диамат, и горько жаловалось на свою жизнь. Никто не обращал на него внимания — все давно забыли, что такое диамат, а обычным матом тут и так всё было исписано. Малыш выгнал привидение и решил, что плакать тут сегодня будет только он.
В этот момент к нему на подоконник, не спросив разрешения, приземлился в меру упитанный человечек.
— Ну, — спросил он, — будем шалить? Ноги на стол! Я — Карлсон! Я мастер проказ — знаешь, сколько раз я рисовал красной гуашью пятно на том месте, где Иван Грозный убил своего сына? Восемьдесят пять! А теперь его залакировали и показывают туристам. А знаешь, что я сделал с его библиотекой? А кто сделал концертную цветомузыку из кремлёвских звёзд? А все, между прочим, до сих пор пользуются! Шалить! Шалить!
— Да я бы рад, — сказал Малыш, — но что скажет старшина цикла? Да и стола у нас тут нет. Есть только койки в два яруса.
— Старшина-старшина… — протянул Карлсон. Чувствовалось, что уверенности у него поубавилось.
— Именно, — продолжил Малыш. — Вот скажи, делали ли тебе когда-нибудь вертолёт?
— Я сам себе вертолёт, — ответил Карлсон, но было видно, что его уверенность окончательно испарилась.
— Не делали. Я так и думал.
И Малыш вздохнул глубоко-глубоко. У них в училище было строго — и пока ты не избавишься от унизительной клички «Малыш», пока тебя по цуку не переведут в старшие, не видать тебе счастья.
А как всё хорошо начиналось: элитное учебное заведение за кремлевской стеной, сын погибших героев… Сам он был ранен во время теракта (Малыш не помнил, как это было, но девочкам рассказывал эту леденящую душу историю во всех подробностях). Впрочем, и девочек вокруг не было. Как бы, впрочем, самому не… Но он отогнал эту мысль. Друзья уже спали, а Малыш после отбоя думал о своей печальной судьбе, сидя у окна.
Чтобы развеселить своего нового друга, Карлсон стал рассказывать ему удивительные истории. Он рассказал про начальника училища, который в молодости… (это было совсем неприлично, и Малыш, не сдержавшись, глупо захихикал), про безумного прапорщика, кормившего служебных собак, служебных котов и служебных соколов. Соколы, впрочем, кормили себя сами — они ловили голубей, гадивших на золотые купола. Рассказал Карлсон и о привидениях с кладбища за стеной, что приходят по ночам к курсантам, и про то, какие порядки царят в сборной училища по футболу.
— Ты знаешь, милый Карлсон, мне не до привидений, мне даже не до футбола — у меня сегодня день рождения.
— Ну, сходи к своему косматому прапорщику, и он подарит тебе щенка…
— А что я буду делать со щенком?
— Не знаю. Но делают же с ними что-то. Треплют, наверное… Давай лучше простыню! Если мы не хотим шалить, то в такой день остаётся одно: искать сокровища в Тайной Комнате, когда их там нет. Правда, это будут смертельно опасные сокровища, — прибавил Карлсон.
— А что, будет круче, чем воровство старшекурсниками Кубка за Огневую Подготовку?
Карлсон отвечал, что круче.
— Круче, чем пропажа из музея Ордена Ленина?
— Да, да, много круче.
Карлсон сбегал куда-то и, вернувшись с простынёй, закутался в неё, как в маскировочный халат. Забыв о старшине цикла, они отправились шалить. Карлсон рассказывал Малышу, что старый генерал, начальник училища, боится, что училище могут закрыть, потому что противный министр по делам обороны прослышал о компрометирующих фотографиях, что генерал необдуманно сделал в молодости. Ну и дело завертелось: Кремль — место дорогое, сколько офисов можно разместить на этой площади, а? Я в шоке! Я в шоке!
— А что, фотографии и есть смертельные реликвии?
— Да ты чё, не знаешь, что ли, сколько тут недвижимость стоит? Тебя в ту стену, что неподалёку, упакуют через двадцать минут после того, как узнают, что фотографии у тебя в руках.
— Тогда пошли.
Они шли по коридору, и мёртвые военноначальники на картинах гримасничали им вслед, гремя своими звёздами. Казалось, они говорили: «Вернись, маленький мальчик! Берегись, Малыш».
Но Малыш ничего не слышал, пока они не добрались до огромной двери. Карлсон объяснил ему, что за дверью находится проход под Кремлёвской стеной в маленькую каморку, где лежит Голем.
— Настоящий Голем, — уверял Карлсон. — Целая паровая машина днём и ночью поддерживает его жизнь. Но в кармане пиджака Голема спрятаны фотографии вашего начальника и ещё две золотых пуговицы, которые Голем срезал у своего приятеля Генералиссимуса с кителя. Если ты достанешь их, то училище будет спасено. Фотографии мы отдадим генералу, разумеется. Противный министр оказался ужасным скупердяем. Да, а две пуговицы ты обязательно должен отдать мне, потому что без этого никакое волшебство не получится.
Малыш пролез в дверку, указанную Карлсоном, и оказался в Тайной Комнате, прямо у гроба Голема. Он не мог поверить, что это настоящий Голем, пока не увидел табличку для туристов — со всеми объяснениями. Затаив дыхание от ужаса, Малыш протянул руку и вытащил из кармана лежащего конверт и две пуговицы. Ничего неприятного он не почувствовал, только холод от глины, из которой состоял Голем. Он вернулся к Карлсону и обнаружил, что вокруг него стоят все его друзья-первокурсники. И рыжий мальчик, которому он давал списывать, и мальчик, похожий на девочку, у которого он списывал сам.
Тут-то их и сцапали.
В коридоре с одной стороны появился генерал с прапорщиком, а с другой — курсанты с четвёртого курса.
Но находчивый Карлсон выхватил фотографии из рук Малыша и ткнул их под нос начальнику училища. Они шёпотом сказали друг другу несколько слов и, покинув Малыша с друзьями, удалились в кабинет.
Из кабинета раздавался хохот, звон стаканов, жужжание моторчика и шлепки. Когда курсанты наконец решили войти, то они увидели своего начальника стоящим у открытого окна. Судя по выражению его лица, дело устроилось, опасность миновала, и противный министр по делам обороны остался с носом.
— Улетел. Он улетел, — начальник училища утёр слезу умиления, — улетел, но обещал вернуться.
И он отвернулся к окну. Старому генералу хотелось скрыть свои чувства, про него и так говорили много всякого.
И, чтобы два раза не вставать — автор ценит, когда ему указывают на ошибки и опечатки.
Извините, если кого обидел.
14 апреля 2013
Двенадцать банок (2013-04-15)
Фрекен Бок была мертва. Она была возмутительно мертва — как канцелярский стол в Шведской лиге сексуальных реформ.
В прихожей уже стояла крышка гроба, тоже возмутительно гладкая и белая, такая белая, что на ней хотелось написать химическим карандашом какое-нибудь слово.
Малыш сидел в своей комнате на
