно поймать Шукейри. Но рав Гиллель убедительно доказал, что спасение пленников превращается в свою противоположность, если провоцирует врагов на новые захваты заложников. И поскольку сейчас ожидается, что в ближайшее время одна за другой начнут прибывать группы репатриантов и по дороге из Яффо двигаться в сторону Иерусалима, необходимо во избежание прецедента не уступать негодяям, а разгромить их.
– Да, – согласился рав Шик. – Мы должны это сделать. Иначе грош нам цена. Чем мы, спрашивается, отличаемся от турок? Те тоже разводят руками, мол, что поделать! А все потому, что «Джехарт-аль-харабия» действует в Иерусалиме…
– И не только там, – вставил рав Шерлин, мрачно глядя единственным глазом, черным, как иерусалимское небо в новолуние.
– Шмерел, – строго сказал рав Шик. – У тебя нет монополии на горе. Тебя эти головорезы лишили глаза, у меня они отняли отца.
– Хевре{Товарищи (ивр.).}, – прервал их пикировку рав Гиллель. – Я отношусь с глубочайшим уважением к вашим потерям, но.
Это «но» прозвучало твердо, с понижающей интонацией, после него невозможно было поставить многоточие, а лишь точку или восклицательный знак. «Но» было приказом вернуться к делу.
– Я говорю, он действует в Иерусалиме и на дороге между Иерусалимом и Яффо. Но ясно одно – в Иерусалиме у него базы нет. А мы… так же, как у турок, у нас не хватает людей, чтобы контролировать весь город, но не это главное. Главное, даже в тех случаях, когда нам удается защитить от людей Шукейри какой-нибудь еврейский дом или поймать нескольких бандитов, грабящих на улицах людей под покровом ночи, мы никогда не знаем, ни где базируются основные силы разбойников, ни сколько их. Почему?
– Потому, – сказал рав Шик, – что они нигде ни базируются. Рав Гиллель не мог скрыть удивления.
– Да-да, – подтвердил рав Шерлин, – мы все пришли к такому выводу. Дело в том, что «Страж» уже лет десять как перешел к наступательной тактике. Как только в Иерусалиме или на дорогах,к нему ведущих, появлялась арабская или бедуинская шайка, мы не усиливали патрулирование наших кварталов и тем более окрестностей города, все равно это бесполезно. Вместо этого мы начинали собирать информацию о том, где предположительно базируются разбойники, выслеживать их. И рано или поздно обнаруживали их гнездо, после чего прямо там их и атаковали. Людей у нас для подобной операции хватает, народ натренированный – вон у рава Ешайягу в ешиве половина занятий посвящена Талмуду, а вторая половина – учениям на местности. Так мы накрыли шайку Абу-Касима, так мы уничтожили шуафатскую банду, мусрарскую банду, лагерь знаменитых «Птенцов Мухаммада». Но с этим Шукейри – все бесполезно. Стычек было – хоть залейся. Кровью. В одной из таких стычек я потерял свой правый глаз, в другой рав Носсон потерял отца, славного рава Элиягу, одного из основателей и бессменного вожака «Стража». Но где они собираются? Где прячут награбленное? Где хранят оружие? Мы обшарили Иерусалим и все его окрестности. Мы посылали дозоры чуть не до самой Яффы. В Латруне у нас были неприятности с монахами. Нигде никаких следов. Лишь недавно мы поняли, в чем дело – мы не можем найти базу разбойников потому, что ее не существует. У них отличная система связи, так что они могут собираться, когда хотят и где хотят, для своих бесчинств. У них хорошо налажен сбыт награбленного, так что ни в каких складах они не нуждаются. Из денег, вырученных за продажу награбленного, все необходимое для общего дела закупается немедленно и распределяется среди бандитов, а оставшиеся деньги тоже распределяются. Так что эта «Джехарт-аль-харабия» совершенно неуловима и неуязвима. И сейчас нам действительно предоставляется редчайшая возможность покончить с ней. Взяв взаложники десятки людей, они вынуждены для их охраны также мобилизовать десятки – ведь убеги от них хоть один, вся затея окажется под угрозой. То есть сейчас где-то в окрестностях Иерусалима все воинство собралось практически в одном месте. Что вы предложите делать, рав Гиллель?
